ФИЛОСОФИЯ_И_ИСТОРИЯ_НАУКИ_ЛЕКЦИИ

электродинамикой – с другой, как раз и выражалось в том, что в этих областях физики такая трактовка энергии совсем не очевидна, мягко говоря. И по своему существу релятивистская теория Эйнштейна является не столько продолжением ньютоновской физики, сколько электродинамики Максвелла. Установление эквивалентности массы и энергии означало глубокий переворот в физической картине мира; необходимость нового понимания физической реальности в скором времени стала очевидна всем. Ну,

или почти всем.

Третий миф – о неклассическом характере СТО и ОТО (общей теории относительности).

И это неверно, поскольку физика А. Эйнштейна покоится на тех же самых основаниях,

на которых стоит любая классическая теория. Сами по себе эти теории не означали перехода к новому типу научного мышления. Однако они создали глубокую проблему внутри классической науки, решение которой нашлось уже в неклассическую эпоху.

Сам А. Эйнштейн (как, впрочем, и М. Планк) – великие ученые с ярко выраженным классическим типом мышления, что впоследствии покажет знаменитая дискуссия автора теории относительности с Н. Бором и его школой. И специальная, и общая теории относительности стали выдающимся достижением именно классической физики.

В результате всех этих процессов в логических, математических и онтологических основаниях классической науки возникли серьезные противоречия. Самим фактом построения СТО и ОТО А. Эйнштейн создал большую проблему для классического научного мышления; как мы говорили выше, принцип единства мира в его методологическом применении означали, с точки зрения классического мышления,

необходимость создания одного единственно верного описания физической реальности.

С точки зрения позитивистов или К. Поппера решение могло быть простым – «отправить на покой» физику Ньютона, заменив ее ОТО. Этого, разумеется не произошло и не могло произойти; физика Ньютона не только многократно подтверждена бесчисленными экспериментами. Именно она лежит в фундаменте индустриальной цивилизации. С

другой стороны, релятивистская теория тоже хорошо обоснована и ее истинность не вызывает сомнений. Вот это и есть настоящая проблема – сочетание или столкновение двух научных подходов, двух обоснованных взглядов на мир, которые, между тем,

плохо

ЛЕКЦИЯ 3. ОСНОВАНИЯ НАУКИ

Основания науки – это ее внутренние фундаментальные принципы, определяющие научную рациональность, нормы и стандарты, действующие во всех отраслях науки.

Почти 2500 лет развития научного знания позволяют нам говорить о логических,

гносеологических, метафизических, методологических и аксиологических основаниях научной деятельности.

Центральным, конечно же, является вопрос о том, что такое научная истина, так как любая научная деятельность определяется императивом истинности. Укажем еще раз на главную особенность научного познания, отличающую ее от всех других форм духовной деятельности человека: наука пытается обнаружить законы природы и доказать истинность рационального отображения этих законов в мышлении.

Иногда говорят, что наука описывает факты, фиксирует явления окружающего мира.

Разумеется, это так. Но есть один нюанс, который часто упускается из виду. Далеко не все, что воспринимается нашими органами чувств, является действительностью. Мы можем видеть бурное реагирование серной кислоты с железом и вращение Солнца вокруг Земли. И то, и другое мы можем непосредственно наблюдать. Но ведь любому,

кто учился в школе, понятно: первое наблюдение отражает действительно существующее явление природы, между тем как второе недостоверно; вращение Солнца вокруг Земли – это видимость, как и многое другое, что мы можем непосредственно наблюдать. Тогда возникает вопрос: а как мы можем отделить в огромном массиве эмпирических данных те, которые адекватно отображают объективный мир от тех, которые лишь создают видимость?

Разберем этот непростой вопрос на примере проблемы, решение которой сегодня очевидно. На протяжении почти 2000 лет господствовала геоцентрическая система мира Аристотеля-Птолемея. Между тем гелиоцентрическая система, верная, как мы это достоверно знаем сейчас, появились намного раньше. еще в 5 веке до нашей эры. Почему же тогда победил геоцентризм? Только ли из-за ее эмпирической очевидности?

Как это ни парадоксально, победил тогда научный подход. Гелиоцентризм основывался в основном на религиозно-мифологическом мировоззрении; не было никаких рациональных причин его принимать. А решающую роль в победе геоцентризма сыграла не его эмпирическая очевидность, но метафизика и физика Аристотеля, на

основе которой Клавдий Птолемей создал математическую модель вселенной,

достаточно хорошо объяснявшую данные астрономических наблюдений.

Этот исторический пример является не столько доказательством. сколько иллюстрацией того, что в оценке эмпирических данных как достоверных или ошибочных, играет роль множество факторов. Поэтому будет крайним упрощением сведение научной истины к наблюдаемым данным и логическим выводам из них.

Повседневное мышление понимает истину как некий феномен человеческого мышления, как как характеристику наших знаний. Такую же позицию занимают и некоторые философы, придерживающиеся когерентной и конвенционалистской теорий истины. Первые сводят понятие истинности к непротиворечивости знаний, их внутренней согласованности. Вторые же, справедливо полагая, что мы не можем доказать абсолютно все утверждения, некоторые принимаем как истинные без доказательств, считают истину результатом соглашения. Такой позиции придерживался,

например, великий математик и философ А. Пуанкарэ.

Казалось бы, действительно, логика и математика строят свои великолепные теории совершенно безотносительно к материальному миру, так как лежащие в их основе аксиомы не берутся ни из наблюдений, ни из практики, являются вроде бы плодом свободной игры ума математика. Но в таком случае без ответа остаются два важных вопроса. Во-первых, можно придумать сколь угодное большое число аксиом, но почему-

то в науке на самом деле их не так уж много. (Аксиомы есть не только в комплексе логико-математических наук, но и в других науках. Просто в той же физике они называются иначе – постулатами). Во-вторых, и это самый важный вопрос, если аксиоматики не имеют отношения к материальному миру, как же так получается, что построенные на их основе математические теории работают в естественных и общественных науках в качестве точных средств выражения законов окружающего мира? Правильный ответ был выработан в свое время целым рядом философов – К.

Марксом, Э. Гуссерлем и другими: наше мышление предметно в своей основе, оно неразрывно связано с объективной действительностью. Гуссерль называет этот феномен интенциональностью. Да, действительно, когда логик, математик, да, собственно говоря, и физик, и химик создают аксиомы и постулаты, они не исходят из данных наблюдения и эксперимента, эта невозможно. В этом смысле они действительно являются плодом свободной игры воображения, но гениального воображения, которое

сумело ухватить суть объективных процессов. Содержание аксиом объективно, просто это устанавливается несколько иным способом, чем у других утверждений науки.

Мы специально подробно остановились на этом вопросе, чтобы еще более выпукло показать: истина – это не феномен мышления, а особый процесс, происходящий между мышлением и внешним миром. По этому поводу Гегель остроумно выразился: «Истина

– это не отчеканенная монета, которую можно взять и положить себе в карман». Истина не существует ни в объективном мире, ни в мышлении человека; она – именно процесс сложного взаимодействия мыследействующего человека и внешнего мира. Поэтому,

взяв за основу классическую (аристотелевскую) теорию истины, мы должны ее существенно модифицировать. Сформированная в эпоху умозрительносозерцательной науки, эта концепция никак не связывает человеческую мысль с практическим действием, что совершенно неудовлетворительно для науки, основой которой является теоретико-экспериментальный метод. Адекватной общей формулой истины с этой точки зрения является понимание истины как соединения человеческой мысли с материалом природы в практической (экспериментальной в том числе) деятельности человека.

Научная рациональность формируется именно базе исторически определенного понимания истины. Можно охарактеризовать научную рациональность как систему стандартов, норм и правил, позволяющих наиболее эффективным способом вырабатывать научные истины, а также устранять всевозможные препятствия на пути к этой цели.

В связи с вышесказанным будет полезно ознакомиться с концепцией П. Фейерабенда,

одного из представителей постпозитивистской философии науки. Мы намеренно умолчали о ней в первой лекции, с тем. чтобы оценить взгляды этого философа именно в связи с вопросом о научной рациональности. Позиция П. Фейерабенда характеризуется как «методологический анархизм». Его основная работа называется «Против метода».

Суть его позиции состоит в том, что любое ограничение творчества ученого всякого рода нормами и правилами вредно для науки. Она должна быть сферой абсолютной свободы, ибо никто не доказал, что строгое следование исторически выработанным нормам научной деятельности - единственный путь достижения новых знаний. С этим как-то трудно спорить; действительно, разве кто-то доказал, что, например, пляски с бубном вокруг экспериментальной установки или зачитывание заклинаний над текстом

будущей диссертации неэффективно? Вряд ли возможно такое доказать или опровергнуть… В корне своем П. Фейерабенд опять-таки является наследником неопозитивизма, несмотря на его внешнюю оппозицию: пусть будет как можно больше теорий, говорит он. Ибо каждая новая теория прибавит новую область эмпирических исследований. Таким образом, он повторяет известный старый тезис о том, что теории носят служебный характер, а подлинная ценность – это факты.

Более того, американский философ идет дальше. Кто сказал, собственно, вопрошает он,

что научное знание имеет какие-то особенные преимущества по сравнению с другими формами знания – религиозным, мистическим, обыденным и т. д. и т.п. Все виды знания должны быть равноправными (да здравствует свобода и демократия!). У науки нет никаких преимуществ по сравнению с другими формами познания.

Конечно, взгляды П. Фейерабенда нашли больше критики, чем поддержки, но само появление и довольное высокий уровень их поддержки вполне симптоматичны. В

каком-то смысле они отражают и тенденции развития современного общества, в том числе и неблагоприятные с точки зрения его перспектив. Но нельзя и не признать то, что в определенном аспекте методологический анархизм является реакций на негативные аспекты жизни науки - ее чрезмерного огосударствления, заорганизованности и зависимости от множества факторов и сил, непосредственного отношения к науке не имеющих.

Тем не менее, взгляды П. Фейерабенда оттеняют смысл научной рациональности:

логически неопровержима возможность прийти к истине различными экзотическими способами, однако научный подход отличает осмысленность и последовательность действий, логическая связность на основе тщательно выработанных в ходе длительного исторического развития общих принципов.

Первый из них – научное мышление живет в понятиях. Это вовсе не значит, что чувства,

интуиция, предпочтения и озарение существуют за пределами науки. Напротив, как показывает опыт изучения научного творчества многих ученых, в рождении нового знания важную роль играют все человеческие духовные способности. Но результат применения этих способностей становится элементом жизни науки только после приобретения новым знанием понятийной формы.

Второй важнейший принцип научного мышления – критицизм. Нет такого утверждения в науке, которое нельзя было бы подвергнуть критическому анализу. Критицизм был

настолько естественной чертой научно-философского мышления в эпоху античности,

что его никто и не обсуждал. Однако средневековая культура его серьезно ограничила,

так что Р. Декарту пришлось его возродить и четко сформулировать в виде принципа всеобщего сомнения. Критицизм является важнейшей чертой науки; любое его ограничение по каким бы то ни было причинам ведет к немедленному увяданию научного творчества, застою и окостенению науки.

Третье основоположение науки – доказательность. Наука – практически единственная сфера духовной деятельности человека, которая обязана доказывать свои утверждения. (О природе и специфике обоснования аксиом и постулатов мы говорили выше, не будем повторяться). Ни искусство, ни религия, ни мораль и т. д. не обязаны доказывать свои положения. Разумеется, в науке всегда были, есть и будут системы необоснованного или недостаточно обоснованного знания – гипотезы. Они являются абсолютно необходимым средством развития науки. Но в том-то и дело, что гипотеза – не особая форма существования знания, а логическая характеристика знания в любой его форме,

будь то единичное суждение или развитая теория. Она подчеркивает текущий статус того или иного фрагмента знания как пока еще необоснованного.

Необходимость доказывания в науки непосредственно связано с еще одним ее важнейшим принципом – объективности. Мы о нем достаточно подробно говорили выше. Объективность знания означает совпадение содержания знания с содержанием объекта. В современном понимании, напомним, объективность знания – это не отсутствие «следов» субъекта в нем, а единство познающего субъекта и познаваемого объекта.

Еще один важнейший принцип науки – универсальность. Законы науки не имеют пространственно-временных ограничений.

Шестая важнейшая характеристика науки – ее системность. Научное знание является системой, так как оно, будучи отражением окружающего мира, воспроизводит в своей структуре то, как устроен ее объект.

Важнейшую роль в науке играют ее метафизические основания. Термин «метафизика» был введен учениками Аристотеля взамен его термина «первая философия». Согласно Аристотелю, материальный мир представляет собой как бы двуслойный пирог: в его основании находятся сущности, которые никак невозможно познать с помощью органов чувств и эмпирических методов. Эти сущности можно только мыслить. Второй слой

бытия, основанный на первом и вытекающий из него, является чувственно воспринимаемым. Его и изучает наука физика (сам термин введен Аристотелем и эквивалентен современному пониманию естествознания в целом). А первый слой – это и есть предмет метафизики; система всеобщих первоначал и наиболее общих законов устройства материального мира.

Взаимоотношения науки и метафизики были темой горячих дискуссий с начала 17 века и до середины 20 века. В борьбе со средневековой схоластикой ученые Нового времени стремились исключить из научного знания все то, что не могло быть проверено и строго доказано. Слова Ньютона «Физика, бойся метафизики», могут служить девизом этого времени. Другое дело, что, как мы уже видели выше, реальная жизнь науки сильно отличалась от декларируемых целей и методов. Общеизвестна также позиция всех видов позитивизма, ставившего одной из главных целей полное устранение метафизических положений из научного знания. Эти дискуссии завершились в середине 20 века; среди философов и историков науки установился консенсус в понимании того, что невозможно «очистить» науку от метафизики. Принципы последней являются необходимыми и неотъемлемыми элементами научного знания (хотя сами не являются научными в том смысле, что их невозможно ни доказать, ни опровергнуть). Если какой-

то ученый утверждает, что он обходится без метафизики, это означает просто то, что он не знает, какие именно метафизические представления лежат в основе его научного мировоззрения.

Та или иная метафизическая картина мира всегда лежала в основаниях науки, играя исключительно важную роль в определении направления развития науки и определения тех или иных проблем как основных. Для классической науки – это деистическая картина мира «часовщика и часов», основанная на философской экстраполяции принципов механицизма. Физический мир представлялся созданным творцом раз и навсегда, в этом смысле – неизменным в своих основных чертах, равновесным. Такой метафизический взгляд на мир сыграл важную роль в формировании классической науки как учения о глобальном равновесии. В современном же научном мышлении господствует совершенно иная метафизическая картина мира – глобальный эволюционизм, представляющий окружающую действительность как единую развивающуюся открытую систему, сочетающую этапы относительно стабильного функционирования с этапами скачкообразных взрывных процессов, несущих в себе существенный элемент неопределенности, следовательно, - вариативности развития.

Очевидно, метафизика и наука находятся в отношениях взаимопроникновения и взаимовлияния. С одной стороны, именно метафизические принципы напрямую определяют направления развития науки, ее фундаментальную проблематику. С другой,

сами эти принципы появляются и меняются с учетом прогресса научного знания. Это ярко продемонстрировала упомянутая выше дискуссия А. Эйнштейна и Н. Бора.

Первый, исходя из принципов классического детерминизма, требовал формирования дополнительно к имеющейся новой программы физических исследований в квантовой области. Н. Бор же, основываясь на осмыслении новейших результатов развития физики,

формулировал новые метафизические принципы. Именно так, потому что какими бы точными и яркими ни были физические эксперименты, сами по себе они не дают никакого права делать столь глобальные выводы. По сути это был спор не физиков, а

выдающихся философов; физика здесь выступала причиной и средством обоснования философских представлений о бытии. Но результат этот спора напрямую определял направления развития физики, ее научную программу по крайней мере в квантовой области.

С точки зрения исторической эволюции метафизики можно выделить те ее положения.

которые остались в истории и те, которые благополучно продолжают работать в современном философском и научном мышлении.

Первым назовем принцип единства мира. История мысли знает и дуалистические, и

плюралистические трактовки оснований бытия. Но, вслед за М. Планком, мы можем твердо утверждать, что современная наука исходит из принципа единства мира:

объективный мир представляет собой единое целое. Во-первых, речь идет о субстратном единстве: мир материален. Физически материя может выступать в разных формах:

вещество, плазма, поле, вакуум. Возможно, физика откроет еще что-то новое, чего мы сегодня не знаем. Но мы уверены в том, что это новое будет еще одним состоянием материи – независимой от нас объективной реальности, которую мы можем регистрировать и изучать средствами науки.

Во-вторых, это - номологическое единство мира: он управляется единой системой фундаментальных законов. Таких, как закон сохранения энергии или законы симметрии.

Еще одним важнейшим метафизическим принципом современной науки является принцип изотропности. Иногда его называют космологическим принципом. но, на наш

взгляд, в таком названии кроется слишком узкое его понимание. Этот принцип очень важен, так как именно он обеспечивает универсальность законов науки.

Он был сформулирован Р. Декартом, конкретно реализован им в виде аналитической геометрии, и стал основой создания классической физики. Этот великий шаг означал разрыв с многовековой традицией различения и противопоставления земного и небесного. Даже Галилей был еще в плену таких представлений, с которыми покончил французский мыслитель. Исключительная важность принципа изотропности состоит в том, что он обеспечивает онтологически универсальное действие научных законов. Он имел и имеет не только логико-методологическое значение, избавляя ученых от необходимости бесплодных дискуссий о границах применимости законов науки. Не менее важна его идеологическая функция: однородность и универсальность физического мира обосновывает универсальность и исключительную важность науки в жизни общества, указывает на особую ценность науки в системе социальных приоритетов.

Благодаря фундаментальным законам разные формы существования материи могут переходить друг в друга.

Отсюда следует третья «ипостась» единства мира – эволюционная, единство в движении. Материя представляет собой систему из разных, вытекающих друг из друга,

но несводимых друг к другу форм движения, т. е. единое, но вместе с тем иерархическое образование. Соответственно, существуют законы этого эволюционного развития.

Наиболее общие законы развития давно установлены философской диалектикой.

Начиная со второй половины 20 века получили свое развитие научные дисциплины,

которые вырабатывают свои специфические системы законов, описывающих процессы развития.

Так обосновывается еще один важнейший принцип современной метафизики: принцип развития. Как это ни парадоксально, впервые идея развития появилась в христианстве,

разумеется, в его специфически религиозной форме. Греки не знали развития как такового, они мыслили повторяющимися циклами. Христианство же говорит о развитии

(движении от грешного мира к воцарению царства Божьего). Отсюда понятно, что речь идет о развитии, имеющем завершение. Такое понимание развития уже не в религиозной, но в рациональной форме философии разрабатывалось величайшими мыслителями в 17-19 вв: Б. Спинозой, И. Фихте, И. Шеллингом. Г. Гегелем. Оно вполне

отражало и основные принципы общественного сознания, и дух естествознания своего времени; обществу казалось, что вот-вот, еще несколько усилий, и будет создано действительно разумная и справедливая система общежития людей на основе принципов Свободы, Равенства и Братства. Естествознание же полагало, что научная картина мира в своих основных чертах определена, несмотря на огромное множество нерешенных задач, фундаментальные принципы окружающей действительности установлены раз и навсегда. Эта ограниченность мышления была преодолена в переработанной К. Марксом и Ф. Энгельсом диалектике, главной особенностью которой стало понимание открытого характера процессов развития. Иначе говоря. нет никакой конечной остановки в развитии окружающего мира, это процесс вечный и приобретающий новые формы. Но такой взгляд сильно опережал состояние развития науки 19 века. А в 20 веке диалектика марксизма во многом была не востребована в силу уже социально-политических причин, из-за тесной ассоциации с практикой коммунистических режимов в СССР и других социалистических стран.

Так что по сути естественные и общественные науки в значительной степени пришли сами к идее бесконечного развития, исходя из собственной проблематики. Идея развития впервые была представлена в науке работой И. Канта «Всеобщая естественная история и теория неба» (1754 г.), в которой он впервые поставил вопрос об эволюции солнечной системы. Потом была эволюционная теория Ж.-Б. Ламарка, учение Дарвина и т. д. Но, как было сказано выше, развитие понималось и в науке, и в философии в его ограниченной форме: как эволюционный процесс, имеющий свое завершение. Т. е. по сути речь шла опять-таки о закрытых системах. Наука начинает разрабатывать идею развития в ее адекватной форме, т.е. интерпретируя его как лишь частично прогнозируемый бесконечный процесс необратимых качественных изменений в период постнеклассической науки. Собственно говоря, разработка теорий развития применительно к самым разным объектам естественных и общественных наук – важнейшая особенность именно постнеклассической науки. ее формообразующий признак. Именно необходимость тщательного изучения процессов развития была одной из главных причин перехода от изучения закрытых систем. к исследованию открытых,

так как сама сущность понятия закрытой системы исключает исследование процессов развития именно как таких процессов, предсказуемость которых ограничена.

Отсюда должно быть понятно, что еще одной причиной, препятствовавшей исследованию понятия развития, был классический детерминизм. Если мир