Современный Израиль

Введение

основу еврейской общины. Не менее важным для осмысления создания Израиля является понимание общей структуры еврейской культуры и иудейской религиозной традиции, в которой Эрец Исраэль / Земля Израиля занимала и в большинстве случаев продолжает занимать центральное место.

Создание Государства Израиль, однако, не всегда и не всеми воспринималось и воспринимается в качестве «воплощения чаянийеврейскогонарода».Неоднозначно,аиногдаиотрицательно к возникновению светского государства относятся в первую очередь в ортодоксальных еврейских кругах. Еще более негативно воспринимают этот факт в большинстве исламских стран. Тем не менее создание Израиля, безусловно, следует считать важнейшим политическим и культурным событием, повлиявшим на судьбы еврейского народа, народов всего Ближнего Востокаинамеждународнуюобстановкукаквэтомрегионе,так и, в нескольких существенных смыслах, во всем мире.

«Современный Израиль» –такмы,будущиередакторы,опре- делилидлясебятемуэтойкниги.Поначалуопределиливесьмаприблизительно, поскольку содержание ее оставалось относительно туманным.Витогезаголовокееосталсяпрежним,несмотрянато, что названия глав многократно менялись. Большую часть проблем, с которыми нам предстояло столкнуться в процессе работы над книгой, на том начальном этапе мы представляли себе лишь смутно, а некоторые из них оказались для нас едва ли не полной неожиданностью. Но именно с этих имманентных сложностей, возникших в процессе решения поставленной задачи, нам бы хотелось начать эту книгу, поскольку во многом именно в этих сущностных имманентных сложностях высвечивается аналитический и исторический объем не только тех проблем,

10

Введение

скоторымипришлосьиметьделоавторамэтойкниги,ноисмысловой объем всего того поля проблем и вопросов, лучше понять которые, как мы надеемся, эта книга позволит. Разумеется, осознать – не значит разрешить. Многие из вопросов, поставленные авторами глав, вошедших в эту книгу, остались частично открытыми, и далеко не со всеми их выводами мы, как редакторы, согласны. Но, как нам кажется, именно эта открытость, обращенная к самой открытости того проблемного поля, о котором идет речь, и является наиболее научно честным подходом к поставленной нами задаче.

Проблемно в этом поле едва ли не все. «Великобритания», «Франция» или даже «США» являются названиями стран, «Израиль» же, как уже говорилось, таким названием не является. «Израиль» – это привычный, хотя изначально, вероятно, импровизированный перевод названия «Государство Израиля», в котором с грамматической точки зрения существительное «государство» является основным, а «Израиль» – дополнением, уточняющим принадлежность государства. При этом, несмотря на подчеркивание самого факта наличия государственности, характер государства обозначен в этом названии в максимально туманных терминах: не монархия или республика, не федерация или конфедерация. Отсутствие конституции, в которой характер государственного устройства или его основополагающиепринципыиценностимоглибытьрасшифрованы,запутываетситуациюещебольше,несмотрянато,чтовомногихвопросах конституциюзаменяли(авчем-тозаменяютидосихпор)Деклара- ция независимости и так называемые Основные законы. Но даже эта, казалось бы, относительно формальная смысловая лакуна на практике создавала и продолжает создавать значительное

11

Введение

пространство не только для теоретических и практических споров о желательном или предполагаемом государственном устройстве, но и для различных видов гораздо более проблематичной культурно-политической деятельности – от юридическогоактивизмаибюрократическихлабиринтовдосовременнойпоэзии и теократического фантазирования.

Еслиобозначениестраныкак«государства»являетсяисточникомпроблемиспоров,ихобъемвсеженеидетнивкакоесравнение с тем объемом проблем, вопросов и сомнений, тем накалом споров и страстей, которые порождает обозначение государства как «Государства Израиля». Грамматическая конструкция, соединяющаяобаслова,–этотакназываемый«смихут»,исполь- зуемый для множества различных целей, но в первую очередь для обозначения факта или отношения принадлежности. Даже если сузить возможности ее перевода исключительно до обозначения принадлежности (вопреки еврейской герменевтической традиции, обычно противящейся сужению смыслов и исключению возможных значений), это название оставляет место для множества не только сущностно различных, но и во многом взаимоисключающих интерпретаций. Исключив изначальный библейский смысл – указание на Яакова, боровшегося с Богом при Пениэле и получившего имя Израиль, наиболее очевидным смыслом оказывается «Израиль» в качестве «сыновей Израиля» («бней Исраэль»), или народа Израилева.

Но о каком «сыновстве» идет или может идти речь – о метафоредляпредполагаемыхдальнихпотомков«покрови»илиосыновьях «в духе»? Если о единстве «по крови», то не возвращает ли это название к первобытным тотемическим верованиям в происхождение того или иного племени от единого предка,

12

Введение

человека или животного? И не приводит ли в итоге «принцип крови» к пониманию общности людей по этническому / расовому признаку? Если же речь идет о духовной преемственности, то кто обладает фактическим правом определить этот дух? Книга или социальная структура? Идет ли речь о преемственности религиозной или светской? Какую роль в этой преемственности играет или должно играть культурное единство? Если речь идет, как гласит наиболее привычное толкование, о «государстве еврейского народа», то как поступить с тем фактом, что большая часть евреев в этом государстве не живет, а значительная часть евреев как в мире, так и в самом Израиле являются принципиальными противниками его политики, а некоторые – и самого факта его существования? В каком смысле следует понимать слово «народ» при его употреблении за столетия до появления более чем сомнительного понятия «нация» в лексиконе европейских языков? Или еще более сомнительного, но утвердившегося в постсоветских научных изысканиях понятия «этнос»? О какой именно форме «принадлежности» государства Израилю идет речь и о каких конкретных социальных стратегиях реализации этой принадлежности?

Весь этот огромный клубок проблем оказывается опутанным религиознымиспорамиигалахическимипостановлениями,законодательными решениями и бюрократическими подзаконными актами. В результате не только – о чем писалось много и, вероятно, даже слишком много – проблемы религиозности, национальности, этничности, идентичности и коллективных мифологий оказываются в Израиле переплетенными и едва ли не безнадежно запутанными, но и герменевтика оказывается неотделимой от политики. Не следует забывать и о том, что значительную

13

Введение

часть населения Израиля составляют люди, в своем собственном представлении, в представлении друг друга или всевозможных религиозных и бюрократических инстанций евреями не являющиеся (в их числе арабы, друзы, черкесы, армяне и другие, а также нееврейские члены семей иммигрантов-евреев и потомки смешанных браков, которые евреями не считаются, согласно довольно поздним установлениям иудаизма), и для очень многих из них проблемы религиозности, этничности и идентичности являются не менее запутанными и противоречивыми, чем для еврейского большинства. Еще более запутанной эта ситуация оказывается, если учесть тот факт, что эти неразрешенные и,вероятно,неразрешимыепроблемылежатвоснованиигосударства, хотя бы в общих чертах следующего в русле современной либеральной демократии и во многом находящегося на переднем крае современных научных и технологических достижений.

В результате создается ситуация, при которой сам выбор анализируемой проблемы и методов ее описания даже при тщательном следовании нормам языка современной аналитической социологии и культурологии оказывается герменевтическим и политическим выбором, а исследовательская и аналитическая работа, за небольшими исключениями, начинает включать в себя элементы попыток найти различные формы компромисса не только между сущностно различными понятиями, но и между различными концептуальными сферами. Важно подчеркнуть: речь идет не только о теоретической или методологической проблеме исследователей, но и о проблеме, вытекающей из природы самого изучаемого объекта. Таково социокультурное существование Израиля в целом. Речь идет о сложном, разнородном, часто фрагментированном обществе, чье существование в его

14

Введение

нынешней форме оказывается возможным благодаря нахождению обычно временных и неустойчивых компромиссов между различными группами и мировоззренческими системами, часто несовместимыми в своих основаниях, но в большинстве случаев находящими практические стратегии относительно успешного сосуществования и взаимодействия. Более того: при глубинных мировоззренческих различиях удивительным является не наличие политических противоречий, а, наоборот, ментальная близость разных и, на первый взгляд, полностью противоположных групп.

Второе слово, включенное нами в заголовок книги, – «современный» на практике оказалось не менее значимым и едва ли менее проблематичным, чем указание на Израиль как основную темукниги.Изначальнонамхотелосьпредставитькакможноболеецельную,объемнуюиисчерпывающуюкартинусегодняшнего Израиля. Нельзя сказать, что таких описаний не существует. Их можно найти в путеводителях, газетах, пропагандистских материалах, предназначенных для потенциальных «репатриантов», в туристских блогах и эссеистике недавних эмигрантов – иначе говоря, в различных жанрах современного фольклора и политической пропаганды. Что же касается научной литературы, тут дело обстоит значительно сложнее, и, как и в предыдущем случае, эта ситуация объясняется не случайными факторами или недостаточно серьезным и глубоким продумыванием проблем учеными, а факторами, не просто имманентными поставленной задаче, но во многом сущностными для ее понимания.

Взгляд на изучаемый объект в настоящем времени, «сегодня» и«сейчас»вступаетвпротиворечиестойпотребностьювотстраненном взгляде, в критическом расстоянии, которая неизбежно

15

Введение

возникает при попытке осмыслить объект какединое целое. Взгляд «сегодня» – это взгляд вблизи, при котором отдельные аспекты целого оказываются видимыми значительно более отчетливо, чем само целое. Более того: понятие «современности» предполагает также взгляд на прошлое – традицию, ключевые события истории, роль отдельных личностей и социокультурных групп – сквозь призму сегодняшних концепций, научных подходов и политических пристрастий. Поэтому на первый взгляд подход, выбранный нами для этой книги, может показаться чрезмерно фрагментарным,амногиеглавыее–обращеннымикчастнымпро- блемам, возможно, даже слишком частным. И все же это не так. Несмотря на неизбежность изучения современной израильской социокультурнойреальностиметодами,какбысказалифилологи, «близкого чтения», мы старались выбирать проблемы, носящие, так сказать, синекдохический характер – выбирать то частное, вкоторомотчетливоразличимыконтурыобщего.Ноиэтовсеже не главное. В книге фрагментарность «внимательного чтения» отдельных аспектов современной израильской реальности осознанно противопоставлена тем мифологическим и фольклорным обобщениям, которыми, к сожалению, Израиль так часто обсуждают. Исчерпывает ли эта книга поставленную ею задачу разговора об Израиле «сегодня»? Разумеется, нет. Но, по крайней мере, нам хотелось вести этот разговор в терминах, существенно отличающихся от привычных клише.

Всилу как общности иудео-христианской цивилизации, так

иактивной включенности Израиля в современное глобальное политическоепространствопочтилюбойнаблюдательсовременной израильской реальности, находящийся в России, а уж тем более в Израиле, оказывается «вовлеченным наблюдателем»,

16

Введение

хотя в большинстве случаев – не в строгом смысле фактической повседневной вовлеченности в анализируемые явления или процессы. Речь идет о вовлеченности скорее экзистенциальной; обдумывание как вопросов, касающихся современного Израиля в целом, так и отдельных социокультурных феноменов почти неизбежно заставляет занять позицию, отрефлексированную или же остающуюся за пределами осознанной рефлексии. Поэтому, несмотря на все наши усилия, направленные на то, чтобы в главах этой книги фактологическая составляющая была максимальнонадежной,аналитическая–максимальнонейтраль- ной, а субъективная и оценочная сведены к минимуму, мы постепенно пришли к выводу, что требование их полного разделения на данном этапе попросту невозможно. Более того, как и в предыдущих случаях, «экзистенциальная вовлеченность» израилеведения не является контингентной, не представляет собой, так сказать, побочный шум, который можно было бы нейтрализовать, приложив большие усилия. Наоборот: она – одна из сущностных характеристик самой дисциплины в ее современной форме. Это тем более так, если помнить о своеобразном характере российского израилеведения, не до конца избавившегося от «родимых пятен» советского прошлого (включая печально известную борьбу с сионизмом в его специфическом советском понимании), а в настоящее время сосредоточившегося на политологических исследованиях. Но если нейтрализовать эту вовлеченность невозможно, то помнить о ней, читая различные главы этой книги, необходимо.

Еще одно замечание касается методологического аспекта и стратегий объяснения. У глав этой книги нет единой методологии, так же как нет и единой аксиологии; более того, методы

17

Введение

различных глав часто противоположны. Однако речь не идет о методологическом эклектизме. Более полувека назад, пытаясь продумать возможности и границы применения модели «базиса и надстройки» к эмпирическим социальным и культурным явлениям, Луи Альтюссер предложил воспользоваться фрейдовским понятием «овердетерминация». Иначе говоря, согласно Альтюссеру, любое социокультурное явление, не относящееся

кнаиболее базисным общественным процессам, детерминированоболеечемоднимфактором,иэтифакторымогутотноситься

кпринципиально разным сферам. Не вдаваясь в споры о состоятельности и границах применения альтюссеровской модели, следует сказать, что она способна прояснить очень многое не только в структуре этой книги, но и в самих основах гетерогенной, а иногда и чрезвычайно разнородной израильской социокультурной реальности.

Так, например, если границы ближневосточных государств были в основном прочерчены на карте с помощью линейки и карандаша, не менее значимая общинная и религиозная структура региона формировалась на протяжении столетий, если не тысячелетий. То же самое касается и структуры собственно «еврейского» общества. Едва ли возможно понять израильскую социальную, культурную или политическую реальность, основываясь только на одном из факторов и игнорируя другой. Аналогичным образом большинство явлений и процессов, о которыхпойдетречьвэтойкниге,являютсярезультатоммножества причин и коррелированы со множеством разнородных, взаимно не конгруэнтных, а часто и противоположно направленных факторов ипроцессов– социальных, культурных,религиозных,психологических и политических. Поэтому, с одной стороны, одно

18

Введение

ито же явление может появляться в контекстах самых разных тем,асдругой–однаита жепричинаможетлежатьвосновании явлений, на первый взгляд чрезвычайно разных. Учитывая тот факт, что речь идет о стране с небольшой территорией и традиционно быстрыми стратегиями передачи информации, эта двойственность создает несколько парадоксальный эффект высокой плотности чрезвычайно гетерогенного социокультурного пространства. Вероятно, подобное можно сказать о большинстве стран, но в Израиле этот эффект «конденсированной гетерогенности», овердетерминированной множеством разнородных факторов, ощутим особенно остро.

Изучению Израиля – его внутренней и внешней политики, экономики, социокультурных проблем и многого другого – посвящено большое число работ, написанных с самых разных, временами полярных позиций (от крайне левых до крайне правых). Израилеведение (Israeli Studies) иногда рассматривают как самостоятельный комплекс дисциплин, иногда – какчасть иудаики (Jewish Studies), очем свидетельствуют программы международных конгрессов и конференций. В Российской Федерации изучение Израиля сфокусировано в основном на исследованиях в области внешней политики, палестино-израильского конфликта, экономики и электоральных предпочтений. Академических работ, посвященных социальным проблемам, религии, этничности, идентичности, вопросам культуры и искусства, сравнительно мало. Даже судьбы бывших советских эмигрантов, уехавших в Израиль в разное время, почти не нашли отражения в российском израилеведении. Между тем изучение этих вопросов представляет не только большой академический, но в ряде случаев

изначительный практический интерес, в том числе для России.

19