книги2 / 17

2.3. Искусственный интеллект в правоприменении:

эпистемологический анализ

Общемировым трендом в социально-экономическом развитии стала циф-

ровизация всех сфер общественной жизни, о чем уже говорилось и на прошлом юридическом форуме в Москве, Санкт-Петербурге и других городах130. Не яв-

ляется исключением и сфера государственного управления, правосудия, право-

применения. Все чаще раздаются голоса в пользу передачи правосудия неким якобы независимым и объективным роботам-судьям, которые будут свободны от доминанты мнения руководства в процессе принятия судьбоносных для че-

ловека решений и корыстной мотивации. Их работа уже не является фантасти-

кой: Евросоюз даже принял «Этическую хартию искусственного интеллекта в судебных системах»131. Проблема в том, что искусственные судьи еще более,

чем люди, могут зависеть от различных предустановок, например, расовых, со-

циально-экономических, конфессиональных и иных предрассудков, так как прогнозируют поведение человека, исходя из таких фактов, как личный статус,

уровень образования, занятость и т.д., а также в том, что человеческое мышле-

ние значительно более гибкое, точное и глубже осуществляет правовые выво-

ды: опасность заключается в еще большей алгоритмизации правосудия, чем сейчас, в его машинизации и рутинизации. Полагаем, возможна автоматизация правосудия, но только в пределах банальных, рутинных процедур оформления типовых документов, не более того.

Одну из самых актуальных проблем современности — использование ис-

кусственного интеллекта (далее — ИИ) для автоматизации правоприменитель-

ного процесса часто рассматривают вне главного вопроса — специфики интел-

130См.: Правопонимание в цифровую эпоху: искусственный интеллект в реализации права в правоприменительной деятельности: сборник статей. М., 2019; Цифровая безопасность личности, общества и государства в условиях глобализации: юридические механизмы обес-

печения. Обзор сессии в рамках ПМЮФ 2019 г. // Вестник юридического факультета Южного федерального университета. 2019. № 1. С. 111–112.

131Бекетов А. Искусственный интеллект в суде. URL: https://ru.euronews.com/2019/01/28/ eu- robojudge-courts.

151

лектуального процесса подведения общей нормы к частному случаю. В области права данный вопрос является центральным и наиважнейшим для юридической эпистемологии. Юридическая или правовая эпистемология — раздел филосо-

фии права, посвященный анализу процесса правового познания, правового мышления и правопонимания с гносеологических, методологических, когнито-

логических и иных позиций. В ее задачи входит исследование структуры, мето-

дологии, смысловой и контекстуальной организации как научного, так и про-

фессионального знания о праве, правовой реальности, правовых ценностях.

В ее рамках рассматривается проблема и специфика правового знания и позна-

ния, познаваемости сущности права, понятия юридической истины, строение,

структура, динамика, эволюция правового мышления. Юридическая эпистемо-

логия включает в себя гносеологию права как одну из своих парадигм, так как последняя строится на одной из возможных версий правового мышления, по-

нимаемого как познание-отражение права, возникшей в Новое время в связи с картезианским различением субъекта и объекта познания. Эпистемология права, или юридическая эпистемология включает в себя различные парадигмы правового мышления, изучает само правовое мышление, исходя из структуры правовых знаний. Ведь последнее существует не только как результат познания права, но и как элемент внутреннего мира человека, как правосознание, право-

вой архетип, правовая интуиция и т.д. Юридическая эпистемология включает в себя проблемы: как устроено знание о праве? Чем отличается процесс полу-

чения этого знания, то есть правового мышления, от иных интеллектуальных процедур? Какое влияние оказывают вненаучные формы правового познания,

в том числе правосознания, на процесс правового мышления? Какие бывают отраслевые особенности правового знания и познания? А также многие другие проблемы, связанные с научным, повседневно-обыденным, профессиональным познанием, являются вопросами юридической эпистемологии. Но еще раз сле-

дует обратить внимание на то, что на сегодняшний день для решения вопроса о перспективах цифровизации правоприменения наиболее важной проблемой для юридической эпистемологии является проблема соотнесения нормы и фак-

152

та, должного и сущего, правила и поступка, а главное, природа понимания пра-

вовых норм и юридических фактов, так как именно процедура понимания явля-

ется основной для правоприменительного мышления и познания.

Возможность использования искусственного интеллекта на современном этапе его проектирования, точнее сказать, обоснование этой возможности и пределы его использования, обусловлена изучением эпистемологических ха-

рактеристик правового мышления, логических аспектов правоприменительной деятельности, логическим анализом правового мышления, правоприменитель-

ного познания. Дело в том, что искусственный интеллект не обладает важней-

шими предпосылками, свойствами и качествами человеческого интеллекта и сознания, а именно подсознанием, переживанием, страхом смерти и потери близких, состраданием, чувствами, эмоциями, интуициями, словом, всем тем,

что лежит в основе человеческого понимания, смыслообразования и творче-

ства. Именно в юриспруденции особенно важным является творческий компо-

нент мышления, иррациональная основа принятия решений.

Решение вопроса об ИИ неизбежно замыкается на проблемах юридической эпистемологии, философии познания и юридического мышления. Если бы пра-

воприменение подчинялось логике, то вполне возможно было бы внедрение технологии искусственного интеллекта в юридическую деятельность не только на этапе подготовки к решению дела (сбор информации, оформление материа-

лов дела, обобщение документов, электронный иск и т.д.), но и на стадии при-

нятия решений, о чем «мечтают» сторонники ИИ в юриспруденции.

В юридической литературе давно «прижилась» точка зрения, будто приме-

нение нормы к конкретному случаю представляет собой логическую процедуру и правоприменительная деятельность, рассмотренная как интеллектуальная де-

ятельность, будто бы состоит из трех стадий. При этом стадия — это строго определенная последовательность совершения комплексов действий в процессе правоприменения. Традиционно выделяют три стадии: установление фактиче-

ских обстоятельств дела; установление юридической основы дела; решение де-

ла. Соотнесение нормы и факта в юридическом мышлении традиционно назы-

153

вается термином «субсумция» в зарубежной литературе132, в отечественной юриспруденции используется понятие «квалификация»133.

Большинство авторов-представителей отечественной и зарубежной теории философии права правоприменительный процесс рассматривает как дедуктив-

ный, силлогистический вывод. «Логическое строение судебного решения идет от большой посылки, через малую, к заключению. Психологический процесс при судебном решении начинается с малой посылки и идет через большую по-

сылку, к заключению»134. Эта точка зрения сформировалась задолго до совре-

менной эпохи: еще в дореволюционных монографиях, посвященных правопри-

менению, отмечается: «Логическое строение судебного решения представляет собой не что иное, как силлогизм, в котором роль большой посылки играет норма права, малой посылки — конкретное бытовое отношение»135. Судебное решение рассматривалось с точки зрения логического соотношения большой посылки к малой посылке и следующему за этим соотнесением и в советские годы: «С формально-логической стороны решение юридического дела пред-

ставляет собой умозаключение, в котором конкретные факты (обстоятельства дела) подводятся под норму права»136. Интеллектуальной процесс, при этом называемый ошибочно психологическим, представлялся строго рациональным,

исключающим какие-либо творческие, иррациональные, интуитивные, оценоч-

ные начала. В XX веке данная точка зрения также сохранялась: до сих пор в учебниках по теории государства и права именно как силлогизм рассматрива-

ется процедура принятия правоприменительных решений. Процесс его поиска представлен как вывод, где правовая норма представляет собой большую по-

сылку — суждение, фактические обстоятельства или жизненный случай — ма-

132См.: Alexy R. On Balancing and Subsumption: A Structural Comparison // Ratio Juris. Vol. 16. 2003. No. 4. P. 433–449; Schauer F. Balancing, Subsumption, and the Constraining Role of Legal Text // Law and Ethics of Human Rights. Vol. 4. 2010. No. 1. P. 34–45; Stuck H. Subsumtion und Abwagung // Archiv fur Rechtsund Sozialphilosophie. 1998. Bd. 84. H. 3. S. 405–419.

133См.: Черданцев А.Ф. Логико-языковые феномены в юриспруденции. М.: Норма; Инфра-

М., 2012. С. 206–213.

134Там же. С. 703–704.

135Шершеневич Г.Ф. Общая теория права. М., 1912. С. 699.

136Алексеев С.С. Проблемы теории права. Т. 2. С. 281.

154

лую посылку, а правоприменительное решение представляет собой заключение логического вывода. Между тем достаточно спорным является отнесение пра-

воприменительного вывода к разновидности силлогистического вывода, так как процедура правоприменения или правоприменительный процесс лишь внешне напоминает дедуктивный вывод, в то время как по своей природе он не являет-

ся процедурой логического мышления. Здесь следует указать на то, что пред-

ставление правоприменительного процесса в виде логического вывода было необходимо для признания объективности правового мышления: если право-

применение является дедуктивным выводом, то квалификация правовая может быть рассмотрена с точки зрения истинности и объективности. Для юридиче-

ского позитивизма данные о признании играют ключевую роль, так как режим законности требует неукоснительного следования и неуклонного соблюдения закона в каждой конкретной ситуации. Однако если признать, что правоприме-

нительный процесс является не логической процедурой, а творческой деятель-

ностью, подгоняющей жизненный факт под какую-либо норму, и при этом в качестве критерия правильности подгонки выступает правовая интуиция, то тогда снижается значимость закона для регулирования общественных отноше-

ний и повышается значимость правосознания правоприменителя. Кстати, в та-

ком случае искусственному интеллекту, построенному на логических принци-

пах, не место в правоприменении.

На самом деле правоприменение лишь внешне имеет логический вид,

не являясь логической процедурой по природе. Применение права в рациональ-

ной форме, являясь предметом рационально-логического исследования, дей-

ствительно выглядит как силлогизм, однако на самом деле таковым не является.

Действительно, представить правоприменительное решение в виде силлогизма,

логического вывода очень удобно для «успокоения» сомнения в объективности правовых квалификаций. С.И. Вильнянский полагал, что «объективно правиль-

ное применение законов требует применения логики»137. Аналогичную точку

137 Вильнянский С.И. Значение логики в применении правовых норм // Ученые записки Харьковск. юрид. инст. 1948. Вып. 3. С. 110.

155

зрения высказывает и С.С. Алексеев: «Характеристика решения как заключе-

ния, совершаемого по правилам силлогизма, имеет существенное значение для последовательного утверждения начал социалистической законности»138. В са-

мом деле, логический вывод не предполагает субъективного фактора, так как вывод совершается с логической необходимостью. Но ведь от того, что мы

называем золотом кусок камня, он не превращается в золото. Сам же

С.С. Алексеев подчеркивает творчество при применении права: «Если не ви-

деть в решении конкретных дел определенных творческих моментов…, то ока-

жется совершенно непонятной та роль, которую выполняет юридическая прак-

тика в правовом регулировании… Итак, решение юридических дел — это нечто большее и более значимое, чем простые логические действия по решению сил-

логизмов»139. Однако признание творческого характера правоприменения не привело к признанию его неявного правотворческого статуса. По всей види-

мости, исключительно в силу позитивистского формализма отвергался право-

творческий характер правоприменения.

Для дедуктивного умозаключения необходимо, чтобы обе посылки обла-

дали истинностью. В случае применения нормы права первая посылка (диспо-

зиция нормы) и вторая посылка (фактический случай) не могут быть рассмот-

рены в качестве силлогизма, так как предписывающее суждение (норма или диспозиция) не может рассматриваться как утверждение, обладающее критери-

ем истинности или ложности. Это веление, долженствование, предписание.

Дело в том, что утверждение и его объект могут находиться между собой в двух противоположных отношениях: либо с точки зрения истинности (ложно-

сти), либо с позиции оценки140. В первом случае отправным пунктом сопостав-

ления является объект, утверждение выступает как его описание и определяется в терминах истинностных понятий. «Понятие истины характеризует другую сторону отношения субъекта к объекту, отношение теоретическое. Оно квали-

138Вильнянский С.И. Значение логики в применении правовых норм // Ученые записки Харьковск. юрид. инст. 1948. Вып. 3. С. 281.

139Алексеев С.С. Проблемы теории права. Т. 2. С. 284–285.

140Ивин А.А. Ценности и понимание // Вопросы философии. 1987. № 8. С. 32.

156

фицирует соответствие знаний об объекте свойствам самого объекта…»141.

Это — знание описывающее (дескриптивное). Оно может быть истинным или ложным в описании объекта. Это знание — результат мышления, объектами которого являются позитивное право, взаимосвязь его норм, система и т.п.

Во втором — исходным является утверждение, функционирующее как оценка, стандарт, план. Соответствие ему объекта хранится в оценочных поня-

тиях. Основание оценки составляет ценность — объект, значимый для конкрет-

ного человека. Знание предписывающее (прескриптивное) не может быть ис-

тинным или ложным, оно ничего не описывает. В первом случае обращение к субъекту аргументации обязательно (так как ценность — соответствие объек-

та требованию субъекта), а во втором — обязательно устранение всего субъек-

тивного (так как познание объекта требует всеобщего). В первом случае это — знание не об объекте, а о себе, точнее, об отношении к каким-либо явлениям со своей стороны. Поэтому нельзя не согласиться с В.И. Курбатовым, полага-

ющим, что «приписывание ценности истинностных критериев в высшей степени некорректно»142.

Далее, в случае правоприменения дедуктивный силлогизм был бы возмо-

жен в том случае, если бы все ситуации, возможные в социальной действитель-

ности, были бы описаны конечным множеством. То есть чисто логический про-

цесс был возможен, если бы общая норма целиком и полностью подходила по своим признакам для конкретного случая (причем признакам, не предпола-

гающим оценки), и не было бы проблем с ее соотносимостью с ним. Неслучай-

но римская юридическая наука четко придерживалась доктрины: «Закон всегда нуждается в толковании, и оно должно быть делом сведущих юристов»143.

По сути, это признак недоверия возможностям одного правила быть пригодным на все случаи жизни. В современной юридической литературе, посвященной толкованию правовых норм, признается необходимость последнего в каждом

141 Курбатов В.И. Социально-политическая аргументация (Логико-методологический ана-

лиз). Ростов н/Д, 1991. С. 109.

142Там же. С. 113.

143См.: Черниловский З.М. Введение // Бартошек М. Римское право (Понятия, термины, определения). М., 1989. С. 6.

157

случае реализации права. Также признается ошибочность принципа «только не-

ясные законы подлежат толкованию»144.

Норма права является лишь подсказкой правоприменителю, творчески устраняющему отдельные не совпадающие с гипотезой черты казуса, определяя их важность интуитивно. Например, чтобы чисто логически в сплошном потоке признаков ситуации выявить те, которые имеют юридический статус, то есть образовывают фактический состав, требуемый нормой, необходимо знать нор-

мы, строго их указывающие. Хорошо, если в законе эти признаки четко опреде-

лены (как, скажем, возраст уголовной ответственности), но если они носят оце-

ночный характер или требуют аналогии в силу того, что законодатель не может предусмотреть все их виды (например, перечислить все случаи «непреодолимой силы»), то процесс сопоставления фактических и юридических обстоятельств дела принимает интуитивный, а не строго логический характер. Точнее, он имеет форму логического и рассудочного, но лишь до определенных границ: до границ здравого смысла, очевидности, интуиции, «общего чувства».

Почти все составы преступлений имеют в своем наличии оценочные поня-

тия, и этого не избежать. Логически нельзя оценить «характер насилия» в слу-

чае отграничения грабежа от разбоя, «добровольность» сделки, «достаточность доказательств», «корыстность мотива» и так далее. Поэтому процесс правового познания, как представляется, имеет, скорее, герменевтический, а не строго ло-

гический характер из-за наличия огромного количества оценочных понятий в праве, необходимость в существовании которых обусловлена разнообразием человеческих взаимоотношений. В каждом новом случае смысл этих понятий,

как и всей нормы, будет переопределяться, поэтому при простом прочтении,

не связанном с применением, улавливается «лишь общий и абстрактный смысл нормы права… За процесс понимания принимается в этом случае чувство знакомства со словом»145. Не говоря уже о том, что характер наказания или обя-

144См. подробнее: Черданцев А.Ф. Толкование советского права. М., 1979. С. 12.

145Черданцев А.Ф. Толкование советского права. М., 1979. С. 13.

158

занности должен быть в каждом случае, прежде всего, справедливым, «эквива-

лентным» ущербу или правомочию противоположной стороны.

Ограниченность логики и оценочный характер правового мышления,

на наш взгляд, еще более наглядно проявляют себя в случае аналогии. Создание новой нормы на основе имеющихся более четко демонстрирует общие черты процессов заполнения пробела в праве и толкования.

Подведение случая под правило при наличии полного соответствия между ними И. Кант относил к простейшей форме познавательной способности чело-

века — рассудку. Логически мыслить, «представлять себе нечто посредством понятий», то есть обладать «правильным рассудком» достаточно для слуги или чиновника, выполняющего определенные распоряжения146. Но иное дело, когда норма позитивного права содержит лишь общее правило и необходимо созда-

ние частной нормы для решения данного случая. Или налицо «пробельность» права и нужна аналогия закона, или аналогия права. Здесь необходимо то, что И. Кант называл способностью суждения: «Офицер, которому для порученного ему дела предписано лишь общее правило и который должен сам решить, как ему поступать в том или ином случае, должен обладать способностью сужде-

ния…»147. В самом деле, если бы применение нормы, а в случае малейшего рас-

хождения с описываемой ситуацией в норме оно уже будет иметь в некоторой степени характер аналогии, носило логический характер, то необходимы были бы четкие правила, описывающие критерии соответствия признаков той ситуа-

ции, которая в норме, и признаков наличной ситуации. То есть нужны правила,

по которым можно было бы распознать, подходит ли к данному случаю прави-

ло или нет. «А это отодвигало бы тот же вопрос, — по меткому замечанию И. Канта, — все дальше и дальше в бесконечность»148. Поэтому в основе анало-

гии лежит сложный мыслительный процесс, в котором переплетаются и дис-

курсивные, и оценочные мыслительные акты, что и позволяет нам говорить

146См.: Кант И. Соч.: в 6 т. Т. 6. М., 1966. С. 437.

147Там же. С. 437.

148Кант И. Соч.: в 6 т. Т. 6. М., 1966. С. 437.

159

о невозможности полной абстрактности, отвлеченности правового мышления,

как, например, мышления математического.

Вкачестве еще одного аргумента следует указать на аксиологический,

азначит, и творческий, субъективный характер реализации принципов права.

По своему содержанию принципы с технико-юридической точки зрения пред-

ставляют собой руководящие правовые идеи, выражающие основные правовые взгляды, идеалы, ценности государства на характер права и регулирование об-

щественных отношений, на приоритеты правовой политики, с философско-пра-

вовой точки зрения — это императивы, защищающие наиболее важные, абсо-

лютные правовые ценности. Все они возникли под влиянием тех или иных идей, идеалов, идеологий. Например, принцип равенства супругов в истории семейного права берет свое начало от правового закрепления христианской си-

стемы ценностей, где впервые в истории человечества защищается достоинство человеческой личности независимо от пола, этноса или веры149. Принцип права наций на самоопределение возник в мировоззрении мыслителей зарождения национализма эпохи Просвещения и т.д. Идеологическим основаниям правопо-

рядка отводится много внимания современными исследователями150. Реализа-

ция принципов права осуществляется уже на этапе нормативного их закрепле-

ния: «Для того чтобы принципы могли иметь нормативный характер, сначала необходимы общие руководящие идеи права, не закрепленные законодательно,

а уж затем принципы права как основополагающие идеи с целью наиболее пра-

вильного и адекватного отражения социальной действительности в соответ-

149Фоминская М.Д. Духовно-нравственные основания и предпосылки «достоинства личности» как юридической категории // Вестник юридического факультета Южного федерального университета. 2019. № 1. С. 8–14.

150Клименко А.И. Идеологические основания правопорядка // Правопорядок и его институциональные основы: сборник трудов Международной научной конференции. Воронеж, 2019. С. 11–17; Клименко А.И. Проблема юридизации ценностей // Публично-правовые формы и методы социализации личности: сборник трудов Всероссийской научной конференции. Воронеж, 2019. С. 5–11.

160