Мотивация

Наиболее важным вопросом для объективного понимания личности террориста яв­ляется вопрос о том, ради чего и почему террорист занимается террором — вопрос о его внутренней мотивации. Обобщенный ответ на этот вопрос носит несколько образ­ный характер.

См.: Michael Bakunins sozialpolitischer Briefwechel mit Alexander Herzen und Ogarjow. — В., 1895.

По мнению В. Пирожкова, «в какие бы одежды ни рядились террористы, какие бы цели ни преследовали (политические — захват власти, смена общественного строя; нравственные — достижение ложно понимаемой ими «справедливости»; экономиче­ские — устранение непавистсных конкурентов; религиозные — отстаивание чистоты своей веры; психологические — получить известность, прославиться, оставить след в истории и т. п.) — за всем этим стоит стремление испытать власть над людьми. Не слу­чайно говорят: власть — всегда всласть. Власть над людьми — это своеобразный нар­котик, и кто хотя бы раз его «отведал», тот вновь и вновь стремится к нему. Это пока­зывает и изучение психологии наемничества, лиц, кочующих из одного конфликтного региона в другой. На определенном этапе их перестают интересовать деньги, неотвра­тимой тягой обладает сама возможность убивать. Поэтому в процессе занятия терро­ризмом цель теряется — какой бы справедливой она ни выглядела, — а возникает не­укротимая жажда испытать власть над людьми» '.

На основе анализа деятельности наводившей страх на Европу в 1970-х годах тер­рористической группы Баадера-Майнгоф (которая в 1976 году покончила жизнь само­убийством), Г. Ньюмаи выделил три основных мотива террористической деятельнос­ти. Во-первых, мотив культурологический — по логике террористов, общество надо время от времени «будоражить», лучше всего «с помощью крови». Во-вторых, мо­тив рациональный — террор трактуется ими как эффективный инструмент политиче­ской деятельности. В-третьих, мотив идеологический — террор выступает как прямо на­вязываемое орудие регуляции социальных процессов. Однако Ньюман подчеркивал, что теория и практика терроризма резко расходятся между собой. Теоретически тер­роризм «равняет», а в социальной практике противопоставляет людей и группы друг другу, ставя между ними стену страха. На уровне личности терроризм как орудие по­иска идентичности превращается в орудие ее ломки. Верно писал И. Задорожнюк:

«...терроризм это почти всегда путь к саморазрушению носителей протеррористиче-ского поведения, которое не может не наступить, если сохраняется общество. Террорист или некая группа всегда слепа в постановке и осуществлении своих целей, даже не­смотря на тщательную проработку акта террора. Один из важных параметров указан­ной слепоты — расхождение мотивов, когда малая гомогенная (этническая, социаль­но, религиозно и т. п.) группа как бы навязывает свою волю сообществу, которое гете-рогенно, т. е. отличается плюрализмом в постановке и осуществлении своих целей»². Однако этот самый плюрализм неизбежно порождает значительно больше трех моти­вов, выделенных Г. Ньюманом.

В самом общем виде мотивы участия в терроре делятся на два больших блока: ко­рыстные и бескорыстные. С корыстными мотивами, в общем, все достаточно понят­но: террор — действительно, определенная работа; как и всякая работа, она стоит де­нег и может являться способом добычи средств для существования или для продол­жения террористической деятельности (хотя в последнем случае она приобретает смешанный характер).

С корыстными мотивами все относительно просто и достаточно понятно. Челове­ка обучают некоторым навыкам, дают аванс и обещают заплатить определенные день­ги после того, как он выполнит полученное задание. Желая заработать деньги, он идет и выполняет это задание: взрывает здание, угоняет самолет, убивает политического лидера или производит взрыв в местах массового скопления населения.

Психологи о терроризме («круглый стол») // Психологический журнал. Т. 16. 1995. № 4. С. 40. Там же. — С. 47.

При такой мотивации, обычно отличающей так называемых профессиональных террористов («профессиональный» — не значит «опытный»; это, прежде всего, означает получение денег за производимую работу), они, в сущности, мало чем отличаются просто от про­фессиональных киллеров — обыкновенных наемных убийц.

Однако, как правило, сами террористы не соглашаются с этим. Впрочем, с этим редко соглашаются и.самые обычные убийцы — даже они создают для себя и окружаю­щих всевозможные идейно-риторические конструкции, придумывают разнообразные мотивировки для оправдания своих действий. Так, например, наиболее распростра­ненная из них — идеология волка, считавшего себя «санитаром леса». Или, в научно оформленном виде, давно введенное Р. Мертоном представление о преступнике как «социальном критике общества», то есть органично присущей любому обществу его же собственной части, вскрывающей его недостатки и пользующейся ими.

Разумеется, сами террористы хотят отличаться от криминала и весьма стремятся к этому. Так, например, один из самых известных террористов второй половины XX ве­ка, Ильич Родригес Санчес, захвативший в заложники в 1970-е годы группу «нефтя­ных министров» — представителей стран-членов ОПЕК, потребовал за их освобож­дение не только весьма значительную сумму денег, но и возможность широкой пуб­ликации своего заявления, носившего откровенно идеологический, левацкий смысл. Понятно, однако (и хорошо известно из собственных показаний впоследствии осуж­денного террориста), что данное заявление играло далеко не ведущую, а лишь вспо­могательную, «психологическую» роль. Это заявление, действительно, придавало не­кий «высокий смысл» террористической деятельности и позволяло отличать ее от чи­сто криминальной акции. Реально, однако, основным мотивом и здесь была добыча денег, остро необходимых в тот период для поддержки создаваемых Ильичом терро­ристических групп и организаций. Тем не менее необходимо различать «платный» терроризм в чистом, сугубо корыстном виде, и терроризм, направленный на овладение деньгами. Особенно это касается тех случаев, когда деньги идут на то, что сами терро­ристы считают идеологически оправданным, «святым делом» — например, на разви­тие своих организаций. Исторический опыт показывает: даже такие известные во всем мире террористы, специализировавшиеся на так называемых «эксах» (идейно оправ­данных «экспроприациях» крупных денежных сумм), как легендарный Камо (Тер-Петросян) или тот же самый Б. Савинков, попадая в руки правоохранительных орга­нов, никогда не судились в качестве уголовных преступников. Значит, даже против­ники признавали отличие таких «эксов» от обычных уголовных преступлений.

Для всех террористов, причем особенно для тех, кто занимается этой «работой» из корыстных мотивов, важным является вопрос о мотивировке, то есть о том, как он сам объясняет свои действия не кому-то, а прежде всего самому себе. Убийство человека для подавляющего большинства людей всегда остается нравственным преступлени­ем, которое (при минимально сохранном интеллекте) требуется хотя бы объяснить другим людям. Как известно, потребность в понимании — одна из глубинных потреб­ностей человека, делающая его социальным существом. Однако мотивировки, даже искренние, носят все-таки во многом привносимый, внешний характер по отношению к террористу. Анализ реальных субъективных мотивов, которыми, по их собственным словам, руководствовались люди, хотя бы однажды участвовавшие в террористическом акте, позволяет выделить следующие основные группы таких мотивов. Хотя, разуме­ется, такое выделение носит достаточно условный характер (в реальной жизни люди, в том числе и террористы, руководствуются сложными мотивационными комплекса­ми, включающими несколько мотивов и хотя бы по минимуму одну мотивировку), расположим их по частоте встречаемости в самоотчетах террористов.

Во-первых, это меркантильные мотивы. К сожалению, для террористов именно они оказываются на первом месте (хотя и не всегда являются единственными в мотива-ционном комплексе террористов), будучи наиболее широко распространенными в современном мире на обширном пространстве от Чечни до Афганистана. Террор, как и любая сфера человеческой деятельности, представляет собой на определенном уров­не оплачиваемый труд. Соответственно, для определенного числа людей занятие тер­рором — просто способ заработать. И таких людей в современном мире немало.

Во-вторых, идеологические мотивы. Это более устойчивые мотивы, основанные на совпадении собственных ценностей человека, его идейных позиций с идеологически­ми ценностями группы, организации, политической партии или любой иной идейно-политической силы. Такой мотив возникает как результат вступления человека в не­которую общность или же, возникнув, сам ведет человека в ту общность, которая со­ответствует имеющейся у него мотивации. В таких случаях террор становится для него не просто средством реализации некоторой идеи, а еще и своего рода «заданием», «по­ручением», «миссией» со стороны данной общности. Множество существующих идео­логических мотивов подразделяется на мотивы идейно-политические, чисто полити­ческие, религиозные, социальные, социокультурные и т. д.

В-третьих, мотивы преобразования, активного изменения мира. Это очень сильные мотивы, связанные с пониманием несовершенства и несправедливости существующе­го мира и настойчивым стремлением улучшить, преобразовать его. Как правило, мо­тивы такого рода в той или иной степени присущи, прежде всего, людям, профессио­нально занимающимся террором. Их захватывает сам процесс преобразования мира силовыми способами. На самом деле, даже при наличии соответствующих мотивиро­вок, для них не имеет особого значения та или иная идея, для будущего осуществле­ния которой они действуют. Для них террор и есть и инструмент, и цель преобразова­ния мира.

В-четвертых, мотив своей власти над людьми. Это один из наиболее древних, са­мых глубинных мотивов. От наших животных предков, насилие применялось для утверждения личной власти одной особи над другой. В «снятом» виде это сохраняет­ся в глубине психики террориста. Чем бы он ни прикрывался, какие бы иные мотивы или, тем более, мотивировки он ни приводил, данный мотив в той или иной степени всегда имеет место. Хотя, разумеется, далеко не всякий террорист признается в нали­чии такого мотива. Тем не менее, через насилие террорист утверждает себя и свою лич­ность, обретая власть над людьми. Вселяя страх, он усиливает эту власть.

В-пятых, мотив интереса и привлекательности террора как сферы деятельности. Для определенного числа, особенно из числа лиц обеспеченных (которых не волнуют меркантильные мотивы) и достаточно образованных (не зашоренных идеологически), террор бывает интересен просто как новая, необычная сфера занятий. Их занимают связанный с террором риск, разработка планов, всевозможные детали подготовки к террористическому акту, нюансы его осуществления. Соответственно, такие люди и избирают террор в качестве сферы приложения своих сил.

В-шестых, «товарищеские» мотивы эмоциональной привязанности в разнообраз­ных вариантах — от мотива мести за вред, нанесенный товарищам по борьбе, едино­верцам, соплеменникам, родственникам, соратникам по политической деятельности и т. д., до мотивов традиционного участия в терроре потому, что им занимался кто-то из друзей, родственников, соплеменников или единоверцев. Тогда в террор идут, что называется, «за компанию». Эта группа мотивов основана на сугубо эмоциональных факторах и обычно не имеет никаких рационализирующих мотивировок. Руковод­ствующиеся такими мотивами люди занимаются террором, совсем не вдумываясь в то, зачем и почему они это делают. Ими движут эмоции, им все ясно.

В-седьмых, мотив самореализации. Это — парадоксальный мотив. С одной стороны, самореализация — удел сильных духом людей, наиболее полное осуществление лич­ности, ее полная самоотдача, растворение человека в террористическом акте, вплоть до самопожертвования. Однако, с другой стороны, такая самореализация — призна­ние ограниченности возможностей и констатация несостоятельности человека, не на­ходящего иных способов воздействия на мир, кроме насилия и деструкции. Такая са­мореализация, оборачивающаяся самоуничтожением, означает, прежде всего, призна­ние факта психологической деструкции личности.

Сравним выделенные нами мотивы с тем, что в литературе обычно называется «стремлением к реализации деформированных социальных потребностей». Мотив — это всегда предмет некоторой потребности человека. Значит, за тем или иным моти­вом террористической деятельности -действительно лежит та или иная, вполне воз­можно, деформированная потребность. Криминологи и правоведы считают, что де­формируются прежде всего социогенные потребности — в общении, товариществе, уважении, признании, самоутверждении. Собственно говоря, проблема и состоит в том, что в некоторых случаях эти нормальные человеческие потребности искажают-, ся, извращаются, переходят в стремление к превосходству над окружающими, навя­зыванию своей воли, насилию над другими людьми.

По данным специальных исследований, проведенных правоведами, за 42 % насиль­ственных действий обычно стоит так называемое «стремление к насилию над окру­жающими» (мотив демонстрации своей Власти над людьми, в нашей терминологии). 25 % лиц, совершающих такие действия, руководствуются стремлением к самоутверж­дению (у нас — мотив самореализации). 10 % исходят из стремления к превосходству над окружающими. 7 % — из стремления властвовать. 6 % — из эгоцентризма. Три по­следних стремления, на самом деле, представляются всего лишь разновидностями предыдущих, основных, — им не соответствуют какие-то новые возможные мотивы. В 90 % случаев потребности, лежащие в основе насилия, связаны с проявлениями сво­его «я», чаще всего, в извращенной форме. Обратим внимание на то, что, по данным того же исследования, более чем в 80 % случаев эти потребности были вполне осозна­ны преступниками, в более чем в 30 % случаев имели устойчивую личностную зна­чимость. Еще один показательный факт: «Из деформированных потребностей выте­кают и антиобщественные цели, преследуемые в противоправном поведении, на­правленном на их удовлетворение. Так, в 68 % случаев насильственные преступники стремились к установлению отношений авторитарной власти (подчинения, превос­ходства и страха)»'.

Кудрявцев В. Н. Правовое поведение: норма и патология. — М.: Наука, 1982. — С. 164.

Всеми «иными интересами» руководствуются только 10 % лиц, совершавших на­сильственные действия. Среди таких «иных интересов» присутствуют неудовлетво­ренные потребности в уважении со стороны окружающих, в любви, товариществе (у нас — «товарищеские» мотивы эмоциональной привязанности), в нормальной се­мейной жизни, в независимости и признании. Правда, эти потребности очень слабо выражены: по 1-2 % случаев. Однако оговоримся: приведенные результаты получе­ны в результате исследования значительного контингента преступников, безотноси­тельно к виду применявшегося ими насилия. Значит, исследуемая нами психика тер­рориста явно отличается от психологии обычного преступника. Как мы видим, терро­ристам свойственны гораздо более «высокие» мотивы и, тем более, мотивировки своих насильственных действий. Возможно, только лишь за одним явным исключением.

Особым, психопатологическим мотивом террористических актов иногда является желание собственной гибели. Так, описывая одного из членов своей боевой группы, Б. Савинков писал, что в нем «гармонично сочетались две основные черты психоло­гии каждого террориста. В нем, в одинаковой степени, жили два желания: желание победы и желание смерти во имя революции. Он не представлял себе своего участия в терроре иначе, как со смертным концом, более того, он хотел такого конца: он видел в нем, до известной степени, искупление неизбежному и все-таки греховному убий­ству. Но он с неменьшим напряжением желал и победы, желал умереть, совершив тер­рористический акт, трудный по исполнению и значительный по результатам»⁾. На наш взгляд, попытка психологического анализа Б. Савинкова носит исключительно декларативный, демагогически-показательный характер. Наши наблюдения показа­ли, что террористы редко стремятся к собственной гибели — в конце концов, для это­го есть значительно более удобные и простые средства, чем организация и осуществ­ление террористического акта. Большинству террористов так или иначе свойствен ин­стинкт самосохранения. Отдельные исключения из этого правила представляют собой патологические случаи, подробно рассматриваемые далее в рамках изучения «синд­рома камикадзе».