В этом отношении обращение владетельного семейства Шихабов в христианство, честолюбивые замыслы католического духовенства и происки протестантских миссионеров составляют роковую эпоху на Ливане. С этого времени борьба древних партий недолговечных и борьба политических направлений, легко обуздываемых первым даровитым правителем, заменились здесь злобной борьбой религиозного чувства, порождающего политические страсти и обретающего в них новую пищу своему фанатизму.
Глава 22
Смуты в Набулусе и в Иудее. – Первая междоусобная война маронитов с друзами. – Торжество друзов. – Свержение князя ливанского. – Прибытие военного министра и его ошибки. – Омар-паша ливанский. – Козни шихабов. – Внутренние и внешние религиозные происки. – Участие европейских кабинетов в делах Ливана. – Арест шейхов. – Новый комиссар Порты и новые ошибки. – Волнение на Ливане. – Бунт друзов. – Торжество Омар-паши.
Между тем как на Ливане накоплялись горючие вещества, в Набулусских горах уже свирепствовала междоусобная война. Шейх Махмуд Абд эль-Хади, усилившийся под египетским правлением и им возвеличенный, был подтвержден турками в правители Набулуса в награду за измену против Ибрахима. Но уже появились в этой стороне шейхи, которые за пять лет пред тем успели бегством спастись от Ибрахима в пору набулусских казней. Народ был снабжен оружием, розданным из союзного лагеря, добытым от египтян
всуматоху их бегства или купленным на Ливане. Набулусские горцы воинственнее и свирепее всех сирийских племен. Старые семейные вражды возобновились с возвращением изгнанников. По классическому обычаю Востока, провозглашая свою верноподданническую покорность Порте и именуя себя рабами ее наместников, шейхи составили конфедерацию против семейства Абд эль-Хади и пять лет сряду дрались. Паши
вэто время назначали правителями то из одной партии, то из другой того, кто был способнее представить казенные подати и лучшие подарки. Они не решались вступиться во внутренние дела края, хотя турецкий гарнизон постоянно занимал город.
Иудейские горы также томились безначалием. Между тамошними племенами наследие двенадцативековой вражды иемениев и кейсиев благоговейно сберегается вместе с феодальными нравами и преданиями арабского мира. Шейхи воспользовались политическим переворотом этой эпохи, чтобы посчитаться между собой старой местью после принужденного мира, в котором скучала Палестина под египетским правлением. Кочевья бедуинов со своей стороны хлестали из пустыни опустошительными волнами вдоль всей восточной полосы населенной Сирии и безнаказанно грабили караваны и села. Повсюду и по всем отраслям управления султанские власти под суетными притязаниями умеренности и правосудия, под наружным блеском великолепия и торжественных приемов успели только выказать племенам сирийским свою неспособность и безнравственность и свойственные им гнусные пороки.
Все это благоприятствовало тайным помыслам шейхов ливанских, которым слабый преемник эмира Бешира был тем ненавистнее, что и он по примеру своего
предшественника, хотя иными средствами, стремился к попранию феодальных прав{Эмир Бешир эль-Касем добивался от турецкого правительства санкции на создание совета под своим председательством, который бы наблюдал за сбором налогов и рассматривал судебные дела, ранее находившиеся в юрисдикции мукатаджей. Он пытался конфисковать земли феодалов, своих противников. – Прим. ред.}.
Бедуинский шейх.
После неудачной попытки народного сейма паша не принял представленного маронитами прошения, но копия с этой смелой исповеди народных чувств была секретно представлена в Порту. В старину Порта повелела бы сжечь несколько деревень, пока народ образумится. Приученная тяжкими испытаниями к терпеливости и уступчивости, она приказала паше во что бы то ни стало устроить дело лаской. Были созваны в Бейруте лица, известные между горцами по миролюбивым своим наклонностям и по преданности правительству. Им розданы деньги, подарки и почетные кафтаны под предлогом наград за услуги в последнюю войну. При этом постановлена подать с Ливана в 3500 мешков (100 тыс. руб. серебром) с тем, чтобы 1200 мешков поступали в казну, а остальная сумма – князю на расходы по управлению. Затем{5 сентября 1841 г. – Прим. ред.}, хотя горцы вовсе не были расположены платить, поведено князю приступить к сбору податей{О настроении ливанского населения, вызванном приказом Порты, можно судить по письму эмира Бешира эль-Касема Селим-паше от 11 сентября 1841 г. Ливанский эмир писал: «Прошу у Вашей светлости разрешения сообщить о том, что документ, о котором мы договорились на заседании в Бейруте в Вашем присутствии и под которым все эмиры и шейхи поставили подписи, произвел плохое впечатление на население Ливана. Оно объявило, что не удовлетворено этим соглашением, потому что его обязали платить пошлину. Поэтому среди христиан и друзов происходят многочисленные собрания. Мы немедленно послали к их вождям, нашим друзьям, предостерегая их против
инспирированных толков… Мы послали также гонцов во все районы, и они нам сообщили, что некоторые шейхи сеют раздоры, подстрекая народ отклонить предложение Высокой Порты и не повиноваться ее приказам. Однако некоторые народные делегаты имели успех, убеждая многих из них повиноваться Вашим приказам. Что касается цели подстрекателей, то это – уменьшение тарифа на шелк и возвращение к прежнему порядку вещей. Сообщают, что многие из тех, кто поставил подписи под соглашением, заключенным в Бейруте, присоединились к возмущающимся и согласились с ними, боясь порицания со стороны остальных людей Ливана». Далее Бешир эль-Касем обращается к Селим-паше с просьбой прислать в Ливан вооруженные отряды для поддержания правительственной власти. – Прим. ред.} – этому главному атрибуту власти на Востоке. Предвидя грозу, эмир просил у паши один или два батальона регулярного войска, но ему было отказано с упреком в неспособности и неусердии. Эмир решился требовать податей сперва от друзов, чтобы в случае сопротивления призвать на их голову гнев правительства. К тому же он надеялся найти опору в христианском народонаселении южных округов, враждебном друзам.
Когда он прибыл в Дейр эль-Камар, друзы со своей стороны уже готовились его свергнуть по внушению и под влиянием братьев Абу Накидов, бывших лет за тридцать пред тем владельцами округа{Шейхи Абу Накид владели муката Мунасиф (с центром в Дейр эль-Камаре). Эмир Бешир лишил их прав на муката и конфисковал имения. После падения власти Бешира шейхи Абу Накид возвратились в Ливан и попытались восстановить свои права на муката Мунасиф, однако натолкнулись на сопротивление населения Дейр эль-Камара. «Народ Дейр эль-Камара, – писал Шидийак, – смотрел свысока на своих шейхов Накидов и отказывался исполнять их приказы». Это послужило причиной враждебных действий шейхов Накид против населения Дейр эль-Камара. Борьба между шейхами и городом продолжалась и в последующие годы. – Прим. ред.}. Вооруженные обыватели сходились в город и по нескольку ночей укрывались в домах своих единоверцев. Когда все было готово, драка на площади между маронитом и друзом послужила сигналом. Друзы бросились убивать христиан, грабить и сжигать их дома{Столкновения начались 13 октября 1841 г. – Прим. ред.}. Обнявши сетью общего заговора все южные округа, которых христианское народонаселение отказывало в повиновении шейхам, повсюду в тот же день начались преследования на христиан, убийства, пожары, грабежи, и тщательно отбиралось от них оружие.
При известии об этом встрепенулись марониты северных округов{Маронитские крестьяне были вовлечены в столкновения духовенством и феодалами. Маронитский патриарх Юсуф Хбейш (из семьи шейхов Хбейш) приказал всем маронитам явиться на помощь Бешир эль-Касему с оружием в руках. Он выслал в христианский лагерь деньги для приобретения продовольствия, пороха и пуль. – Прим. ред.}. Их ополчение в числе 5 тыс. человек опустилось в Бейрутскую равнину, но вместо того, чтобы поспешить на помощь к эмиру, который был осажден в своем дворце в Дейр эль-Камаре и отчаянно защищался, они предпочли атаковать в свою очередь город Шуафет, населенный друзами и православными, которые при самом открытии войны условились не принимать в ней никакого участия. Марониты в своем фанатическом порыве поклялись предать грабежу храм Шуафетской божьей матери, чтимой на всем Ливане не только христианами, но и самими друзами. Замечено, что, когда марониты торжествуют, нет меры их спеси к
другим христианским племенам; в пору народных бедствий они их называют братьями. Православные, которые почитаются самыми храбрыми между христианскими племенами этих гор, в особенности терпят от католического их изуверства.
Эти взаимные несогласия еще более ослабляют христиан, при их природных наклонностях более земледельческих, чем воинских, при внутреннем образовании более патриархальном, чем феодальном, при нраве беспокойном, легкомысленном и говорливом, при предрассудках секты, племени и рода, которых роковое влияние посреди политических кризисов подрывает всякое народное стремление. Все это служит отпечатком народного их воспитания; они взросли в уничижении, а власть и военная сила искони были исключительным достоянием друзов.
Племя друзов отличается между всеми азиатскими народами твердостью характера. Видя в религии одну лишь народность и залог политического единства, они нисколько не заботятся о таинственных ее обрядах, но подобно евреям ждут всемирного владычества в законное наследие себе и ненавидят все другие народы. Верование в переселение душ и в бессмертие вещества внушает им суровую бодрость в боях. Льготы, которыми пользовались христиане ливанские особенно под египетским правлением, внушали зависть другим сирийским племенам. Друзам оказывают большое сочувствие не только единоверные им племена Антиливана и Хаурана, но и самая масса мусульманского народонаселения, обиженного благосклонностью египетского правления к христианам и вытерпевшего вместе с друзами беспощадный закон египетских рекрутских наборов. Наконец, христиане ливанские воздают своей аристократии одно лишь наружное, рабское почитание, но им чуждо могучее чувство доверия и преданности дворянству. Друзы видят в потомках владетельных семейств гениев-хранителей своего племени. Вся масса народонаселения проникнута понятиями феодального права. Когда Абу Накиды проливали потоки крови христианской в Дейр эль-Камаре, даже женщины-друзки, бывшие в Бейруте, удивлялись жалобам консулов великих держав на равнодушие турецких властей, утверждая, что шейхи не были ни пред кем в ответе за свои поступки в границах наследственного своего удела. Преимущества эти с избытком вознаграждали друзов за малочисленность их племени в сравнении с христианами.
Знакомый читателю Шибли Ариан{См. главу 8.}, вступивший в службу Ибрахима после кровавых своих подвигов в Ледже и покинувший его знамена пред отступлением египетских войск из Дамаска, состоял в это время в султанской службе и командовал отрядом нерегулярной конницы в Дамасском пашалыке. Как только открылась междоусобная война на Ливане, к нему присоединилась ватага антиливанских друзов. Он приступил к христианскому городу Захла, обозначая свои переходы по долине Бекаа обезглавленными трупами христиан.
Захла замыкает восточные ущелья Ливана. Отселе друзы могли проникнуть в самое сердце христианских округов. Русский консул{Базили имеет в виду свою поездку в Дамаск. – Прим. ред.} был в ту пору в Дамаске для переговоров с пашой о защите христиан. Жители Захлы обратились к нему с жалобным воплем. В сопровождении легкого кавалерийского отряда проскакал консул ущелья Антиливана и внезапно явился в лагерь друзов, обступивших уже город со стороны долины Килисирийской. Угроза
русского имени заставила Шибли Ариана заключить перемирие и отступить. Между тем для защиты города, по настоянию консула, был наряжен храбрый эмир Ханджар Харфуш из Баальбека с дружиной мутуалиев.
Шесть недель междоусобная война кипела по всему пространству южных округов Ливана{О размерах этих столкновений можно судить по следующим данным: более 70 деревень и два города (Захла и Дейр эль-Камар) были полностью или частично разрушены, убито с обеих сторон полторы тысячи человек, сожжено до 4400 домов, разграблено имущества на 117 тыс. мешков у христиан и 2550 мешков у друзов (АВПР. Ф. «Посольство в Константинополе». Д. 718. Л. 240 – 241). – Прим. ред.}. Здесь христиане были обезоружены и покорены шейхами. Между тем многочисленный маронитский отряд бесчинствовал пред Шуафетом, не смея вступить в ущелья на помощь своим единоверцам, а владетельный князь, оставленный даже своими ближними, один с немногими албанцами-телохранителями истощал последние свои снаряды в Дейр эль-Камаре. Он был выручен из рук друзов посредничеством европейских агентов. Друзы ограбили его дом и захватили даже пару богатых пистолетов, пожалованных эмиру от королевы Виктории.
В то самое время как эмир ливанский спасался со стыдом в Бейрут, 700 человек друзов и греков шуафетских разбивали пятитысячное маронитское ополчение в Бейрутской равнине. Северные округа были объяты страхом. Если бы в это время эмир Ханджар Харфуш не отстоял ущелий в Захле, друзы опустошили бы весь Ливан. Патриарх маронитский, которого слабоумие и честолюбивые затеи ввергли горские племена в эти бедствия, спустился в прибережные селения, готовый спасаться на французский корвет в случае нашествия друзов.
Наместник султанский смотрел из Бейрута в подзорную трубу на пожары, которыми обозначались на скате гор военные действия. Дым пожаров ливанских заносило ветром среди ароматического дыма трубок и кальянов, которыми турецкие паши и военные офицеры занимали свои досуги по святым ночам рамадана.
При самом открытии междоусобий консулы России, Англии к Франции представляли паше о необходимости показаться самому с двумя батальонами в горах{8 ноября 1841 г., вернувшись из Дамаска, Базили доносил в Константинополь: «По моем приезде в Бейрут, будучи еще взволнованным всеми ужасами войны, театр которой я только что проехал, я адресовал сильный призыв к Селим-паше по поводу его бездействия, которое компрометирует достоинство правительства. Полк. Розе, консул Франции, агенты Австрии и Пруссии присоединились ко мне» (АВПР. Ф. «Посольство в Константинополе». Д. 718. Л. 182). – Прим. ред.}. Борьба горских племен служила лучшей порукой их повиновения туркам. Но паша тогда только решился действовать, когда христиане были повсюду поражены, рассеяны, обезоружены, когда друзы насытились грабежом и подчинили своей власти все южные округа. Турецкие отряды заняли Захлу и Дейр эль-Камар и были приняты христианским народонаселением как избавители. Вспомним, что месяца за два пред тем появление турецкого войска в горах было бы сигналом к бунту.
Князь ливанский, сверженный бунтом прежде чем Порта произнесла свой приговор, оставался в Бейруте, а для защиты христианского народонаселения южных округов, искупившего потоками крови свои незрелые попытки, был наряжен в Дейр эль-Камар мусульманский сановник. Друзы в упоении успеха вопияли противу обращения Шихабов в христианство и клялись не признавать более их власти.
Так праздновалась на горах осенью 1841 г. первая годовщина падения египетского владычества. Безнаказанность набулусских междоусобий, которые вспыхнули еще прежде, внушила племенам ливанским мысль решить судом оружия народный процесс, которым заключалось владычество Шихабов. Взаимная ненависть племен этих была плодом пятидесятилетнего управления эмира Бешира. Старинное соперничество иемениев и кейсиев было заменено в [XVIII] столетии борьбой двух партий – езбекиев и джумблатов. Мы видели, каким образом борьба этих партий послужила к быстрому усилению влияния шихабов. По умерщвлении и ссылке сперва езбекиев, а потом джумблатов эмир Бешир, уже обращенный в христианство, не изменил основному правилу своих предшественников – сеять раздоры между горскими племенами. Самую религию употребил он в орудие раздора. Таким образом, обращение в христианство владетельного князя, потомка Мухаммедова, сделалось зародышем религиозных ненавистей, которые постоянно растут между горскими племенами. Порта в свою очередь пользуется готовым элементом раздора для усиления своего влияния. Она уловила эпоху и обстоятельства для введения своей любимой системы правительственного единства и для ниспровержения местных элементов власти, основанных на древнем феодальном праве. Между тем как Селим-паша созывал в Бейрут друзов и маронитов для заключения мира, прибыл на пароходах (12 декабря) военный министр Порты сераскир Мустафа Нури-паша, с войском и с полномочиями от дивана для восстановления порядка в горах и для правительственного устройства. Он принял эмира ливанского ласково и с почестями. Мустафа Нури, некогда любимец и статс-секретарь (сер-катиб) Махмуда, был верен преданиям османской политики. Эти ласки были не к добру. Он советовал эмиру отказаться добровольно от правления, которое становилось уже невозможным для него после происшествий ливанских, и предлагал взамен наследственно в его роде христианский округ Джубейль. Эмир не соглашался и требовал суда. 2 января 1842 г. он был арестован и отправлен в Константинополь. Так заключилось владычество Шихабов на Ливане, основанное за 147 лет пред тем и послужившее в этот полуторавековой период козней и смут к постепенному усилению турецкого влияния в горах.
Временным правителем Ливана был назначен Омар-паша, ренегат из офицеров австрийской службы{16 января 1848 г. – Прим. ред.}. Друзы торжествовали. Среди этих переворотов они всего более боялись возвращения старого эмира Бешира, который за несколько месяцев пред тем переехал со своим семейством и казной из Мальты в Константинополь. Между тем как он там предлагал турецким министрам миллионы, а в казну – двойные подати с Ливана, его приверженцы волновали горы под свежим впечатлением бедствий католического народонаселения Ливана, бедствий, приписанных падению старого правителя. Они старались привлечь к нему сердца, воспрепятствовать успеху всякой другой власти на Ливане, утомить правительство и рано ли поздно ли восстановить сверженного эмира или одного из его сыновей.
Католическое духовенство служило усердным орудием этих происков, которые несколько лет сряду тревожили ливанские племена, пролили новые потоки крови и развратили общественные нравы в горах. Французское правительство, обиженное всем, что свершилось на Востоке в 1840 г. вопреки его воле, видело в бедствиях ливанских племен исполнение своих предреканий и искало случая к восстановлению своего влияния. Его агенты деятельно поддерживали усилия партии, которая становилась со дня на день сильнее по мере ошибок и неудач турецкого управления, а в Константинополе посольство усердно ходатайствовало у Порты в пользу притязаний старого эмира.
На Ливане сочинялись слезные просьбы к султану от имени всех христиан «о восстановлении правителя-христианина из рода Шихабов». Чтобы успешнее покрыть эти просьбы тысячами подписей и печатей, просители домогались возмездия от друзов за грабежи и пожары междоусобной войны на сумму 60 млн пиастров (3500 тыс. руб. серебром). Друзы, напротив того, излагали в своих просьбах, что если будет вновь назначен на Ливане князь-христианин, им оставалось покинуть свои горы и искать убежища в пустынном Хауране.
Впрочем, подражая приверженцам эмира Бешира, которых действия опирались на религиозном чувстве народа, друзы взывали со своей стороны к правительству, обещаясь принять ислам и прося у сераскира имамов для мусульманского оглашения их племени. Протестантские миссионеры были при этом случае выгнаны, и сношения шейхов с англичанами прекратились на все время, пока разыгрывалось это явление духовнополитической драмы Ливана.
Заметим здесь, что Мустафа Нури, любимец Махмуда и герой старых оргий сераля, славился в эту эпоху усердием к исламу, старался ханжеством искупить вольнодумство своей молодости, шампанское и ром первого периода преобразований стамбульских. Он легко вдался в обман; он не понял, что самый закон друзов, возлагая духовные обязанности за весь народ на один только класс акалов, или посвященных, разрешает массам народным принимать временно внешние формы какой бы то ни было религии, сообразно с обстоятельствами. Причет имамов был наряжен в горы. Под их руководством народ стал изучать приемы намаза в глазах турецких офицеров. Впрочем, акалы, видя усердие турок к проповеди Корана, стали опасаться, чтобы племя, отчужденное всякого чувства и всякого обряда духовного, не было в самом деле оглашено мусульманством, тогда как его шейхи и духовенство думали только обмануть сераскира. Чтобы предупредить всякое недоразумение в народе, акалы сошлись с шейхами в Мухтаре, в замке Джумблатов, и там в мистическом пиру, по древним своим обрядам, посвятили в высшие степени своей иерархии старшего в роде Джумблатов шейха Наамана.
Достопримечательно, что этот молодой человек слыл до того самым хитрым и предприимчивым шейхом своего племени. С посвящением своим в религию отказался он от всякого участия в общественных делах, даже от управления отцовским имуществом и уделами, предался созерцательной лени, оглупел и поныне, а разве по навету интриганов, выходил порой из обычного своего бесстрастия, чтобы затеять ссору с братом, к которому он был нежно привязан прежде. Если перемену эту должно приписать влиянию религии, то вряд ли, при всех наших изысканиях о ней, открыли мы тайну ее странного закона.
Случилось, что именно в ту пору, когда Мустафа-паша наряжал имамов в горы к друзам, прибыл в Бейрут новоназначенный в Иерусалим епископ англиканский Александр, окрещенный раввин. Этим еще более подтвердилось в народе мнение о прозелитических видах Англии на племя друзов и усугубилось мнимое торжество сераскира.
Все поведение Мустафы, его помышления, приемы и речи клонились к тому, чтобы возбудить в сирийских мусульманах религиозный фанатизм, заменяющий в восточных племенах чувство народности, преданность государю и любовь к отечеству. Негодуя на христианские племена Сирии, вперявшие свои взоры с любовью и упованием на единоверные им европейские державы, сераскир хотел противопоставить этому чувству изуверство преобладающего в Сирии мухаммеданского народонаселения, и без того уже озлобленного на христиан. Негодуя на доверие, внушаемое христианам единоверными державами в ущерб турецкого влияния, сераскир думал торжественностью приемов, великолепием, бесчисленной свитой и пышными речами восстановить в глазах народа утраченное мнение о блистательной Порте и о пашах. В прибытие свое в Дамаск он между прочим произнес речь собравшимся с поклоном мусульманским приматам, чтобы доказать им, что египтяне были изгнаны вовсе не по решению христианских держав и их оружием, как носился о том слух, но единственно влиянием победоносной кометы султанов.
Между тем и речами, и личным примером проповедовал он усердие к исламу, укорял Ибрахима в пристрастии к гяурам и хотя не принимал сам никаких мер противу христиан, однако обращался с ними презрительно, а генеральным консулам, за вмешательство их в дела по управлению, мстил тем, что по примеру прежних пашей не привставал им, не возвращал визитов и оставлял без внимания их жалобы. Мустафа не подозревал, что поведение его в Сирии наводило тяжкие заботы на его правительство. В самом деле, до его прибытия друзы страшились ответственности за свои злодейства. Потом, ободренные поведением Мустафы, они возобновили гонение на христиан, феодальные их притязания возросли, и они хотели уже предписывать свой закон Омар-паше, прикрывая свои бесчинства и неповиновение затверженными фразами о преданности Порте и пашам.
Вопли христианского народонаселения, обманутого в своих ожиданиях, нашли отголосок по всей Европе. Союзные кабинеты напомнили Порте данное ею обещание сирийским племенам не касаться местных льгот и прав, освященных временем. Ей советовали отказаться от неудачной попытки введения непосредственного турецкого управления в Ливанских горах. В самом деле, первым результатом этой попытки было восстановление власти шейхов над ограбленным и обгорелым народом. Порта настаивала на своем притязании. Чтобы выиграть время, наряжала она в Бейрут комиссаром Селимбея, внука знаменитого Али-паши Янинского, с поручением исследовать нужды и желания ливанских племен; а во удовлетворение посольств предписывалось сераскиру и Омар-паше оказывать всякое покровительство христианским племенам и внушать им доверие. Обстоятельства были благоприятны проискам приверженцев эмира Бешира. Франция в это время усердно ходатайствовала за старого эмира. Однако ж Порта, несмотря на приманку умножения дохода, слишком боялась направления семейства Шихабов, не говоря уже о том, что и по религиозному чувству она не могла простить обращения их в христианство.
С другой стороны, союзные кабинеты, под влиянием которых совершился переворот 1840 г., могли ли согласиться на восстановление падшего эмира, тогда как свержение его было первым публичным актом экспедиции на берегу сирийском? Могли ли требовать они восстановления его преемника эмира Касема, которого неспособность подала повод к междоусобию 1841 г.? Но заодно с Францией и другие державы, внимая воплю христиан, настаивали на удалении паши и на восстановлении местных элементов внутреннего управления. Задача состояла в приискании формы восстановления, которая удовлетворяла бы противоположные интересы племен ливанских, Порты и обступающих ее влияний. Последствия указанных ошибок сераскира пособили развитию мудреной задачи. Дерзость друзов не ведала уже границ. Остатки христианского народонаселения Дейр эль-Камара укрылись в Бейрут и в Сайду, покинувши город, где шейх Насиф Абу Накид продолжал свои свирепства в глазах паши и гарнизона, занимавшего Бейтэддинский замок эмира Бешира, в двух верстах оттуда. Порта предписывала унять друзов, если не из участия к судьбе христиан, то из уважения к представительству великих держав.
В конце марта (1842 г.) по условленному знаку были арестованы в Бейт эд-Дине созванные туда Омар-пашой на совещание восемь шейхов: братья Джумблаты, Хатар Амад, эмир Ахмед Арслан, Хусейн Тальхук, Насиф Абу Накид, Хусейн эд-Дин и Мухаммед эль-Кади. Из числа шейхов, которые по своим богатствам, по роду или по личным качествам имели влияние в горах, только трое избегли плена: эмир Эмин Арслан, шейх Хамуд Абу Накид, коих братья были задержаны, и шейх Юсеф Абд эль-Малик.
При известии о задержании шейхов все племя друзов встрепенулось; но без своих предводителей оно видело себя осужденным бессилию. Омар-паша принял меры предосторожности; изо всех окрестностей отряды войск были сосредоточены в замке, гарнизон усилился до 4 тыс., а сообщения с берегом обеспечены занятием ущелий по дороге в Сайду. Пленники были туда отправлены под сильным конвоем и на пароходе перевезены в Бейрут.
И в этот раз, как и всегда, внутренние распри горцев служили порукой силы пашей в горах и средством обуздания партий одних другими. Христиане ливанские были готовы подняться массой и отомстить друзам. Таким образом религиозные ненависти, на которых основывал свое грядущее влияние род Шихабов, служили к достижению предположенной Портой цели – к подрыву местных элементов и к усилению турецкого влияния, несмотря на все ошибки Порты и пашей.
Теперь обласканные Портой христиане стали оправляться. Жители Дейр эль-Камара возвратились в свой город и под покровительством паши вступили во владение домами и садами, которые были захвачены друзами. То же происходило по всему Южному Ливану. Милиция из христиан вступила в службу Омар-паши.
Комиссар Порты Селим-бей объехал летом горы, предлагая жителям безбоязненно выразить свои чувства. Приверженцы Шихабов усугубили происки и усилия своей партии. Вторичное появление французского флота под флагом контр-адмирала Ласюса придавало им новую деятельность. Маронитская аристократия дала флоту зрелище своих семейных преданий новыми братоубийствами между Шихабами в городе Газире{О
причинах и характере этого столкновения Базили сообщал В.П. Титову 30 августа 1842 г. следующее: «В результате ссоры в Газире, в четырех часах от Бейрута, по поводу одного крестьянина, который покинул своего сеньора, чтобы перейти работать к другому, четыре шейха главных маронитских семейств были убиты и много других ранено; отметим, что население не приняло никакого участия в этом деле и что оно не хотело даже взять на себя заботу хоронить трупы» (АВПР. Ф. «Посольство в Константинополе». Д. 736. Л. 229). – Прим. ред.}. Друзы и много христианских общин, между которыми впечатление долголетних угнетений эмира Бешира было сильнее, чем свежие раны междоусобий, просили непосредственного турецкого управления; но большинство католиков возобновляло просьбу о правителе-христианине из рода Шихабов. С обеих сторон было представлено по несколько тысяч подписей и печатей, в том числе множество имен вымышленных и печатей поддельных. Так-то арабские племена, над которыми тяготеет двойное иго феодальных шейхов и турецкого деспотизма, посвящались наобум в представительные формы.
Просьбы, поданные горцами Селим-бею или представленные ими непосредственно в Порту, должны были послужить юридическими документами процесса об устройстве правительственной власти в горах, а в этом процессе по принятому им обороту европейские кабинеты имели голос совещательный. Обстоятельства узаконяли постоянное вступничество европейских кабинетов во внутренние дела державы, которой независимость и неприкосновенность делались с 1839 г. необходимым текстом протоколов и трактатов.
Л
иванские кедры. Литография А. Т. Франсия, 1830 г.
Между тем как в Константинополе велись переговоры между Османским кабинетом и посольствами, друзы готовились свергнуть Омар-пашу, которого влияние возрастало со дня арестования шейхов. Они стали взывать к чувству, обнаруженному маронитами на сейме в Айн-Анубе, соглашались подчиниться христианскому князю, вознаградить за все
убытки междоусобной войны, льстили в одно время чувству народности и чувству корысти, этим двум могущественнейшим пружинам восточного мира, чтобы только привлечь в свою сторону христианские племена. Опыт прошедшего предостерег маронитов; они хорошо помнили, что хитрые их соперники за год пред тем точно так же ободряли их к отказу подати, чтобы только навлечь на них гнев правительства, а потом так безжалостно их казнили. В предчувствии восстания друзов правительство со своей стороны ласкало христиан, обнадеживало их возмездием за убытки 1841 г., не требовало податей, оставляло безнаказанными все их проступки и всячески старалось содержать их в покое, пока удалось бы разделаться с друзами.
Округ Ихден, в северной оконечности Ливана, населенный одними маронитами, почитается местом святым. Здесь высятся знаменитые кедры ливанские, откуда Соломон брал лес для храма Иерусалимского. По физиологическим исследованиям им приписывается возраст в несколько тысячелетий. В их тени, на снежной вершине, укрываются часовни благочестивых отшельников. Здесь, по народному поверию, был земной рай. Самое имя Ихден, или по произношению западных народов Эдем, наводит благоговейные воспоминания.
Эмир Абдаллах Шихаб, близкий родственник эмира Бешира, во время появления французского флота призывал к бунту маронитов, затем он бежал в Ихден. Была послана за ним погоня. Он успел уверить жителей, что турецкое войско входит в ущелья, чтобы отобрать у них оружие и взыскать подати и контрибуции. 1 октября горцы заняли ущелье, куда неосторожно вступал ночью отряд регулярной пехоты, убили из своей засады человек пятнадцать и принудили остальных отступить в Тараблюс.
Трупы низамов были сожжены озлобленными горцами.
Слух о восстании северных округов Ливана заставил друзов поспешить открытием военных действий. Сперва пытались они отрезать водопровод Бейтэддинского замка, но Омар-паша выступил с артиллерией и разогнал их. Ватаги бунтовщиков стали рыскать по большой дороге, ведущей через горы из Бейрута в Дамаск, и, не касаясь торговых караванов и частных лиц, захватывали все конвои правительства. В таких обстоятельствах нельзя было помышлять о наказании Ихдена. Сераскир предал военному суду офицера, командовавшего отрядом, обвиняя его в том, что бесчинства его солдат привели в отчаяние горцев, верных и преданных правительству. В то же время приступала с одной стороны к провинившемуся округу албанская милиция, а с другой – спускался туда из внутренних хребтов Ливана сильный регулярный отряд. Но Мехмет-паше, начальствовавшему этой экспедицией, было поведено ограничиться угрозой и довольствоваться всяким оправданием горцев, тщательно избегая неприятельских действий. Преступные христиане явились с повинной, приняли в свои горы и угостили пашу без войска, засвидетельствовали тем свою покорность, а сераскир охотно всему поверил. Этой обычной тактикой правительственной науки турок была унята буря в северной стороне Ливана, когда бунт загорался по всем южным округам.
В таком-то состоянии дел покинул Сирию Мустафа Нури и вскоре затем был удален от министерства. Эсад-паша халебский, переведенный в Сайдский эйалет, принял наследие
забот, завещанных ему темной политикой сераскира. В самом деле военный министр, наряженный в Сирию с поручением устроить дела Ливана, более прежнего все перепутал, вдался в обман, замыслил прозелитизм в горах, возбудил изуверство мусульман, хитрил с партиями, льстил страстям, уронил достоинство своего правительства, тогда как ему надлежало явиться беспристрастным судьей народной распри и восстановить законный порядок.
В исходе октября по призыву ливанских друзов шейх Шибли Ариан с 3 тыс. своих единоверцев из Антиливана и Хаурана вступил в Ливанские горы и занял мухтарский замок Джумблатов, в 12 верстах от Бейт эд-Дина. Именем всего племени друзов он стал требовать у пашей освобождения шейхов, которые уже столько месяцев томились в заточении в Бейруте. Эсад-паша истощил все усилия, чтобы добром и лаской утишить бурю, и обещал немедленно сменить Омар-пашу, на которого преимущественно вопияли друзы. Из арестованных в Бейруте шейхов трое были отправлены пашой в горы, чтобы уговорить единоверцев, но и они присоединились к бунтовщикам. Оставалось решить дело оружием. Положение Омар-паши и турецкого гарнизона в Бейт эд-Дине становилось критическим. Друзы успели отрезать сообщения с берегом, а продовольствия не было. Омар-паша между тем учил свое войско маневрам среди скал и ущелий, обступающих замок. В 1833 г. он видел в русском лагере на Босфоре эволюции наших егерей и застрельщиков по нотным сигналам в трубу. Эту тактику решился он приноровить к местностям, где всякая эволюция регулярного войска была сопряжена с великими затруднениями. Друзы думали сперва, что он со скуки забавляет низамов. Они приходили любоваться на солдат, которые по звуку труб, передававших одинокую ноту с горы на гору, то бежали врассыпную, то ложились наземь, то исчезали между скал, то вдруг невидимо откуда строились опять в ряды и маршировали мерным шагом. Бунтовщики с высоких скал глазели на маневры и, порой наскакивая по камням, по тропинкам, ныряющим в пропасти, на своих чудных горских кобылицах, издевались над пашой и над низамом.
Наконец, ватаги обступили замок и стали вызывать на бой гарнизон. Омар-паша принял их вызов, и в то же время по условленному с Эсад-пашой плану два батальона под начальством Решид-паши, перевезенные из Бейрута в Сайду на пароходах, неожиданно вступали в ущелья, разгоняя картечью засады горцев по дороге в Дейр эль-Камар. Омарпаша, едва заслышал пальбу, ударил на мятежников, которые тогда только поняли смысл егерского учения и трубного звука. Они храбро дрались, но не могли устоять. Отступая и отстреливаясь под прикрытием местностей, они вдруг увидели за собой колонну Решидпаши, которая с запасами, с артиллерией и с легким отрядом албанцев уже прошла ущелья. Поражение мятежников было повсеместным. Более тысячи их легло. До поздней ночи их преследовал Омар-паша по разным направлениям и на другой день сожигал замок Мухтарский в наказание за измену Саида Джумблата, одного из шейхов, отпущенных Эсад-пашой в горы для переговоров с мятежниками.
Так окончилось одним решительным ударом восстание друзов в тех самых местах, где за год ровно пред тем они ругались над христианами. Этим успехом турецкого оружия заключился второй год восстановления султанской власти в Сирии. В этом краю, присужденном Порте волей великих держав, эпохи обозначаются не по развитию
гражданского благоустройства и закона, но по междоусобиям племен в угоды пашей, по их бунтам противу пашей, по последовательным кровопролитиям. Турки все это приписывают навыку племен и внешним влияниям. Без сомнения, в нынешнем состоянии края ежечасно отзываются те события, исследованию которых в летописях и в народных преданиях посвятили мы первые главы нашей книги. Самые обстоятельства внутренние и внешние, которыми ознаменовано восстановление султанской власти в 1840 г., завещали Порте долгий и кровный труд в сем крае и тяжкие пожертвования вместо выгод, которых она надеялась от своего приобретения.
Но всего прежде должны турки обвинять самих себя и своих пашей, свое колебание между преданиями старины и театральным либерализмом теорий, не соответствующих ни народным, ни правительственным элементам края. Присовокупим к этому, что сама Порта никаких сведений не имеет о внутреннем состоянии далеких областей и разнохарактерных племен, ей подвластных. Беспечность эта была простительнее в ту эпоху, когда полномочия, вверяемые наместникам султана, избавляли центральную власть от всяких забот по управлению областей. Но совместна ли она с нынешними притязаниями Порты, которая забрала в свои руки все власти и без всяких статистических сведений о крае и о племенах диктует наобум своим пашам наказы, или «кануны», по выражению турецкой канцелярии, которых исполнение несбыточно?
Как бы то ни было, наказание бунтовщиков внушило народу выгодное мнение о регулярном войске султана. Среди гор, где друзы надеялись продлить безнаказанно свой бунт, как в Ледже, одной блистательной победой турки рассеяли многочисленные полчища горцев и разбили самого Шибли Ариана, героя хауранской войны, Ахилла сирийской эпопеи, прозванного в народе «мечом веры», сейф эд-дин, своего племени.
Не постигая новой правительственной системы, надеясь, что по-прежнему мятежник одного пашалыка найдет верное убежище у соседнего паши, Шибли Ариан после ливанских своих приключений явился в Дамаск. Ахмед-паша дамасский продлил еще на несколько дней эту мечту и в надежде заманить к себе всех его сообщников принял бунтовщика ласково, одарил его шалью и кафтаном. Затем Шибли Ариан был отправлен в Константинополь и посажен в Адмиралтейский острог{В объяснении моем с Шибли Арианом под Захлой в его лагере в 1841 г. я, в присутствии всех его советников и главных сподвижников, предсказывал ему эту участь. Мой драгоман боялся перевести мои слова по-арабски, чтобы буйный шейх не пришел в исступление. Я стал запросто ему объяснять мое предсказание по-турецки (он понимал этот язык) и просил его самого передать поарабски присутствующим. С улыбкой, с гневом и со вздохом Шибли исполнил мое требование. Картина эта глубоко запечатлелась в моей памяти. Каждая из 60 или 70 физиономий шейхов, меня окружавших, казалась типом, уловленным из полотен Рембрандта или Сальватора Розы.}. Его сообщники, шейх Юсеф Абд эль-Малик и эмир Эмин Арслан, укрылись в доме английского консула в Дамаске и впоследствии прощены. Измена молодого Саида Джумблата, который по неспособности старшего брата, вступившего в сословие акалов, был в это время главой могущественного дома Джумблатов, представилась Эсад-паше детской шалостью. Он был также прощен и принял вновь управление своих обширных уделов.