Раздел 1. Введение в теорию Тема 1. «Две культуры» в свете информационного подхода

В 1959 году известный английский писатель и ученый Чарльз Перси Сноу прочитал в Кембриджском университете лекцию «Две культуры и научная революция», которая породила до сих пор не утихающую дискуссию. Речь в этой лекции и в вышедшей несколько позднее книге с тем же названием шла о принципиальной противоположности естественнонаучного знания и знания гуманитарного. Потому что первое из них имеет дело с законами эволюции физического мира и биологических объектов, второе – с закономерностями существования человека и порождаемых им общественных структур. Знание о физическом мире объективно и проверяемо в эксперименте, знание же о человеке и его истории – носит непременный отпечаток исследовательских установок самого ученого. Упрощенно говоря, все науки о человеке и обществе – это исторические науки. Но время имеет обратный ход только под пером писателей-фантастов. Реальная же история не знает возвратных ходов, время течет только в одном направлении – от сегодняшнего дня в день завтрашний. Поэтому в историческом исследовании невозможно поставить эксперимент – посмотреть, как потечет процесс при сходных или измененных начальных условиях и при ином выборе траектории общественного развития.

Все же и представители точных и естественных наук, и ученые-гуманитарии не оставляют попыток преодолеть эту противоположность «двух культур».

Также в последние годы предпринимаются настойчивые усилия пробить туннель с двух сторон, объединив естественнонаучные и гуманитарные исследования на базе общей методологии. В частности, делаются весьма обнадеживающие попытки вписать исследования истории культурной политики в более широкий общенаучный контекст.

Необходимый для этого методологический инструментарий стал формироваться только в самое последнее время, Его основу составили успехи информационно-кибернетических подходов и общей теории систем. О кибернетике и информатике сегодня знают даже дети детсадовского возраста, увлекающиеся компьютерными играми. О приложении этих дисциплин к нашему предмету исследования – культурной политике – речь пойдет в дальнейшем изложении. А о системном подходе предварительные замечания стоит сделать уже сейчас.

Обратимся к определениям. Исходным моментом здесь по праву является аристотелевское утверждение о том, что «целое– больше суммы своих частей». Именно из этого пункта современная наука и выводит свои дефиниции (определения) системного подхода.

Посмотрим, каким же требованиям должна отвечать «система».

Известно, что «системность» определяется несколькими требованиями, по которым сегодня уже не ведется дискуссий. В частности, с точки зрения современных представлений, система – это целое, состоящее из элементов, свойства которого больше суммы свойств составляющих его частей. Всякая система характеризуется организованностью, под которой А.А.Богданов, один из основоположников системного подхода, также понимал «свойство целого быть больше суммы своих частей». Но при этом добавлял существенное замечание, что «чем более целое разнится от суммы своих частей, тем более оно организовано» (1). Эти новые свойства системы возникают из взаимодействия составляющих систему элементов (подсистем).

В свою очередь, целое (система) погружено в некую «среду», с которой оно взаимодействует, обмениваясь энергией, веществом и информацией. Другими словами, система – это некий объект, по соответствующим признакам выделяемый из окружающей среды. Такой объект должен обладать свойством целостности, т.е. структурной определенностью, а также совокупностью неких связей со средой. Таким образом, «под системой понимается единое целое, доминирующее над своими частями и состоящее из элементов и связывающих их отношений. Совокупность отношений между элементами системы образует ее структуру. Правомерно поэтому говорить о структуре системы. Совокупность структуры и элементов составляет систему» (2). Система характеризуется упорядоченностью и целенаправленностью своего поведения. При этом, как отмечают исследователи, ее отдельные элементы (подсистемы) могут вести себя весьма хаотично. В частности, для развивающихся систем характерны смены состояний устойчивости и неустойчивости, разрушение одной структуры и создание другой устойчивой структуры, что образует их циклическое развитие.

В обиходном языке «неустойчивость» представляет собой нечто весьма нежелательное. Но на самом деле именно неустойчивость является залогом развития. Потому что сверхустойчивая система к развитию неспособна, поскольку она «гасит» любые отклонения от своего устойчивого состояния. «Поэтому для развития – перехода в качественно новое состояние – система должна на некоторое время потерять устойчивость. Следствием циклического развития (с перескоком в конце цикла на качественно новый уровень) является необратимость, которая заключается в невозможности перехода от новообразованной структуры к старой разрушенной структуре. Таким образом, «необратимость», так же как «устойчивость» и «потеря устойчивости», является характеристикой любой развивающейся системы» (3).

Подобные представления о развитии, предполагающие циклические чередования устойчивых и неустойчивых состояний системы, стали основой новой научной картины мира, которую разрабатывает наука, называемая синергетикой. В этой картине именно эволюционные процессы являются тем общим предметом, который потенциально способен объединить исследовательские усилия представителей как естественнонаучного, так и гуманитарного знания. Особенно в той части последнего, которая называется «история» – наука, основным предметом которой является изменение, чаще всего происходящее именно в форме эволюции. Более того, эволюционный подход в современной науке приобретает в известной мере универсальное значение. Принцип эволюции, как утверждается, применим «к космосу как к целому, к спиралевидным туманностям, к звездам с их планетами, к земной мантии, растениям, животным и людям, к поведению и высшим способностям животных; он применим также и к языку, к историческим формам человеческой жизни, к деятельности, к обществам и культурам, к системам веры и науки» (4).

Особенностью современного этапа развития научного знания является признание случайности в качестве одного из фундаментальных начал нашего мира. Утверждается, что включение случайности в структуру эволюции, изучаемой в рамках системного подхода, приводит к более глубокому ее пониманию как фактора, придающего черты неповторимости эволюционным процессам. «Если бы исчезла случайность, – отмечают представители этого научного направления, – исчезла бы и необратимость, а значит, направленное развитие (эволюция), и вместе с ними исчез бы феномен информации» (5).

Информационно-эволюционный подход позволяет не только объяснять явления неживой и живой природы, но и в тех же терминах описывать предмет гуманитарных наук. Утверждается, что природный мир взаимосвязан с человеческим миром, поскольку оба они являются продуктами эволюции. Поэтому «не могут не эволюционировать и объединения людей, их культура и цивилизации в рамках единства, стержнем которых является участие в эволюции информационных процессов» (6).

Очевидно, что доказательство «по аналогии» не может быть принято без критического обсуждения. Тем более, что по многим признакам природный мир и мир человеческий существенно различаются. Показательна с этой точки зрения роль случайности природного мира в эволюции и мира человека. Это принципиальное различие можно проиллюстрировать на примере науки, открывающей объективные закономерности эволюции природы, науки о человеке и обществе, а также искусства, открывающего закономерности «жизни человеческого духа» (К.С.Станиславский).

Так, история науки убеждает, что открытия делаются тогда, когда они подготовлены всем предшествующим ходом научного развития. Нередки случаи, когда научное открытие делается более или менее одновременно несколькими учеными независимо друг от друга. Так что само открытие – закономерно, имя автора – случайно. Потому что всякая научная истина – безлична, она не несет в себе отпечатка индивидуальности ее открывателя, но отражает некую объективную закономерность существования природы. Закон Архимеда, как и периодическая система Менделеева, были бы точно такими же, если бы их открыли люди с другими именами. И еще одно важно – эти открытия были бы сделаны обязательно, даже если бы не родились Архимед и Менделеев. Эти открытия непременно сделали бы другие.

Не так в культурной истории человечества. Здесь художественное «открытие» – создание гениального произведения искусства – абсолютно незакономерно, но являет собой результат случайно-индивидуального творческого акта. Потому что произведение искусства – это не некая объективная истина, но реакция гениального человека на мир, в котором он живет. Творческий акт состоит в том, что этот человек (художник) по каким-то неведомым соображениям (законам?) выбирает для своего художественного анализа некий фрагмент действительности, дает ему определенную интерпретацию (оценку) и кодирует свое духовное послание современникам и грядущим поколениям с помощью выразительных средств (языка) соответствующего вида искусства (который он, художник, непременно модифицирует). И если качество научного открытия тем выше, чем в меньшей степени в нем отразилась личность ученого (в этой сфере субъективизм играет роль информационного шума), то в искусстве качество художественного открытия напрямую связано с личностью художника. Чем богаче духовно эта личность и чем ярче она отразилась в произведении искусства, тем ценнее результат художественного творчества. Понятно при этом, что, как справедливо заметил недавно свергнутый с пьедестала классик, художник живет в обществе и не может быть от него свободным. Поэтому художественный гений в своем творении неизбежно отражает свое время и свое социальное окружение. Но при этом, поскольку он, по-видимому, связан и с неким источником абсолютного знания (в этой сфере подобное знание несомненно возможно – музы (Бог?) диктуют гению), то такой художник в своем творчестве раскрывает и достаточно универсальные закономерности бытия человеческого духа на этой земле.

Таким образом, ученые – открыватели тайн природы – взаимозаменяемы, художники же – открыватели тайн человеческого духа – уникальны и незаменимы. Поэтому создание (или несоздание) гениального художественного произведения изменяет историю художественной культуры, что делает роль случайности в ее развитии если не доминирующей, то весьма значительной. Можно полагать, что именно эта особая роль случайности и обусловила возникновение и развитие в исторически весьма ограниченный промежуток времени огромного количества различных человеческих культур.

Второе принципиальное отличие человеческого мира от мира природного заключается в том, что в них разную роль играет «собственная воля». В широком смысле этого слова «воля» является выражением внутренней сложности, структурированности системы. Поэтому она присуща всем элементам Вселенной, в том числе и неживой материи, физическому миру. «Воля» как субъективный фактор взаимодействует с объективными законами существования системы и тем самым обусловливает своеобразие их актуального проявления. Однако значимость этого фактора несопоставима в мире физическом и в мире социальном. Так, в первом «воля» выступает в форме законов сохранения структурной определенности материи и как самостоятельный фактор может не учитываться при воссоздании картины физического мира. Законы существования физического мира, как правило, проявляются вполне очевидным образом. Поэтому всякие попытки их неуважения незамедлительно приводят к неблагоприятным для экспериментаторов последствиям. Не случайно охотников нарушения физических законов существования материи всегда было немного.

На уровне живой материи «воля» как проявление внутренней структурной сложности, как закон существования этой структуры становится важным фактором, определяющим результаты эволюции такого рода объектов. А когда мы имеем дело с человеком или с социальными системами, которым присуща высшая степень структурной сложности (потому что неопределенность их поведения, реакций на управляющие воздействия достигает максимального значения), то в этих случаях «воля» становится фактором решающим.. Причем его значимость определяется в конечном счёте сложностью духовной структуры личности или сложностью соответствующей социальной структуры.

Именно в связи с этим законы социальной жизни представляются менее очевидными, чем законы существования неживой материи. Но от этого они не становятся менее объективными. Связанные с соответствующей социально-экономической формацией, проявляясь в реальной жизнедеятельности людей, эти законы отражаются в человеческом сознании в форме их субъективно воспринимаемых последствий. А поскольку реализация таких законов (закономерностей, тенденций) допускает случайные отклонения (случайный выбор в ситуации «витязь на распутье»), обусловленные «собственной волей» отдельных людей или человеческих сообществ, то на субъективность отражения законов социального развития в сознании людей накладывается и эта объективно проявляющаяся случайность, сквозь которую, как верно заметил один из основоположников «единственно верного учения», прокладывает свой путь закономерность.

Учитывая эти различия мира природного и мира человеческого, вернемся к предмету нашего интереса. С системно-синергетической точки зрения, всякая культура есть открытая система, помещенная в некую среду, с которой она обменивается веществом, энергией и информацией. Отсюда вытекает следствие – эволюция таких систем преимущественно определяется поведением тех субъектов, которые взаимодействуют с внешней средой. Проецируя эту модель поведения систем на культуру, можно полагать, что любая культура – это некая структура, состоящая из какого-то центрального сгустка, консервативного по определению, и периферийных частей, в большей или меньшей степени (в соответствии с близостью или удаленностью от центра) тяготеющих либо к консерватизму, либо склонных к культурным инновациям. Такая модель культуры, построенная пока лишь на основе претендующих на универсальность синергетических подходов, хорошо согласуется с утверждением Ю.М.Лотмана, изучавшего эту проблему под совершенно иным ракурсом и заметившего, что «область активного возникновения случайных текстов расположена на периферии, в маргинальных жанрах, в «младших жанрах» и пограничных структурных областях. Здесь и происходят наиболее активные смыслопорождающие и структуропорождающие процессы» (7). В результате открытая нелинейная система культуры «совершает блуждания по полю возможного, актуализирует, выводит на поверхность (всякий раз случайно) лишь один из этих путей» (8).

Каким образом выбирается этот путь? Случайно? Несомненно, да. Но всякий раз за такой случайностью угадывается, во-первых, некий исторический персонаж (в том числе это может быть и «группа товарищей»), оказавший на историческом распутье свое управляющее воздействие на систему, и, во-вторых, реализованный выбор всегда обусловлен внутренними (генетическими) закономерностями эволюции системы, т.е. выбор осуществляется в сфере возможных состояний системы. Понятно, что на траектории устойчивого развития, когда в системе накапливаются количественные изменения, свернуть ее со стационарной орбиты не под силу никакому историческому деятелю. Но когда система оказывается на распутье, когда в ее организованном хаосе начинают проглядывать альтернативные траектории эволюции, тут открывается поприще для исторических деятелей, для делателей истории. Ибо в таких точках даже слабых (в контексте исторического процесса) человеческих усилий оказывается достаточно для перевода социальной системы на новую траекторию, на новый путь исторической эволюции. «Это вселяет в нас одновременно и надежду, и тревогу, – пишут Нобелевский лауреат И.Р.Пригожин и И.Стенгерс, – надежду на то, что даже малые флуктуации могут усиливаться и изменять всю их структуру (это значит, в частности, что индивидуальная активность вовсе не обречена на бессмысленность); тревогу – потому что наш мир, по-видимому, навсегда лишился гарантий стабильных, непреходящих законов. Мы живем в опасном и неопределенном мире, внушающем не чувство слепой уверенности, а... лишь чувство умеренной надежды» (9).

Порядок и беспорядок, как утверждают представители синергетики, в процессе эволюции сложных систем находятся во внутренне противоречивом единстве. Между порядком и беспорядком находится хаос как состояние, чреватое самыми различными внутренними возможностями. Потенциально возможны как переходы системы к самоорганизации (хаос – порядок), так и к дезорганизации (хаос – беспорядок). Под воздействием внешнего вызова система из состояния относительного равновесия переходит в зону хаоса, потенциально богатого новыми состояниями. Далее следует ответ системы – выбор одного из потенциально возможных состояний, т.е. создание новой информации. Эта новая информация сперва является достоянием немногих, но с течением времени осваивается большинством и становится банальной.

От чего зависит выбор? Синергетики отвечают: от флуктуации, понимаемых как ситуации, в которых дальнейшая судьба системы зависит как от случайных факторов, так и от сознательного выбора. Как в подобной связи отмечает Ю.М.Лотман, «в этот момент в историческом процессе в действие вступают интеллектуальные способности человека, дающие ему возможность осуществлять выбор. Как бы ни были бессильны при «нормальном» течении истории эти факторы, они оказываются решающими в момент, когда система «задумалась перед выбором». Но, вмешавшись в общий ход, они сразу же придают его изменениям необратимый характер» (10). Так что историю все же делает человек, видящий мир так или иначе и в соответствии со своей картиной мира принимающий решения.

Культура – продукт человеческой активности, но отнюдь не результат целенаправленной, рационально организованной деятельности. Как, по мнению Ф.Хайека, социальные институты, создаваемые человеком, не являются результатом его сознательного планирования, точно так же «культурная эволюция не является продуктом разума, сознательно проектирующего институты, но представляет собой результат процесса, в котором культура и разум развиваются в постоянном взаимодействии и переплетении. Можно заключить, что не человек (его эволюционное развитие давно завершилось) создал свою культуру, а именно культура создала разум человека» (11). Хотя в этом высказывании можно углядеть в принципе неразрешимый парадокс об яйце и курице, но вместе с тем применительно к культуре можно сделать вывод и о ее «мудрости», о наличии в ней некоего потенциала саморазвития, самоорганизации, своего рода генетического кода, который реализуется в соответствующих условиях времени и места. Другим словами, в эволюции культуры соучаствуют, сосуществуют два типа взаимосвязанных и влияющих друг на друга процессов – один из них является процессом самореализации культуры, в котором человек, строго говоря, не является субъектом, но лишь инструментом такой реализации, и параллельно с ним идет процесс, в котором человек является подлинным субъектом культурного развития. Но поскольку таких субъектов – со своими целями, задачами и возможностями их осуществления – много, то в сфере, которую можно назвать «культурной жизнью», в каждый момент времени складывается более или менее сложная картина разнонаправленных интересов, на скрещении которых и формируется результирующий вектор культурного развития данного общества. Этот вектор – в значительной мере результат случайного выбора. Ибо складывается он из случайных выборов, делаемых более или менее рационально всеми субъектами культурной .жизни, на фоне тех требований, которые накладывают на культурную эволюцию потребности саморазвития системы. А все это вместе взятое и есть культурная политика как совокупность разнонаправленных усилий различных субъектов культурной жизни, которая, накладываясь на культурно-генетические факторы, в конце концов реализуется в некоей результирующей траектории культурного развития (эволюции).