книги / Очерки истории теории архитектуры нового и новейшего времени.-1

К истории становления архитектурной метафизики — категориальный подход (Витрувий)

и проектный подход (Альберти)

Предполагается наличие цепочки взаимодействий: между мета­ физикой в целом и архитектурным ее слепком; между философией и архитектурой; между проектным делом и теоретическим знанием в архи­

тектуре и, наконец, между категориальным и проектным подходом архитек­ турных теорий. Эта последняя связь возвращает нас к началу — она имеет метафизические основания.

Трактаты Витрувия и Альберти — первые по времени и исключительные по влиянию архитектурные труды — столь значительны, что некоторые комментарии к ним сами являются важным вкладом в теорию архитектуры. Содержание этих трактатов в основном представляет собой описание со­ оружений, их истории, требований к ним, правил их построения, строи­ тельных материалов, принципов их оценки и т. п. Это типичная вообще комбинация проектного, теоретического и исторического подходов. Их ме­ тафизические основы приходится специально реконструировать.

Метафизика в целом — область по преимуществу догадок об основаниях, на которых покоится как само мироустройство, так и наше представление о нем. Поскольку труды Витрувия и Альберти уже покоятся на исходных и очевидных (для них и для нас) представлениях о том, что такое архитектура, исходные базовые понятия архитектуры представлены в данных трактатах бегло, скороговоркой. Их истинное значение выявляется там, где архи­ тектурные суждения кажутся спорными, где архитектурная практика пре­ терпевает кризисную смену стилей, где описания и интерпретации оказы­ ваются неадекватными предмету, то есть уходят из ареала архитектурной метафизики (хотя остаются, возможно, истинными согласно иной ориента­ ции знания). Поскольку состояние кризиса и перестройки — естественное состояние отрасли вообще, постольку выявление надежных, неизменных

основ архитектуры, объясняющих кризисные состояния, оказывается акту­ альным. «... Наиболее достойны познания первоначала и причины, ибо через них и на их основе познается все остальное» (Аристотель. Метафизика. Кн. I. Гл. 2.)

Вот шесть базовых категорий Витрувия: «Архитектура состоит из строя,

...расположения, ...эвритмии, соразмерности, благообразия и расчета...». Витрувий не сводит в систему эти категории, практически не использует их в дальнейшем тексте и не указывает их источники, хотя и сообщает о зна­ комстве с трудами многих философов, в том числе с книгами об архитек­ туре Варрона и Септимия. Второй важнейший вклад Витрувия в катего­ риальный подход — указание на триаду «прочность, польза и красота». Эти категории прямо связывают пространство архитектуры с ее субъектом,

счеловеком. Это удобство для человека, польза для него, красота в его глазах,

ане имманентные свойства материи архитектуры. Тем самым архитектура постулируется в единстве и взаимосвязи человека и природы, пространства и сознания. Это единство — важнейшее положение метафизики. На основа­ нии этих категорий, в их интерпретациях, мы можем судить о фактах архи­ тектурной реальности.

Шесть указанных выше витрувианских категорий находятся в не про­ ясненной пока связи с требованиями удобства, прочности, красоты. Они позволяют разделить категориальный и проектный подход к архитектур­ ной метафизике, разделить язык описания и критерии оценки. Витрувий предъявил принципиальную схему создания города (возведение стен, запол­ нение освоенного пространства, выделение городского центра). Через 12 ве­ ков Альберти воспроизведет ту же методику в описании пространственных универсалий — местность, участок и т. д. Это, безусловно, метафизические, априорные практике позиции. С этих позиций можно называть, описывать и интерпретировать конкретность архитектуры.

Базовые характеристики архитектуры Альберти излагает в основном во введении к своему трактату. Далее следуют принципиальные положения: «...Здание есть своего рода тело, которое, как и другие тела, состоит из очертаний и материи, причем первые создаются умом, а вторая берется из при­ роды». Возникает тема формы, доопределяющая архитектуру. Архитекту­ ра — это форма связи сознания и пространства, оформлениематерии очертаниями.

Альберти обращается к базовой категории архитектурной формы и свя­ зывает форму с местом и с пропорцией. Указанные суждения Альберти можно отнести к онтологическим, ибо они не относятся к конкретным со­ оружениям и адресуются миру архитектуры в целом. Работы Витрувия и Альберти нельзя четко разделить по двум направлениям метафизики — ка-

тегориальному и проектному. Каждый автор вносит свой вклад в оба подхо­ да, но все же можно выделить шесть категорий Витрувия как пример катего­ риальной ориентации знания и шесть универсалий Альберти как пример проектной ориентации.

При этом каждая категория отражает все остальные на своем языке. Архи­ тектура подхватывает, развивает и материализует категорию формы про­ странства и на языке формы предъявляет все базовые онтологические харак­ теристики мира:

существование пространства — тектонигность формы — прочность, определенность пространства — соразмерность формы — удобство, содержание пространства — гармоничность формы — красота.

Так, общие метафизические категории мироустройства согласуются с витрувиаискими категориями. Таким образом архитектурная метафизика — это проекция общейметафизики на категорию формы. Архитектура — это форма пространства и одновременно форма его осознания. Это типично категори­ альный подход к архитектурной метафизике — системе априорных катего­ рий, языка для формирования разных теорий архитектуры. Это метафизика осознания архитектуры — сфера ее идей и возможность интерпретации архитектурных форм.

Но архитектура существует также и на уровне ее материальных про­ странственных воплощений. Это второй лик метафизики. Архитектурные категории воплощаются в пространственных универсалиях архитектурной формы:

верх и низ, путь и очертание,

вертикаль и место.

Обращение к архитектурной метафизике демонстрирует глубокую связь философии и архитектуры. Первоначально она не кажется очевидной. Она вообще не видна там, где под архитектурой понимают просто множество реальных и возможных сооружений, то есть то, что Аристотель мог бы назвать «физикой» архитектуры. «Метафизика» — уровень рассмотрения, надстроенный над фактами архитектурной реальности, над бытованием со­ оружений. С общих метафизических позиций видно, что архитектура и философия строятся вокруг разных парадигм онтологии, философское зна­ ние строится на основе категории идеи, а архитектурное знание — на осно­ ве категории формы, философия дает архитектуре ее идейную основу, а ар­ хитектура дает философии форму и метод ее организации. Архитектура и философия обмениваются своим вооружением.

Это позволяет обратиться к вопросу: как вообще происходит взаимодей­ ствие между разными научными предметами, имеющими разные языки и объекты знания?

Здесь высказывается предположение, что взаимодействие разных науч­ ных дисциплин (архитектурного знания и философии, социологии и архи­ тектуры и т. п.) происходит, во-первых, потому, что все они покоятся на общей (всеобщей) метафизической основе и лишь по-разному ее интер­ претируют, перекладывают на язык своих понятий и операций.

Во-вторых, это взаимодействие происходит благодаря тому, что всякий предмет скрытно содержит свои понятийные и методологические лики, и то, что в дисциплине А играет роль понятия, может быть интерпрети­ ровано методологией дисциплины В, и наоборот. Так, философский текст за­ имствует архитектурно-пространственные термины «принадлежит», «осно­ вано на», «разделяет», «венчает» и т. п., а архитектурный текст заимствует философские понятия целостности, системы, порядка и т. п.

Это разделение — еще одна интерпретация различия категориального и проектного подхода к архитектурной метафизике, философия держит одну руку архитектурного знания, а строительная технология, материаловеде­ ние, социология и др.— другую руку.

В заключение укажем, что тексты обоих трактатов злободневны и сегодня, но с другой стороны, не исчерпывают всех архитектурно-метафизических проблем. Это знали и сами авторы. Как писал Альберти: «Великая вещь — архитектура, и не всем можно браться за нее».

От Витрувия к Альберти:

от архитектуры к теории архитектуры

охранившееся с древних времен сочинение по теории архитекту­

Сры, трактат Витрувия, в продолжение, по меньшей мере, шести веков новой эры оставался единственной полной энциклопедией по строитель­

ству, и ссылки на него присутствовали в литературных сочинениях, а списки распространялись и перевозились из одной страны (Италии) в другую (Англию, Германию) вместе со списками Вульгаты — латинского перевода Библии, подтверждая тем самым высокий культурный статус архитек­ турного дела. В VI веке, при Теодорихе и Юстиниане, в противостоянии Византийской империи и языческой, основанной еще Платоном, афинской Академии Витрувий был забыт. Тем более, что две сугубо архитектурные его книги, третья и четвертая — о храмах и ордерах — в то время потеряли актуальность. Интерес к ним, не только практический, но, прежде всего, те­ оретический, возник лишь значительно позже, как знак произошедшего раз­ рыва в архитектурной традиции и грандиозных замыслов реконструкции далекого забытого прошлого. Смена стиля в правописании, начавшаяся еще в Западной Римской империи при Карле Великом, и характер изложения, просторечие, у Витрувия определяли специфическую среду для чтения и понимания текста; меняющийся абрис букв и просторечная выразитель­ ность придавали ему особую окраску и значимость, которые позже, в пе­ реводах, были утеряны. Соперничество начертаний букв — округлости римского курсива и строгости греческого письма, неизвестные слова, разно­ чтения в разных списках и неясность обсуждаемых архитектурных форм предстали в текстах Витрувия перед энтузиастами Возрождения. Только философский подход к делу освоения древнего источника давал шанс на по­ нимание советов, пришедших из глубины веков. Трактат Леона Баттисты Альберти (1450), первый развернутый отклик на текст Витрувия, стал фи­ лософией новой архитектуры. До следования Витрувию на практике, одна­ ко, было еще далеко.

Альберти писал трактат «О зодчестве» в 40-е годы XV века в Риме (или, возможно, в Римини). Однако мировоззрение Альберти и, в частности, его взгляды на архитектуру сложились целиком во Флоренции, откуда родом были его предки и где он провел юлет, оказавшихся чрезвычайно важными для него (1434-1444). Именно это десятилетие флорентийской республики следует рассматривать как истинное время и место рождения идей, изло­ женных в трактате *.

Ситуация, сложившаяся к этому периоду во Флоренции, в общих чер­ тах повторяет ситуацию в Риме конца I века до н. э., времени Витрувия. С середины XIII века средневековый город-республика Флоренция всту­ пила в полосу экономического подъема, вызванного участием в крестовых походах, финансированием войн, торговлей с другими странами, распро­ странением ростовщичества, наконец, урбанизацией феодального хозяй­ ства, которую в определенной философской традиции полагали главным ис­ точником формирования ренессансной культуры 2. Новые экономические отношения складывались в непрерывном противостоянии, с одной стороны, новой социальной группы, банкиров, вышедших из среды так называемых пополанов — мелких торговцев и ремесленников, и, с другой стороны, фи­ нансовых магнатов из древних дворянских родов. То одни, то другие одер­ живали верх, вытесняя друг друга с поля политической битвы, но отно­ сительную устойчивость ситуация приобрела, когда в 1434 году к власти пришел банкир (из пополанов) Козимо Медичи, сохранивший республику только номинально, а по существу утвердивший в качестве формы правле­ ния тиранию 3.

Подобно тому как Витрувий, работая над трактатом, пережил превра­ щение республики Цицерона в империю Октавиана Августа, Альберти наблюдал преображение Флоренции. Витрувий, как и подобает практику, заинтересованному в работе, точно следовал социальному заказу, соответ­ ствующим образом перестраивая свое сочинение; Альберти же видел собы­ тия через призму глубоко личностных переживаний собственной судьбы, никак не связанных с архитектурой; политическая реальность втягивала и закручивала его в свои турбуленции, радикально меняя его жизненные ори­ ентиры и вынуждая в размышлениях, в частности, по поводу архитектуры, находить объяснения и оправдания происходящему 4. у кланов Медичи и Альберти было единое происхождение — из пополанов, один и тот же соци­ альный статус (банкиры), полная консолидация политических установок и действий (сторонники власти папы, а не имперской власти) и прочные дру­ жеские связи. Предки Альберти были изгнаны политическими противни­ ками из родного города — Флоренции и рассеяны по Италии, из-за чего

Баттиста родился в Генуе, воспитывался в Падуе, получил образование в Ве­ неции и Болонье, где затем состоял на службе у кардинала Альбергати. При­ ход к власти Медичи означал для семьи Альберти, прежде всего, возвраще­ ние из вынужденной эмиграции и восстановление всех прав. И в 1434 году Баттиста Альберти вернулся на родину предков, чтобы совершить акт вос­ соединения с семьей.

Подобно Витрувию, он находится еще в высшей точке исторического цикла существования родины его предков — флорентийского города-госу­ дарства, но путь вниз и завершение истории близки и неизбежны. Однако если расцвет и падение Римского государства продолжались в общей слож­ ности почти десять столетий, то описанный выше этап истории Флоренции не занял и половины этого времени, хотя ее вклад в сокровищницу культуры имеет немного равных себе. Та историческая ситуация, к которой принадле­ жит Альберти, отличается гораздо большей и территориальной, и времен­ ной сконцентрированностью составляющих ее процессов. Римляне времени империи осуществляли административное господство на громадной терри­ тории, чаще всего не обладая при этом превосходством перед подчиненными народами в культурном отношении, флорентийская же республика, зани­ мая площадь всего в 4000 кв. км, была неоспоримым лидером в экономике и культуре среди всех западноевропейских стран. Можно сказать, что в Рим­ ской империи поле свободной деятельности значительно превосходило поле наличных идей, в то время как в крошечной Флоренции идеи не находили себе пространства для реализации. В столь тесном государстве банкиры и промышленники, аристократы и художники составляли единый круг, одну культурную элиту 5— ведь разбогатевшим флорентийцам не нужно было «покупать» импортированную из других стран культуру, как это прихо­ дилось делать римским ростовщикам. Изысканное светское воспитание по­ зволяло и потомственному владельцу фабрики, и родовитому аристократу в равной степени ценить античное искусство 6, которое в римской интер­ претации являлось, по существу, национальным достоянием.

Здесь не просто отсутствовала та пропасть, которая разделяла во времена Витрувия бесправного носителя культурных ценностей — художника, ар­ хитектора — и, по другую сторону, богатого, ищущего форму приобщения к этим ценностям заказчика. Напротив, эти же персонажи в эпоху Возрож­ дения, вместе составлявшие культурную элиту общества, размышляли о том, как воплотить в жизнь новые идеалы, хоть и обращенные в глубокую историю страны, но теперь вступающие в противоречие с инертностью тех­ нологий строительного дела, чрезвычайно малым масштабом строительных работ (эфемерностью самого государства), с неподвижностью традиций, как

средневековых, так и античных, финансовая и культурная элита всей За­ падной Европы вынуждена была реализовывать новый социальный идеал на крошечном клочке земли, плотно застроенном средневековыми зданиями 7.

Именно с 1434 года строительство становится одной из главных сфер вло­ жения капитала. В точном соответствии с противоречиями этого времени, наряду с возникновением впервые нового жанра архитектурного творче­ ства — утопии и проектов города будущего, основным типом строящихся зданий оказывается городское палаццо или частная виллан. Интерес к новым оригинальным архитектурным планам, в частности, к центрально-куполь­ ным сооружениям, открытым для зрителя со всех сторон, наталкивается на необходимость встраивать новые здания по красной черте узких средневе­ ковых улиц и тесных площадей вплотную к примыкающей застройке 9. Поис­ ки новых решений внутреннего архитектурного пространства, стремление раздвинуть, раскрыть его сопровождаются в реальной практике возведе­ нием одинаковых, поставленных друг на друга этажей, а нередко и попросту внешним декорированием конструктивного остова старого здания ,(). Так, представление о новом социальном укладе, о новом положении человека в мире, характеризующемся полной физической и творческой свободой, но­ вые принципы единения людей, основанные на интеллектуальной общно­ сти — все это должно было быть выражено в тонкой оболочке архитектур­ ных фасадов, на плоскости, которая практически уподоблялась театральной декорации 11. Архитектор Возрождения по существу был художникомдекоратором в оформлении спектакля, которым становилась сама жизнь. Новый герой — привилегированный горожанин — требовал нового окру­ жения; архитектурная форма возникала не непосредственно из самих функ­ циональных потребностей, а из обусловленной ими духовной потребности в новом зрительном мироощущении: «По-видимому, не было ни одного зна­ чительного художника, которому в той или иной форме не приходилось бы участвовать в таком преобразовании города, в превращении его в фантасти­ чески идеальный город ренессансных утопий» 12.

В условиях монументального декорирования средневекового городского массива никакие приемы определения эффективности постройки, поисками которых занимался Витрувий, не могли никого заинтересовать. Теория ар­ хитектуры, задуманная Витрувием как наука разъяснения заказчику и об­ ществу всех сложностей архитектурного дела и повышения таким образом общесгвенного статуса архитектора, здесь не имела никакого смысла. Узкая прослойка сугубо профессиональных практических знаний и умений, отли­ чавшая архитектора от заказчика, в их контактах принималась во внимание не более чем такие нюансы, как цвет волос или особенности темперамента,—

ведь это общение протекало в высоких сферах размышлений о космосе и че­ ловеке. Актуальной общекультурной проблемой стало установление связи между формой, заимствованной у древних римлян, и новыми идеями, ко­ торые эта форма должна была символизировать ,3. Истолкование древних форм в ключе новых запросов времени — чисто теоретическая проблема, позволявшая Альберти отвлекаться от реалий архитектурной практики и рассматривать предмет в свободной манере, широко и обобщенно, в отличие от положения Витрувия, жестко связанного конъюнктурой хозяйственно­ экономической деятельности Римской империи.

Витрувий в своем обращении к императору Августу, главному в империи заказчику и пользователю, так сформулировал практическое назначение трактата: «Я составил точные правила, дабы на основании их ты мог само­ стоятельно судить о качестве как ранее исполненных работ, так и о том, каковы должны быть будущие» ,4. Этот перевод наиболее близок из всех су­ ществующих вариантов к смыслу подлинника, но и он не передает чеканно­ го ритма омонимического повтора-акцента в начале латинской фразы: «Соп5спр51 ргаезспргюпез сегттагаз...»— записал (собрал) конечные (аб­ солютные) предустановления (предначертания). И «на основании их» (еаз аскепскпз) — это, скорее, значит: напряженно вдумываясь, вчитываясь. В итоге императору обещана возможность судить о качестве (пога ЬаЬеге) исполненных и планируемых работ, то есть обещано умение считывать с ви­ зуальной поверхности вещи некий знак качества; латинская лексема пога со­ бирает в своем семантическом поле такие значения, как «знак», «признак», «след», «улика», «шифр», «пятно», «клеймо», «свойство», «этикетка» и т. п., как будто инициируя перекличку с современной действительностью. Итак, даже императору отказано в праве иметь собственный взгляд на вещи. Так велика необходимость в строго объективированной оценочной системе, которая могла бы служить основанием для торговых сделок на архитектур­ ном рынке.

Во вступительном тексте, сочиненном поэтом Анджело Полициано к трактату Альберти уже после его смерти, не сказано ни слова о том, какова практическая цель этого сочинения. Ренессансный вариант «Десяти книг о зодчестве» восхваляется и превозносится как одно из многих «превосходных творений», написанных «мужем изящного ума, острейшего разумения, отменнейшей учености»: «Ведь ни одна наука, ни одно знание, сколь трудными они бы ни были, не укрылись от этого человека» 15. Архитектура и ее пробле­ мы словно послужили лишь случайным материалом для исследователя, хотя и материалом чрезвычайно богатым и разнообразным, позволившим проде­ монстрировать все способности изощренного ума.

Трактат Альберти был впервые издан только в 1485 году, через 12 лет пос­ ле смерти его автора, и таким образом предпосланное трактату обращение к Лоренцо Медичи, составленное Полициано, представляет взгляд на это со­ чинение уже из другого времени. Это смещение времен лишь усугубляет пафос высокой оценки трактата; предлагая меценату книгу Альберти как блестящий научный труд, Полициано не забывает отметить: «Едва ли не на тебе одном зиждется ныне брошенное другими покровительство наукам» и просит Лоренцо, чтобы он, «сам читая ее прилежно, порадел о том, чтобы ее читали все и позаботился об ее обнародовании: ибо этого достоин тот, чье имя на устах ученых мужей...» ,6. Трактат как будто специально адресован вовсе не архитекторам или ценителям архитектуры, но должен стать досто­ янием «ученых мужей» и всех интересующихся «науками».

Казалось, Альберти воспринял от римской античности готовую, тонко разработанную архитектурную форму (ордер) и готовую же, достаточно четко методически построенную, схему содержания архитектурной науки, включающую в себя, прежде всего, разъяснение сложностей архитектурно­ го дела 17. Альберти пишет об этом: «...жители Италии сделали искусство зодчества столь явным, что в нем не оставалось ничего потаенного, скрытого, темного, чего нельзя было бы исследовать, прояснить, сделать доступным для всех» 1ь>. Перенести это условно «готовое» знание через пропасть в десять веков (считая от момента, когда и Римская империя и Западная Римская империя перестали существовать), органически «подключить» к своему вре­ мени, выполнить операцию «пересадки» хрупких останков далекого прошло­ го в живой, бурно растущий организм — так видел свою задачу Альберти. То, что для Витрувия было просто и очевидно, для Альберти угрожало стать ядром серьезных противоречий и исследовалось им как проблема. Витрувий как автор трактата оставался, прежде всего, практикующим ар­ хитектором, переживающим все коллизии архитектурной действительно­ сти изнутри, в то время как Альберти писал трактат как философ, ученый, наблюдатель, способный увидеть целостную картину функционирования архитектурного объекта, бытия архитектуры в потоке жизни. В результате руководство по архитектуре задуманное Витрувием, как методическое по­ собие для заказчика и архитектора, превратилось под рукой Альберти в сложную систему взаимосвязанных проблем, ждущих дальнейшего развер­ тывания.

И действительно, объем литературы последующих веков, так или иначе связанной с трактатом «О зодчестве» и со всем творчеством Альберти, пре­ восходит то, что написано о Витрувии и его трактате, несмотря на безус­ ловное признание в течение примерно пяти последних столетий (до середи-