7. Лимож. Рынок (Большая новость)

            В автографе имеется ремарка (по-французски, позднее зачеркнутая Мусоргским): «Большая новость: господин Пимпан из Понта-Понталеон только что нашел свою корову: Беглянку. “Да, сударыня, это  было  вчера. – Нет, сударыня, это  было третьего дня. Ну да, сударыня, корова бродила по соседству. – Ну, нет, сударыня, корова вовсе  не бродила. И т. д.”».

            Сюжет пьесы комичен  и простоват. Взгляд на нотные  страницы невольно  наводит на мысль, что  «французское» в этом цикле – сад Тюильри  и рынок в Лиможе – Гартману-Мусоргскому виделись в одном эмоциональном ключе. Прочтение же исполнителями высвечивают эти пьесы по-разному. Данная пьеса, изображающая «базарных баб» и их  спор, звучит более энергично, чем детская ссора. При этом нельзя не отметить, что исполнители, желая усилить эффект и обострить контрасты, в определенном смысле игнорируют указания композитора: и у С. Рихтера, и в исполнении Госоркестра под управлением Е. Светланова темп очень быстрый, в сущности, это Presto. Создается ощущение стремительного движения куда-то. Мусоргского же предписано Allegretto.^[17] Он звуками живописует оживленную сцену, происходящую на одном месте в окружении «броунова движения» толып, как это можно наблюдать на всяком многолюдном и оживленном рынке^[18]. Мы слышим поток скороговорной речи, резкие нарастания звучности (crescendi), острые акценты (sforzandi). В конце в исполнении этой пьесы движение еще большее ускоряется, и на гребне этого  вихря мы «падаем»  в…      

8. Катакомбы (Римская гробница). С мертвыми на мертвом языке

            …Как не вспомнить строки А. Майкова!

Ex tenebris lux[19]

Скорбит душа твоя. Из дня —

Из солнечного дня — упал

Ты прямо в ночь и, всё кляня,

За смертный взялся уж фиал...

 

               Перед этим номером в автографе имеется ремарка Мусоргского  на русском языке: «NB: латинский текст: с мертвыми на мертвом языке. Ладно бы латинский текст: творческий дух умершего Гартмана ведет меня к черепам, взывает к ним, черепа тихо захвастались».

               Рисунок Гартмана - один из немногих сохранившихся, по которым Мусоргский писал свои «Картинки». На нем изображен сам художник со своим спутником и еще одним человеком, который их сопровождает, освещая путь фонарем. Кругом стеллажи с черепами.

               В. Стасов так описал эту пьесу в письме к Н. Римскому-Корсакову: «В этой же второй части [«Картинок с выставки». – А. М.] есть несколько строк необыкновенно поэтических. Это музыка на картинку Гартмана «Катакомбы парижские», все состоящие из черепов. У Мусорянина (так Стасов ласково называл Мусоргского. – А. М.) сначала изображено мрачное подземелье (длинными тянутыми аккордами, часто оркестровыми, с большими ферматами). Потом на тремоландо идёт в миноре тема первой променады - это засветились огоньки в черепах, и тут-то вдруг раздаётся волшебный, поэтический призыв Гартмана к Мусоргскому».

9. Избушка на курьих ножках (Баба-Яга)

               Рисунок Гартмана изображал часы в виде избушки Бабы-Яги на курьих ножках, Мусоргский прибавил поезд Бабы-Яги в ступе.

               Если рассматривать «Картинки с выставки» не только как отдельное произведение, но в контексте всего творчества Мусоргского, то можно заметить, что разрушительные и созидательные силы в его музыке существуют в неразрывности, хотя в каждый момент превалирует одна из них. Так в данной пьесе мы найдем сочетание зловещих, мистически-черных красок с одной стороны и светлых - с другой. И интонации здесь двух типов: с одной стороны, злобно-залихватские, пугающие, пронзительно-резкие, с другой – бодрые, весело призывные. Одна группа интонаций как бы угнетает, вторая, наоборот, воодушевляет, активизирует. Образ Бабы-Яги^[20], согласно народным поверьям, есть средоточие всего жестокого, разрушающего добрые побуждения, мешающего осуществлению хороших, благих дел. Однако композитор, показав Бабу-Ягу с этой стороны (ремарка в начале пьесы: feroce [итал. - свирепо]), повел повествование и в иную плоскость, противопоставив идее разрушения идею роста и победы добрых начал. К концу пьесы музыка становится все импульсивнее, радостный звон  нарастает, и, в конце  концов, из недр темных регистров фортепиано рождается огромная звуковая волна, окончательно растворяющая всякие мрачные импульсы и самозабвенно готовящая пришествие самого  победного, самого ликующего образа цикла – гимна «Богатырских ворот».

               Эта пьеса открывает собой ряд образов и произведений, изображающих всяческую чертовщину, нечистую силу и наваждение – «Ночь на Лысой горе» самого М. Мусоргского, «Баба-Яга» и «Кикимора» А. Лядова, Леший в «Снегурочке» Н. Римского-Корсакова, «Наваждение» С. Прокофьева…