Наказание и награда

§ 1. Наказание и награда и их связь с преступлением и подвигом

Простейшее определение наказаниябудет гласить:наказание есть акт, или совокупность актов, вызванных преступлением и представляющих реакцию на акты, квалифицируемые как акты преступные. В pendant к этому определениенаградыбудет гласить:награда есть акт или совокупность актов, вызванных подвигом и представляющих реакцию на акты, квалифицируемые как акты услужные¹.

' Во избежание недоразумения подчеркиваю, что реакция индивида на какой-нибудь акт будет карой лишь тогда, когда он этот акт — причину — квалифицирует именно как акт преступный,удовлетворяющий всем условиям преступления, главнейшие из которых указаны ниже... Если же дан акт, хотя по виду и похожий на акт преступный, но почему-либо в сознании воспринимающего его индивида не могущий быть таковым, то совершенные последним акты - реакции не являютсякарательными актами, актами "возмездия и воздаяния"Пример: сумасшедший, совершивший акт поджога, вызовет со стороны меня ряд реакционных актов по его адресу, состоящих в том, что я отберу у него спички и, допустим, изолирую его от общества, но эти акты не будут карой, раз я поступок его считаю не "преступным" по существу, а его "невменяемым". У меня нет ни злобы к ним, ни оскорбления, причиненного ими, а потому нет и кары с моей стороны Если же я реагирую, то только с педагогическими целями, исключить условия, при которых они могли бы повторить тот же акт Иное дело, если те же акты совершили "с умыслом" вменяемые субъекты Тогда у меня налицо оскорбление, злоба и вообще квалификация их актов преступными, поэтому и ряд мер и моих актов, например, задержать, обругать, избить и ί д., будут уже не чем иным, как карой (см ниже)

То же применимо и к наградному акту

 

==81

Что всякое наказание и всякая награда представляют какой-нибудь акт (физический или психический, безразлично) — это само собой очевидно. Но не менее очевидно, что не всякий акт может быть карательным или наградным актом, а только акт, обладающий специфическим признаком.

Каков же тот логический момент, который простой акт делает карой или наградой!Таким логическим моментом является именно то обстоятельство, что кто-нибудь совершает этот акткак реакцию на поступки, кажущиеся ему преступными или "услужными". Именно в том, что определенный акт индивидавызванпреступлением или подвигом, именно в этом обстоятельстве лежит логическое условие бытия кар и наград'. Все другие указывавшиеся признаки кар и наград не могут быть отнесены к числу конституирующих признаков². Например, общераспространенное утверждение, что всякая кара состоит в наложении на преступникастраданийи лишений, анаграда —в наложении известной суммыудовольствий, наслаждений и выгод,само по себе неприемлемо. Неприемлемо потому, что не все страдательные акты — акты карательные и не все акты, доставляющие удовольствие, акты наградные. Можно причинить человеку страдание, но оно может и не быть карой. Например, причинить "страдание любя", ради пользы любимого человека; врач часто при операциях причиняет страдание, но едва ли кто будет его акты называть карой; точно так же взимание податей с бедных часто причиняет им страдание, но едва ли эти акты они осознают как акты карательные; исполнение ряда ''прав" часто неразрывно связано со страданием для "обязанного", но он не квалифицирует акты правомочной стороны как акты карательные. Наконец, кто-нибудь может случайно, по неведению толкнуть, ранить и искалечить другого, то есть причинить ряд лишений и страданий, но едва ли кто-нибудь назовет акты первого карой. То же, mutatis mutandis³**, применимо и к удовольствию и насла-

' В силу сказанного мы не можем не согласиться здесь с Н. С. Таганцевым, подчеркивающим тот же момент при определении наказания. И для него "только те меры, которые принимаются государством против лиц, учинивших преступные деяния, вследствие такого учинения, —могут быть отнесены к карательной деятельности государства". Но само собой разумеется, что для нас наказание не ограничивается государственными карами, а равно и многое из того, что уважаемый криминалист считает квазинаказаниями, с нашей точки зрения будет подлинным наказанием.

²Кроме этого, различия между актом преступным и карательным само собой разумеются. Между нимив психике одного и того же индивидасуществует еще психологическое различие, сводящееся к следующему. Если я представлю себя совершившим к.-н. преступление, например убийство кого-нибудь, то мой акт ео ipso * есть акт морально-отрицательный и таковым квалифицируется мной. Иначе обстоит дело тогда, когда, например, я в ответ на преступный акт кого-нибудь, заключавшийся в посягательстве на мою жизнь, в порыве злобы, самозащиты и отмщения убил бы его... В этом случае многие люди акт убийстванаказания не квалифицировали бы как "морально-отрицательный", а рассматривали бы его как акт справедливого воздаяния и возмездия... По крайней мере таковым он осознавался большинством кодексов, их составителей и рядом людей, в частности, творцами теории возмездия и справедливости. Но, допуская даже, что это так переживается всеми, все же не эта черта является искомым логическим моментом. Сами понятия возмездия и воздаяния требуют условия, предшествующего воздаянию. Воздавать и мстить можно лишь за что-нибудь. Таким "что-нибудь" и является моментреакциина преступление. Следовательно, и при этом допущении этот момент играет решающую, а не второстепенную роль.

 тем самым (лат.)

³** с соответствующими изменениями, внеся необходимые изменения(лат )

 

==82

ждению по отношению к награде. Не они простой акт превращаю г в акт наградной, а именно то, что последний есть реакция на подвиг.

Но страдание, лишение и вообще зло, с одной стороны, и удовольствие, наслаждение и благо — с другой, не являясь условиями, когституирующими наказание и награду, все же весьма тесно связаны с ними в том смысле, что карательный акт почти всегда есть акт, причиняющий преступнику страдание и лишение (зло), а наградной — удовольствие, выгоду и благо.

Суть дела здесь заключается в следующем. Как уже во втсро"· главе при характеристике наших реакций на различные поступки других людей было отмечено, акты, квалифицируемые нами как акты преступные, всегда являются для нас "оскорблением" и вызывают в нас нексюрую "обиду", неприятность, вражду и злобу по отношению к себ>¹; они отталкивают нас от себя. Эти враждебность и неприятность неизбежно переходят и на субъекта преступления, то есть на того, кто совершил этот акт... Он становится в наших глазах "преступником", "врагом" и вообще лицом, акты которого перестают быть терпимыми. Эй психическое переживание вражды и злобы по его адресу неизбежно проявляется и в наших действиях, вызванных преступлением. Они, реализуя эту вражду,неизбежно принимают характер отрицательный,направленный и на причинение преступнику страдания, зла и вообще "отмщения за обиду", за преступление. Можно не иметь никакого намерения причинить зло кому-нибудь, например, убить кого-нибудь, но раз этот кто-нибудь совершит акт или ряд актов, кажущихся нам преступными, то вражда, а иногда и ненависть (при преступлениях, кажущихся особенно тяжкими), вызываемые преступлением, неизбежно объективируются в актах, отрицательных по адресу преступника. Этимvобъясняется ряд совершенно неумышленных убийств, увечий и т. д., которыми "оскорбленный" реагирует по адресу "оскорбителя" или преступника. В случае преступлений, кажущихся кому-нибудь особенно тяжелыми, враждебность может принять форму страшной ненависти и разряд 1ться в ряде актов, называемых убийством, побоями и т. д. Великий сердцевед Достоевский в своих романах дает тысячи примеров, прекрасно иллюстрирующих эту связь оскорбления, вызываемого преступлением, с неприязнью, возникающей на почве оскорбления. А эта неприязнь разр$ 'хается самопроизвольно в формах страдательных для преступника.

Для Дмитрия Карамазова поведение отца было поведением преступным по его адресу. Отсюда — его враждебность к отцу. Враждебность переходит в ненависть. Отец и его поведение становятся в "его глазах" отвратительными. "Как можешь ты говорить, что убьешь отца?" — спрашивает Митю Алеша. "Я ведь не знаю, не знаю, — отвечает первый, — может, не убью, а может, убью. Боюсь, что ненавистен он вдруг мне станет своим лицом в ту самую минуту — ненавижу я его кадык, его нос, его глаза, его бесстыжую насмешку. Личное омерзение чувствую. Вот этого боюсь, вот и не удержусь". А далее Достоевский так описывает сцену, когда Митя стоял под окном отца в роковую для него минуту. "Личное омерзение нарастало нестерпимо. Митя уже не помнил себя и вдруг выхватил медный пестик из кармана"'... Эти и подобные сцены великолепно иллюстрируют механизм психических переживаний, вызываемых преступлением, с одной стороны, и наказанием как актом страдательным по отношению к преступнику — с другой...

Причинный ряд здесь таков: 1) акт — преступление: 2) оно вызывает

' Достоевский Ф. М.Братья Карамазовы. Т. 2. С. 469—470.

 

==83

психические переживания оскорбления, оскорбление — неприязнь (вражду, злобу, ненависΐϋ) и 3) они спонтанно разряжаю! ся в ряде актов, наносящих преступнику τοί или иной вред или страдание. Такова связь карательных актов с актами, причиняющими преступнику страдание...

То же приложимо и к связи наградных актов с актами, приносящими "подвижнику" удоьольствие и вообще благо... Подвиг квалифицируется нами всегда как не-iio положи гельное и возбуждает как по отношению к "услужным" актам, так и по отношению к "подвижнику" "симпатически-притягательное" переживание, имеющее разные степени, начиная с простой симпатии и просгого "одобрения" и кончая "благоговением, восхищением и восторженностью". Эти "положительные переживания" неизбежно выливаются и в положительные по отношению к "преступнику" акгы (награда).

Как "страдательность" кар может иметь различные степени в зависимости от "низости" преступления (простое неодобрение, выговор, словесные оскорбления, имущественные лишения, арест, удары, увечья, убийство и т. д.), так и "благая положительность" наград может иметь такие различные степени, в зависимости от "высоты" подвига (простое одобрение, словесная похвала, вещественные дары, восхищение, уважение, преклонение).

Таков механизм подвигов и наградных актов, всегда принимающих "каритативную" по адресу подвижника форму.

Сказанным мы, с одной стороны, подошли, а с другой стороны, ответили на одну из основных проблем уголовного права, проблему, служившую и служащую предметом бесчисленных споров и известную под названием "основ права наказания" или "оснований наказания". Был посгавлен вопрос: почему преступление вызывает наказание, каковы причины, вызывающие кары по адресу преступника]И вот на этот вопрос последовало бесчисленное множество теорий, выдвигавших различные и разнородные принципы. Указывались различные потребности, вызывающие наказание (потребности материальные, чувственно-психические, интеллектуальные), указывалось на инстинкт самосохранения, поддержания авторитета власти, чувство мести, на закон природы, на божественное провидение, на эстетическое отвращение и т. д. и т. д. Наряду с этим ставился ь другой, близкий к поставленным вопрос: почему наказание всегда направлено на причинение преступнику страдания, иначе говоря,почему карательные акты суть всегда акты "страдательные", жестокие, а не акты, доставляющие удовольствие']И на этот вопрос дано было множество тонких и остроумных ответов.

Одни говорили, что жестокость и страдательность кар объясняется отсутствием у карающих сострадания или понимания чужого страдания, как это бывает у детей. Другие объясняли жестокость кар тем, что причинение страданий другому доставляет чувство удовольствия, происходящее от сознания своей силы. Третьи "удовольствие наказания" видели не в чувстве собственного могущества, а в том, что это удовольствие происходит в силу закона контраста: чужое страдание в силу контрасга возбуждает в нас чувство удовольствия, в силу чего-де и совершают люди карательные акты. Четвертые — потребностью в психических "потрясениях" и в новых эмоциональных возбуждениях, каковые будто бы даются актами жестоких кар. Пятые ссылались на закон эволюции, на то, что страдательность кар есть пережиток зверства и т. д. и т. д.

Все :.ти гипотезы и теории, частично правильные, частично односторонние, по существу дела здесь не так уж необходимы и во всяком случае, при всем своем остроумии, не делают указанную связь преступ-

 

==84

ления и наказания, наказания и страдания более ясной, чем она непосредственно дана каждому из нас в наших переживаниях... Иначе говоря, мы считаем даже самую постановку подобных вопросов — ложной, а самую проблему: почему преступление вызывает наказание, а наказание носит страдательный характер — лжепроблемой.

Вопрос "почему и отчего" не возбраняется, конечно, ставить относительно чего угодно. Но эта потенциальная возможность их постановки не равносильна действительной возможное ги ставить их и отвечать на них. Можно, например, спрашивать: почему сумма углов эвклидовского треугольника равна двум прямым; почему корова имеет четыре ноги, а не две; почему объем газа обратно пропорционален давлению, или почему "тела от нагревания расширяются"? Ставиться эти "почему" могут. Но так же ясно, что все ответы на эти вопросы сведутся к положению: "потому, что между данными явлениями существует причинная или функциональная связь", то есть связь необходимонеизбежная. Иначе говоря, мы приходим в этих случаях к тому же, из чего и исходили, то есть к ответу: "потому, что потому". То же следует сказать и о связи преступления и кары, кары и страдания. Оскорбление, вражда и карательный акт связаны причинно и неизбежно с преступлением. Симпатия, каритативность и наградной акт связаны причинно с подвигом.

Такова связь, в этой ее неизбежности и ее объяснение. Нам остается констатировать эту связь, сказать, что это "должно быть так в силу того, что это происходит так"... и только... Если кому-нибудь нравится больше фраза, что "таков закон природы или закон человеческой психики", можно пользоваться и подобным "объяснением"... Сами же гипотезы в этой области и ряд теорий в области проблемы о "целях наказания" исследователь должен из "объясняющих теорий" превратить в "факты", которые следует анализировать и о которых позволительно спрашивать: почему в данную эпоху данный индивид целью наказания считал возмездие, в другую эпоху — охранение своей и общественной безопасности, в третью — исправление преступников и т. д. При такой постановке сами эти "гипотезы" превращаются уже в факты и при надлежащем изучении позволяют обнаружить интересные взаимоотношения между структурой общества, с одной стороны, и формами наказаний — с другой; между закономерностью развития преступлений и наказаний, закономерностью, почти не зависящей от воли индивида, с одной стороны, и ее отражением в сфере идеологии — с другой.

Многие исследователи думали и еще думают, что явления преступности, ее характер, ее увеличение или уменьшение, линии ее развития, а равно и характер наказания, увеличение или уменьшение его жестокости, его формы и виды и т. д. — все это дело воли индивида или группы индивидов, что придание того или иного характера преступлению и наказанию зависит от их желания и воления, что установление их форм есть дело "произвольного" и "намеренного" акта индивидов, и пытались объяснить все эти явления, исходя из анализа отдельной личности. Однако изучение исторической действительности показывает, что все эти тезисы малоосновательны и, исходя из них, невозможно хоть сколько-нибудь расшифровать сложный узор, вытканный историей.

Историческое изучение преступлений и наказаний, подвигов и наград действительно убеждает в закономерности их поступательного хода. Но эта закономерность — закономерность sui generis'*, отличная от того,

 своего рода, особого рода (лат.).

 

==85

что хотели и чего добивались индивиды, бывшие "виновниками" и "установителями" кодексов, определявших, что есть преступление, и что есть наказание, и для какой цели предназначено последнее. Они думали одно, а историческая действительность заставляла осуществлять совсем другое.

Устанавливая ту или иную систему наказаний и обосновывая эту систему на тех или иных принципах, они думали, что это "они творцы этой системы", что она необходима именно вследствие тех оснований, которые формулировали они и из которых они сами исходили при организации этой системы. Но как мало можно верить в создание государства волением отдельных индивидов, не раз считавших себя его творцами, так же мало приходится верить и в индивидуально-волевое и намеренное создание кодексов, систем наказания и вообще в регулирование преступно-карательных и подвижно-наградных процессов. Их закономерность — иная закономерность, а потому и вопросы о праве наказания и цели наказания в их обычных постановках мало помогут при исследовании действительности в сфере преступлений и наказаний, подвигов и наград.

Иное дело их значение и постановка в науке практической, исходящей из принципа долженствованияи строящей программу сознательного регулирования соответственных явлений сообразно с тем или иным идеалом "основной нормы", из которого она исходит и должна исходить. Я разумею уголовную политику. Здесь они уместны и разумны. Но и она может быть действительной практически плодотворной наукой лишь в том случае, когда опирается на теоретическую науку, изучающую сточки зрения сущегодействительные причинные связи, данные в исторически-социальной действительности. Как медицина опирается на биологию, как агрономия — на анатомию и физиологию растений, вместе с органической химией, как практическая технология опирается на химию и физику и как каждая из этих практических наук только тогда стала плодотворной, когда развились соответствующие теоретические науки, так и уголовная политика только тогда будет действительной "социальной терапией", когда наука уголовного права сумеет формулировать ряд действительных причинных законов. А их еще мало. Только сдвиг, произведенный в ней антропологической и в особенности социологической школами дает основание надеяться, что криминалистика выходит на настоящую дорогу, идя по которой она может быстро достигнуть весьма плодотворных результатов.