3. Закон сохранения поэтической энергии языка

В филологии была довольно популярна точка зрения, согласно которой в процессе исторического развития происходит «порча языка» – не только в смысле засорения, уродования и т.п. явлений, а в смысле утраты, уменьшения его поэтических возможностей. Отсюда вывод: поэтический ресурс языка сжимается, как шагреневая кожа, с развитием рационально-отвлеченной, понятийной функции языка и нарастания, увеличения объема соответствующих лексических его пластов.

Потебня был решительным противником такого мнения: «Порчи языка» в этом смысле, с его точки зрения, «никогда не было»¹. И на вопрос: «Не будет ли когда-либо поэзия вовсе вытеснена прозою?» – Потебня отвечал отрицательно: «Дифференцирование поэзии и прозы не ведет к гибели поэзии. Образность языка в общем не уменьшается. Она исчезает в отдельных словах и частях слов, но не в языке, ибо новые слова создаются постоянно и тем больше, чем деятельнее мысль в языке, а непременное условие таких слов есть живость представления» [369].

Но дело не только в новых словах; дело еще и в постоянно идущем процессе превращения безóбразного в образное благодаря контексту и поэтическому потенциалу словосочетаний. Поэтому, по словам Потебни, «пресловутая живописность древних языков есть детская игрушка грубого изделия сравнительно с неисчерпаемыми средствами поэтической живописи, какие представляются поэту новыми языками»².

Забвение внутренней формы, первоначальной образности, возрастающее умножение количества сложных отвлеченных понятий не могут уменьшить резервы образности языка в целом. Чем активнее мысль в языке, тем больше рождается новых слов, представлений, образов, «постоянная смена поэтического и прозаического мышления идет без конца и назад, и вперед» [536]. Следовательно, поэтическая образность обладает способностью бесконечного обновления и не угасает, не уменьшается в языке. Соотношение слов образных и безóбразных в языке очень подвижно. Точных количественных параметров здесь установить нельзя. Но – согласно точке зрения Потебни – существует возможность каких-то «средних пределов» в этом отношении. «Надо думать, – писал он, – что в отдельных лицах, говорящих тем же языком, количественная разница между образными и безóбразными словами может быть очень велика; но что должны быть средние пределы колебаний, выход из коих возможен лишь при ненормальном состоянии народа» [303].

Рассуждения о неизбежном «падении» поэзии Потебня называл «чисто детскими» [536]. Везде, где есть мысль и слово, «везде, ежечасно и ежеминутно, где говорят и думают», – там есть и поэзия.

Теперь от проблемы поэтического и прозаического языка мы можем перейти на другой уровень, – к проблеме специфики искусства и его соотношений с наукой, так как в теоретической концепции Потебни эти вопросы логически связаны и рассматриваются им именно в такой связке и в такой последовательности.

§ 2. Специфика научного и художественного мышления.

1.Соотношение поэтического и научного мышления

Итак, по Потебне, язык – способ и средство не только коммуникации, но и мыслеобразования. Стало быть, поэтический и прозаический языки – это разные способы, инструменты мышления, разные типы познания мира. Поэзия – не игра. Не результат иррационального, мистического процесса или божественного наития. Как нет зрения помимо глаз и слуха помимо ушей, так нет и поэзии помимо работы человеческого сознания. Для Потебни поэзия – познание. Его часто упрекали за интеллектуализм, за недооценку эмоционального и подсознательного начал в творческом процессе. О степени основательности таких упреков мы еще поговорим позже.

А поскольку для Потебни поэзия – это особый вид познания, то и специфику ее он считал возможным искать в сопоставлении с наукой (прозой). В этом отношении он шел вслед за Белинским. Но только Белинский говорил о «тождественности» содержания того и другого вида познания, а различие видел в форме – образной в поэзии и неóбразной в науке. Потебня же попытался проникнуть в самую сущность, механизм, процесс поэтического и «прозаического» способов познания, раскрыть «ядро» образности.

Общность целей науки и поэзии он видел в их направленности на духовное развитие, обогащение человека. Взаимодействие их – в том, что наука и поэзия идут рука об руку, поддерживают друг друга, переходят одна в другую. А специфику – в принципиально разной структуре научного и поэтического «суждения», разном их содержании и в разном типе соотношения «формы и содержания» в научном и поэтическом произведении. Об этом и пойдет речь дальше.

Без поэтической мысли, считал Потебня, невозможен духовный прогресс. Первый шаг познания – поэтическое освоение мира. Оно формирует образ как тип целостного представления явлений человеческого бытия. Причем в процессе познания мира поэтическое мышление опережает научное, предшествует ему, идет впереди науки. Поэзия, с его точки зрения, является «могущественным донаучным средством познания природы, человека и общества. Она указывает цели науке, всегда находится впереди нее и незаменима ею вовеки» [343]. Проза (т.е. наука), говорил Потебня, возникает позже поэзии, на подготовленной, взрыхленной ею почве, наука рождается из мысли, «приготовленной» [193] поэзией.

Однако это процесс обоюдный: научное познание, в свою очередь, дает импульс новому развитию мысли образной, поэтическому обобщению явлений действительности: «Поэзия не раз когда-либо в прошедшем человечестве, не изредка, от времени до времени, а постоянно служит источником науки, которая, в свою очередь, питает новое поэтическое творчество» [414].