Рождение российской многопартийности н.В. Минина

Минина Наталья Владимировна - старший преподаватель кафедры гражданско-правовых дисциплин Центрального филиала Российской академии правосудия (г. Воронеж), соискатель кафедры теории и истории государства и права юридического факультета Воронежского государственного университета.

Что касается государственного строя, то Россия в начале XX века являлась абсолютной монархией, что само по себе уже не соответствовало мировым тенденциям развития государственности. "В Западной Европе, - писал Б.Н. Чичерин, - исключительное господство монархического начала уступило место другой форме, в которой монархическая власть ограничивается народным представительством и таким образом соединяется со свободою" <15>. Несмотря на то, что монархия в начале XX в. по-прежнему оставалась самой распространенной формой государства в мире - в Европе, кроме Франции и Швейцарии, все государства были монархиями, - но к началу XX в. конституций не имели только Россия и Турция.

Историческая концепция самодержавной власти, сформулированная Н.М. Карамзиным и впоследствии распространенная славянофилами, во многом утратив социальную почву, сохранялась в государственной идеологии, менталитете Романовых и их окружении. Созданная в начале XIX века, она рассматривала самодержавие в качестве института, стоящего над классами и сословиями. Центральными тезисами этой доктрины являлись утверждения о том, что "в монархе российском соединяются все власти" <16>, государь - "единственный законодатель, единственный источник властей" <17>. Такая трактовка сущности самодержавной власти, существование которой не совмещалось с концепцией разделения властей, сохранялась вплоть до начала XX в. и нашла свое отражение в законах Российской империи 1892 г. <18>.

Поборники исторической традиции самодержавия - славянофилы - исходили из того, что самодержавие для России - это естественное почвенное явление, альтернативы которому не существует. Д.А. Хомяков полагал, что самодержавие - это "активное самосознание народа, сконцентрированное в одном лице и потому нормируемое его народной индивидуальностью; оно свободно постольку, поскольку воля свободна в живом индивидууме" <19>. "Родовое чувство, - писал К.Н. Леонтьев, - столь сильное на Западе в аристократическом элементе общества, у нас же в этом элементе всегда гораздо слабее, нашло себе главное выражение в монархизме" <20>. Другой славянофил, Н.Я. Данилевский, отмечал, что в силу географических особенностей местности и постоянной внешней опасности исторически возникла "необходимость напряженной государственно-политической деятельности при возможно сильном, то есть самодержавном, правлении" <21>.

Российский император занимал положение неограниченного верховного главы исполнительной власти, одновременно осуществляя законодательную власть при помощи целой группы государственных органов. Сущность закона отождествлялась с волей самодержца, и в обыденном сознании под законом понимался не свод постоянных и общеобязательных правил поведения, а волеизъявление императора, облеченное в форму указа. Ст. 47 Основных законов 1892 г. закрепляла правило, согласно которому законы исходят только от самодержавной власти <22>. Норма ст. 51 запрещала каким-либо государственным органам устанавливать новые законы: "Никакой закон не может иметь своего совершения без утверждения Самодержавной власти" <23>. Все государственные учреждения Российской империи, участвовавшие в законотворчестве, осуществляли исключительно законосовещательную функцию.

Стабильная монархическая система в России прочно держалась не только на традициях и царских законах, но и на личных качествах и воспитании последнего русского царя. Для начала царствования Николая, как вспоминал А.П. Извольский, была характерна "некоторая попытка императора" "освободиться" от "традиций царя-миротворца" <24>. Несмотря на безмерно уважительное отношение к памяти отца, сразу после воцарения Николая, по наблюдениям В.И. Гурко, "следование по стопам" Александра III "на деле совершенно не осуществлялось" <25>. Сравнивая царствование Александра III с царствованием Николая, Л.А. Тихомиров отмечал: "Нельзя придумать ничего более противоположного!" Причину этого Л.А. Тихомиров видел в том, что в лице Николая на престоле появился "русский интеллигент" "либерального типа" <26>. В этой связи князь Э.Э. Ухтомский, пользовавшийся в первые годы правления Николая чрезвычайной близостью к императору, "играл роль либерала" <27>.

Преемственность между царствованиями Александра II и его внука проявилась непосредственно после вступления Николая на престол. Современники обратили внимание на то, что уже в начале января 1895 г. появились императорские рескрипты "на имя разных выдающихся деятелей царствования Александра II" <28>. В связи с этим К.П. Победоносцев жаловался великому князю Сергею Александровичу: "Многие прямые русские люди были положительно сбиты с толку наградами, объявленными 1 января. Вышло так, что новый государь с первого шага отличил тех самых, кого покойный считал опасными" <29>. Преемственность между царствованиями царя-освободителя и собственным Николай открыто продемонстрировал 16 августа 1898 г. Он определил отмену крепостного права как "великий подвиг" Александра II, "столь необходимый для блага России", совершенный "так смело, мирно и благополучно" <30>.

Николай II тем не менее проявлял нежелание производить кардинальные реформы и создавать парламент, что отнюдь не делало его противником введения народного представительства. По его мнению, установлению парламентаризма препятствовали политическая незрелость общества и консерватизм народных масс. "Я готов поделиться с народом властью, - писал Николай II, - но я сделать этого не могу, так как не сомневаюсь, что ограничение царской власти было бы понято народом как насилие интеллигенции над царем, и тогда народ стер бы с лица земли верхние слои общества. Остались бы царь и простой народ" <31>. Николай полагал, что царь находится не только "вне сословий", но и вне "политических партий и личных соревнований" <32>. Однако, несмотря на неодобрительное отношение к партиям в целом, фактически император не препятствовал их образованию после издания Манифеста 17 октября 1905 г.

Для российской многопартийной системы начала XX в. реформированный государственный строй станет фундаментом и гарантом дальнейшего развития, поэтому сама форма правления Российского государства, поведение и личные качества русского самодержца подготовили возникновение и последующую легализацию политических партий в стране.

Во второй половине XIX в. в Европе, а затем и в России происходили значительные изменения в правосознании интеллигенции. Это было вызвано кризисом идеи правового государства на Западе. Бурный XIX век изменил целый ряд представлений об обществе, государстве и праве, что было связано с появлением новых политических и правовых институтов при сохранении прежнего уровня развития правосознания народа. Русский правовед и философ П.И. Новгородцев, анализируя западный научный опыт, считал, что политическая эволюция в XIX в. совершалась в двояком направлении и сочетала в себе противоречивые черты: "с одной стороны, постепенно падала вера в возможность совершенной и безошибочно действующей государственной организации, с другой стороны, функции государства бесконечно расширялись" <33>. Политический и правовой опыт западных государств свидетельствовал о том, что кризисные явления затронули прежде всего представление об идеальном государстве, т.к. уже в конце XIX в. обнаружившиеся недостатки парламентаризма, всеобщего избирательного права, референдума и социальных реформ разрушили "утопические надежды найти безусловную форму общественного устройства" <34>. Именно поэтому на смену сословным объединениям и традиционным корпорациям государства старого образца в правовом государстве должны прийти политические партии, преимущество которых состоит в свободном характере образования по собственному выбору членов. В данной связи политическая партия являлась новым, но необходимым элементом правового государства.

Легальная политическая деятельность партий в России стала реальностью только после издания Манифеста 17 октября 1905 г. и последующего обнародования Основных законов 23 апреля 1906 г., поэтому будет бесспорно справедливо считать эти акты правовым основанием российской многопартийности.

Русские правоведы и политики начала XX в. отмечали, что развитие многопартийности должно быть связано с внедрением парламентского правления, которое опирается на уже сложившиеся политические партии. Например, в работе, написанной накануне революции 1905 г., Б.Н. Чичерин полагал: "Парламентское правление требует политической опытности, образования, сложившихся партий. Всего этого у нас нет" <41>. В этой связи Б.Н. Чичерин также обосновывал, что резкий переход к парламентской форме правления в стране, где политические партии еще слабо организованы, невозможен и может повлечь за собой негативные последствия для государства <42>. Николай II в духе российского консервативного либерализма также не поддерживал идею парламентской формы правления, т.к. считал ее неприемлемой для России, поэтому в данной связи дуалистическая монархия по классическому немецкому образцу являлась наиболее подходящей, на его взгляд, формой правления.

Однако Конституция в России даже после издания актов 6 августа 1905 г. все еще отсутствовала, т.к. самоограничение власти монарха выражалось только в распоряжении создать законосовещательный представительный орган власти при сохранении в прежнем виде действующих Основных законов Российской империи. Закономерный провал булыгинской думы и, как следствие, неразрешенность большинства политических и правовых проблем российского общества способствовали дальнейшим вынужденным уступкам монарха. Только с Манифестом 17 октября 1905 г. по праву следует связывать первую значительную победу революции, создание и легализацию действовавших политических партий в России. За годы первой русской революции в России возникло около 50 партий, и до 1917 г. их количественный состав практически не менялся.

Сложность и противоречивость политической ситуации в стране вызвали потребность в реформировании действующих норм избирательного права и Основных законов империи. Дополнительный избирательный Закон, который несколько расширял избирательные права населения, царь утвердил 11 декабря 1905 г. Манифест об устройстве Государственной Думы "Учреждение Государственной Думы" и законодательный акт "О переустройстве учреждений Государственного СОВЕТА" были изданы 20 февраля 1906 г. 23 апреля 1906 г. принята новая редакция Основных государственных законов, восходивших ко времени царствования Павла I, т.е. к 1797 г., и получивших последующие редакции в 1832 и 1892 гг.

Несмотря на противоречивость Основных законов, большинство русских правоведов отмечали их огромное значение, тщательно анализировали процесс их создания и содержание. По мнению Б.А. Кистяковского, Основные законы вместе с учреждениями Думы и Государственного Совета и Положением о выборах в них "вводят новый у нас принцип ограничения монархической власти" <45>. "Император Николай II, - писал В.М. Грибовский, - добровольно ограничил власть российских монархов в области общего законодательства соучастием народного представительства, в области же общего управления - обусловлением непротиворечия императорских указов закону" <46>. С.А. Котляревский полагал, что "русский государственный строй является совершенно дуалистическим в смысле противоположности парламентаризму и вообще недопущения в какой бы то ни было степени начал политической ответственности. Дуалистический отпечаток в нем выражен явственнее, чем в таком классическом образце этого типа, как прусская Конституция - не говоря уже об австрийской" <47>. Как указывал С.А. Корф, "наш государственный строй должен быть характеризован как дуалистическая монархия" <48>.

Большинство современников принятия Основных законов почти безоговорочно признавали их конституционным нормативно-правовым актом. Они считали, что Основные законы и даже Манифест являются конституцией не по названию и форме, а по сущности и содержанию, хотя они и несовершенны и не лишены значительных недостатков. Анализ Манифеста 17 октября 1905 г. представлял значительные трудности ввиду его специфического декларативного характера. Применительно к названию Основных законов многие ученые высказывались вполне однозначно. Б.А. Кистяковский отмечал, что "отсутствие слова "конституция" не имеет принципиального значения. В некоторых других конституционных государствах это слово также не употребляется". "Отсутствие слова "конституция" не означает еще, что у нас нет конституции" <49>. С.А. Котляревский писал: "Очевидно, наши Основные законы принадлежат к классу писаных конституций". "Мотивы, по которым авторы наших Основных законов не сочли возможным употребить термин "конституция" или "конституционный", здесь безразличны" <50>. "Конституцией наши Основные законы не именуются, - писал Н.И. Лазаревский. - ...Юридически существенно то, что в нашем законодательстве появился отдел, по юридической силе и по содержанию своему вполне аналогичный тому, что на Западе называется конституциями" <51>. Более того, российские правоведы начала XX в. писали о том, что Россия уже "совершила в данный момент переход к формам правового государства" <52>. Для Б.А. Кистяковского, А.С. Алексеева <53>, В.М. Гессена <54> и др. понятия правового и конституционного государства были синонимами.

Значение Манифеста 17 октября 1905 г. и Основных законов 23 апреля 1906 г. для формирования и институциализации политических партий в России представляется определяющим. Именно эти акты конституционного значения, закрепляя политические права и свободы, легализовали новый для России политический институт. Основные законы 23 апреля 1906 г. по юридической силе и значению могли быть названы конституцией, несмотря на отсутствие в них самого термина "конституция", которого, как и термина "парламентаризм", Николай II опасался. Указанные акты являлись для России совершенно новыми нормативно-правовыми актами, свидетельствующими об изменении характера и содержания процесса законотворчества в государстве. Предшествующие своды законов в большинстве своем не являлись выражением прямой воли законодателя, а были кодификациями, содержащими уже действующие нормы, выработанные ранее. Именно Манифест 17 октября 1905 г. и Основные законы 23 апреля 1906 г. содержали действительное волеизъявление императора как законотворческого органа, что подтверждало весомое значение этих актов для правовой системы государства. Только акты такого значения могли считаться правовым основанием формирования многопартийности в России. Только с изданием Манифеста и Основных законов в России начался процесс формирования основ правового государства, одним из элементов которого являлась легализованная этими актами многопартийная система.