книги / Экономическая социология переходной России. Люди и реформы

Рис. 1. Социальный механизм функционирования и развития экономики

труда, улучшения качества продукции, завоевания новых рынков сбыта, роста производства. Передача же импульсов осуществляется через живую активность (деятельность, по­ ведение) групп, функционирующих в системе экономиче­ ских отношений и в то же время являющихся субъектами социальных отношений, занимающими то или иное положе­ ние в социальной структуре данного общества. Иными сло­ вами, это значит, что экономика функционирует через ак­ тивность ее субъектов. Причем субъектов разного уровня: начиная от высших политиков и государственных чиновни­ ков и кончая крестьянами и рабочими.

Как видно, объект, изучаемый экономической социоло­ гией, представляет собой обширную область явлений, ле­ жащую “на пересечении” экономики и общества. Исследо­ вания в этой области предполагают анализ на двух уров­ нях: на макроуровне (с использованием данных статистиче­ ского учета) и на микроуровне (с использованием таких ме­ тодов, как экспертные опросы, неформализованные интер­ вью, массовые опросы отдельных категорий работников, включенное наблюдение).

Описанный социальный механизм, с одной стороны, универсален, инвариантен для разных типов экономик, а с другой — динамичен.

С распадом СССР и отказом от диктатуры КПСС соци­ альный механизм советской экономики начал меняться.

Прежде всего изменилась роль государства. Оно перестало быть прямым орудием определенной политической партии и отказалось от оперативного управления экономикой в пользу рынка. Однако на смену огосударствленному управлению пришла система, деформированная противо­ правными и криминальными действиями чиновников. Эта система резко изменила положение людей: заставила их учиться ‘^выживать”, искать “ниши”, осуществлять “нефор­ мальную занятость”, уходить от налогов и т.п. Поведение общества, реакция социальных групп (например, директор­ ского корпуса, аграриев, интеллигенции) на экономическую политику государства ведут к той или иной корректировке проводимого им курса. Начала складываться новая право­ вая система.

В состав нового социального механизма входят два рода элементов: во-первых, стационарные, унаследованные от со­ ветской эпохи; во-вторых, новые, возникшие в процессе ре­ формирования советской экономики. Это значит, что эконо­ мические реформы в России осуществляются внутри-сохра­ няющегося исторически сложившегося общества — старой культурной среды и унаследованных черт населения страны.

Итак, мы познакомились с тем, как с помощью категорий экономической социологии можно изучать социальные проблемы экономического развития страны. Возникает ес­ тественный вопрос: используется ли описанная методоло­ гия в практике принятия хозяйственных решений, при вы­ работке экономической политики?

§ 7. Почему власть "глуха" к социологической науке?

Важнейшим направлением экономической социологии во всех странах мира является анализ социальных факторов экономических перемен. Понятно, что переход России от огосударствленной экономики к рыночной породил множе­ ство новых проблем, о которых в советские времена и не слыхали.

Однако обилие новых проблем не означает ни того, что они изучаются, ни тем более того, что результаты исследо­ ваний используются в практике управления экономикой и страной. Совсем нет. Хотя в принципе категории и методы экономической социологии “вплетены” в реальную эконо­ мическую жизнь российского общества, а социальный ана­ лиз процессов, идущих в нынешней российской экономике,

необходим и потенциально весьма полезен, на практике та­ кой анализ, по существу, отсутствует. Поэтому важно опи­ сать хотя бы “модельные примерь?’ такого анализа — при­ меры, которые могут облегчить проведение такого анализа на практике.

Первый пример: своевременный и глубокий социологиче­ ский анализ ситуации в сельском хозяйстве мог бы помочь предотвратить ту кризисную (без преувеличения — драмати­ ческую) ситуацию, которая сложилась в отрасли.

Суть ситуации такова. Решения российских властей, принятые в 1991—1992 гг., сломали колхозный уклад в сельском хозяйстве страны, предположив возможность замены его фермерским. Однако на деле вместо эффек­ тивной системы фермерских хозяйств получили полный развал отрасли. С одной стороны, государство предоста­ вило колхозам свободу продавать свою продукцию. Од­ новременно оно сняло с себя обязательства по финанси­ рованию хозяйств. С другой стороны, государство сохра­ нило за собой контроль за материально-технической ба­ зой сельскохозяйственного производства. В сочетании с безденежьем колхозников это привело к невозможности продолжать производство. По сути, все существовавшие в

СССР трудности с техникой, горючим, запчастями, ремон­ том не только не были устранены, но еще более обостри­ лись. Кроме того, государство сдерживает, тормозит ре­ альное акционирование хозяйств с реальным участием крестьян. Что касается планов на создание фермерства, то они тоже не реализованы: численность фермеров не рас­ тет, а появившиеся фермеры испытывают огромные труд­ ности. Многие из них разоряются. В результате всей по­ литики и всех мероприятий, проведенных в 1991—1996 гг., главной формой сельскохозяйственного производства в России оказались маломощные, лишенные техники личные подсобные хозяйства.

Понятно, что эта ситуация — продукт дефектного уп­ равления экономикой. Понятно и то, что социология — это не власть и политических решений она, как и любая иная наука, не принимает. Но социология способна выяв­ лять социально-экономические механизмы тех процессов, которые идут. И тем самым способствовать принятию пра­ вильных решений.

Для того чтобы она могла играть эту роль, нужны не любые, а определенные — крупномасштабные, представи­ тельные и глубокие — исследования, способные давать до­ стоверную информацию. В данном случае — в сфере сель­ ского хозяйства. Таких исследований государство не про­

вело. Опять же само обращение или необращение к социо­ логии зависит от качества власти и ее установок. Если же власть игнорирует население страны и ее экономику, то у нее нет и мотивов обращаться к науке. В этом случае со­ циология остается “не у дел”. Что и имело место в приве­ денном случае.

Спрашивается: зачем же приводится пример с сельским хозяйством, если социология к решению его проблем не привлекалась? Пример полезен потому, что показывает — пусть и на негативном опыте, — что без привлечения нау­ ки, в данном случае экономической социологии, невозмож­ но решать социально-экономические проблемы, если, ко­ нечно, власть хочет их решать. Хотя в России это условие не выполняется, но знать возможности социологии необхо­ димо. Ведь начальники приходят и уходят, а проблемы ос­ таются. И решать их все равно придется. И науке прихо­ дится пока работать как бы впрок. Блестящий пример да­ ют исследования, посвященные деревне, ситуации в сель­ ском хозяйстве России [56; 57].

Второй пример — ситуация с малым и средним бизне­ сом. Если бы в начале 90-х годов государство грамотно ис­ пользовало социологию для анализа причин торможения развития малого и среднего бизнеса в России, то (опять-та­ ки при наличии политической воли!) его развитие могло пойти иначе, чем оно пошло реально. Еще раз уточняю: речь идет об использовании социологической информации для принятия более грамотных экономических решений при условии, что власть исходит не из своих личных интересов, а из интересов страны, ее населения. В нынешних россий­ ских условиях это утопия. Но без анализа ситуации, как именно действует власть, вообще нельзя ни о чем говорить. И если власть действует всегда и во всем в интересах тех или иных кланов, то страна идет “вразнос”.

Итак, российский малый и средний бизнес составляет 10% ВНП, тогда как западно-европейская норма — 50— 60%. В Москве ежегодно разоряются 20% фирм, в удален­ ных регионах страны — значительно больше. Политика “максимального благоприятствования” по отношению к ма­ лым и средним частным предприятиям не проводится. На­ логовых льгот они не имеют. И это при том, что вся рыноч­ ная реформа задумывалась именно ради создания в России среднего класса — людей, имеющих собственность и пото­ му заинтересованных в развитии экономики страны. Малый и средний бизнес оказался жертвой избранной стратегии реформ, их проведения по бюрократическому варианту,

при котором средний и малый бизнес оказался задавлен­ ным крупными государственными корпорациями.

Ветеран малого и среднего бизнеса Марк Масарский, констатируя его бедственное положение, обсуждает те ва­ рианты развития реформ, при которых этот бизнес мог стать опорой государства [58]. И оказывается, что такие варианты были. Но почему же они не были реализованы?

Третий пример — конверсия. Проведенные исследования показали, что конверсия российской оборонной промыш­ ленности, производящей вооружение, не только не смогла спасти оборонные предприятия от банкротства, но, более того, практически не состоялась. Среди директоров этих предприятий, опрошенных в конце 1996 — начале 1997 г., 62% опасались банкротства [11]. Проблема конверсии мо­ жет служить классическим примером безответственности экономической политики правительства в период перехода к рынку. Объявленная правительством Гайдара программа конверсии [1] предполагала, что на старой производствен­ ной базе “будут созданы новые современные производства с новой технологией, мощной конструкторской и экспери­ ментальной базой”. В программе предполагалось, что в те­ чение 1—2, максимум 5—7 лет произойдут: 1) “передача имеющихся в наличии запасов сырья, топлива и материалов из оборонного в гражданский сектор, переключение на вы­ полнение невоенных заказов; 2) перераспределение произ­ водственных мощностей, способных без значительных за­ трат переключиться на производство гражданских заказов; 3) перевод части высвобождаемой рабочей силы на вакант­ ные рабочие места в гражданской экономике” и т.д. Весь этот план был утопическим. По расчетам А.Н. Шулунова [59], на проведение конверсии в полном объеме требова­ лось 150 млрд. руб. Таких денег власть не имела, и практи­ ки с самого начала это понимали. Но так как власть “дави­ ла”, то предприятия, следуя советской привычке, начали проводить псевдоконверсию: открывая те или иные допол­ нительные производства (чаще всего малозначащей продук­ ции) на простаивающих мощностях, стали считать, что про­ водят конверсию. Как всегда, отчетные показатели .были прекрасными, а реальная отдача — минимальной. Не слу­ чайно экспертный опрос, проведенный по итогам первых двух лет рыночных реформ (весной 1994 г. было опрошено 200 экспертов ВЦИОМа), дал следующие результаты: на вопрос “Удалось или не удалось провести конверсию?” от­ вет “удалось” дали 9% экспертов; ответ “не удалось” — 86; “не знаю” — 5% [60].

Описанная ситуация — типичный пример политики, ко­ торая проводится без предварительного научного анализа возможностей и путей решения выдвинутой задачи. Сейчас об этом поздно писать, но если бы власть понимала важ­ ность информационного обеспечения принимаемых реше­ ний и проводила “предпроектный анализ”, то таких ошибок могло бы быть меньше.

Эффективность использования социологической науки как инструмента для подготовки более обоснованных реше­ ний в сфере управления экономикой зависит от двух фак­ торов: 1) от качества государственного аппарата — его компетентности, ответственности, оперативности и др. и 2) от состояния самой науки, ее способности диагностировать и решать возникающие проблемы.

Выше (§ 7) отмечалось, что постсоветское российское государство оказалось неспособным использовать социо­ логию как инструмент для диагностики и решения соци­ альных проблем. Это естественно привело к тому, что глубоких разработок новых социальных проблем, порож­ денных переходом к капитализму, практически не оказа­ лось. Какой была причина этой ситуации, что именно произошло?

§ 8. Социология в СССР и в постсоветской России: от развития в эпоху застоя к застою

в эпоху перемен

После распада СССР начавшая развиваться социология оказалась в парадоксальном положении.

Парадокс первый: свобода есть, но социологии как со­ циального института нет.

В 1994 г. я участвовала в конференции, посвященной 25-летию ленинградской социологической школы. Слушая доклады классиков советской социологии — В. Ядова, В. Шубкина, Б. Фирсова, А. Алексеева и др., я вдруг об­ наружила некую странность. Давая оценку советскому пе­ риоду развития социологии (а школа Ядова работала в 60—80-е годы), ее самые авторитетные представители яр­ ко живописали тогдашнюю социологию с положительной стороны. Получалось, что ее состояние в советские време­ на было просто блестящим. По их мнению, она просвеща­ ла общество, разоблачала идеологические мифы, готовила будущую демократизацию. Из их выступлений вырисовы­ валось мощное научное направление, которое выполняло в обществе весьма заметную роль.

С другой стороны, известно, что именно в те годы, ко­ гда расцвела ядовская школа, т. е. в 70—80-е годы, ведущие социологи СССР оценивали положение в социологии остро критически. И вот через 10 лет выяснилось, что на самом деле тогда-то был расцвет.

Таким образом, то, что современники оценивали пес­ симистически, потомки переоценили. По мнению потом­ ков, в эпоху СССР советская социология прошла свой зо­ лотой век!

Каковы корни этой переоценки, как и почему она возни­ кла? Причина одна — сравнение с нынешним временем. Как оказалось, на фоне теперешнего состояния социологиче­ ской науки ее состояние в эпоху СССР стало выглядеть не только не трагично, но даже оптимистично.

Мне захотелось проверить ту оценку, которая прозву­ чала на конференции. Ведь с оценкой “классиков” никто из участников конференции не спорил. Более того, все вспоминали множество фактов, свидетельствовавших о царившем в 60—80-е годы духе творчества, о глубине по­ лученных тогда результатов, об увлеченности, с которой тогда работали, о крупных научных школах, межрегио­ нальных научных контактах, социологических экспедици­ ях и т.д.

Но так ли все это? И вообще не надуманно ли это срав­ нение? Ведь в СССР была цензура, был партийный и кагэ­ бистский контроль за мыслями, был запрет на изучение ос­ новных проблем общества — власти и собственности. Не говоря уже о многих десятках запретных тем, начиная от стратификации и кончая сексом. А если социологу недос­ тупен объект изучения, то какие же результаты такой со­ циолог мог давать?

Для ответа на вопрос, какой оказалась динамика совет­ ской социологии, я провела минимальный сравнительный анализ.

Что показывает сравнение современной социологии с советской?

В сравнении с эпохой СССР сегодня мы имеем неоспо­ римые преимущества: 1) свободу организации любых ис­ следований; 2) свободу международных связей; 3) свобо­ ду высказывания любых научных идей и концепций; 4) свободу использования и сбора любой информации. Вро­ де бы преимущества нового положения науки самооче­ видны.

Однако при всей ценности свободы она дает отдачу да­ леко не при всех условиях. Кроме свободы, нужны еще не­ кие базовые институциональные условия, которые позволя­

ют эту свободу реализовать. К их числу нужно отнести, по крайней мере, семь: 1) наличие работающих научных орга­ низаций; 2) наличие системы внешних взаимодействий с другими научными организациями как внутри страны, так и за рубежом; 3) нормальное воспроизводство научных кадров; 4) наличие внутреннего социального заказа, спроса на исследования по актуальным для страны проблемам; 5) наличие стимулов и мотивов для проведения исследова­ ний по актуальной для страны тематике; 6) наличие мате­ риальных условий для проведения крупных исследований; 7) наличие научного сообщества (на разных уровнях) как социальной среды для творчества, как социального меха­ низма, который необходим для повышения качества и на­ копления научных знаний.

Если по этим семи институциональным условиям сопос­ тавить состояние социологической науки в СССР и в пост­ советский период, то придем к парадоксальному выводу: в

СССР социология была социальным институтом, а в пост­ советскую эпоху перестала им быть.

Действительно, она имела все признаки социального института. Это особые социальные организации: целые НИИ или специализированные отделы в НИИ; специали­ зированные научные коллективы — активно работающая совокупность специалистов, связанных реальными науч­ ными взаимодействиями и контактами. Эта группа пред­ ставляла собой научное сообщество, которое в те годы достаточно активно функционировало и имело свои осо­ бые социальные нормы и ценности. Например, было при­ нято дарить коллегам выходившие книги с результатами исследований, информировать о научных результатах, об­ суждать их на совместных заседаниях и конференциях. Наконец, социологи той эпохи имели определенные соци­ альные ценности. Хотя у разных групп ученых они разли­ чались — от прокоммунистических до диссидентских. Первые представляли официальное крыло советской со­ циологии, вторые — ее критическое крыло. То есть раз­ межевание проходило по отношению к власти. Но сам этот факт означал (о чем мы тогда не задумывались), что не только диссидентствующие, но и прокоммунистические социологи были ориентированы на проблемы страны, на их анализ и решение.

Надо сказать, что именно в условиях тоталитаризма и огосударствленной экономики, в начале 60-х годов» нача­ ли возникать и сформировались крупные продуктивно ра­ ботавшие научные коллективы, выполнявшие значитель­ ную социальную функцию, так или иначе связанную с на­

роднохозяйственными задачами. Социология тех лет бы­ ла макросоциологией. Это выражалось в анализе крупных проблем, таких, как межрегиональные различия в услови­ ях жизни населения, сельско-городские различия, соци­ альные проблемы в отраслях народного хозяйства и др. Характерным моментом было выполнение крупных иссле­ довательских проектов динамического характера: проект “Человек и его работа” в Ленинграде шел 12 лет (1965— 1977 гг.); проект “Таганрог 1, 2 и 3” в Москве — 14 лет (1975—1989 гг.); проект “Методология системного изуче­ ния советской деревни” в Новосибирске — более 15 лет (1967—1982 гг.).

Немаловажно и то, что именно в это время появились стимулы для серьезного занятия социальными проблемами. В 60—70-е годы в социологию шли математики, инженеры, кибернетики, лингвисты, юристы, педагоги, врачи, руково­ дители предприятий. Причем приходили люди, искренне желавшие понять устройство общества, его трудности и проблемы и, главное, стремившиеся практически участво­ вать в решении этих проблем.

Именно в советское время сформировалась методоло­ гия исследований, основанная не только на опросах обще­ ственного мнения, но и на данных статистики. Возникла традиция совместной работы социологов с органами гос­ статистики, увязки социологической и статистической ин­ формации.

В эпоху СССР советская социология продуктивно ра­ ботала на промышленных и других предприятиях, решала социальные проблемы многих трудовых коллективов страны. Разработанная социологами методология соци­ ального планирования, безусловно, была полезной как с принципиальной стороны (как форма заботы об интере­ сах работников), так и в практическом смысле. Социаль­ ное планирование усиливало стимулы к труду, улучшало обстановку на предприятиях, помогало управлять колле­ ктивами [61].

Таким образом, институциональный характер советской социологии бесспорен.

Не менее бесспорно и то, что сегодня свой институцио­ нальный характер российская социология утратила. Дейст­ вительно, что мы имеем сегодня? Имеем распад научных организаций и коллективов, а соответственно и всего науч­ ного сообщества в целом. Имеем прекращение воспроиз­ водства кадров. Имеем прекращение крупномасштабных и долгосрочных исследований. Имеем ориентацию не на со­ циальные нужды и проблемы страны, а на западные зака­

зы. Имеем обеднение технологии исследований и связан­ ную с этим низкую результативность. Действительно, прежнее, советское общество социологи в целом знали. По­ нимая фундаментальные дефекты управления экономикой (хотя и не имея возможности писать о них), социологи изу­ чали то, что разрешалось. Но изучали достаточно глубоко и масштабно. А сегодня? Ответ очевиден.

Парадокс второй: свобода есть, а углубления исследова­ ний нет.

Нынешнее российское общество социологи изучают бо­ лее фрагментарно и более поверхностно. Эта оценка, как и всякое обобщение, не абсолютна: имеются ученые, которые работают глубоко. Но если говорить обо всей совокупно­ сти исследований, то социология не столько накапливает, сколько теряет то, что имела в эпоху застоя.

Если взять за 100% все социальные (социально-экономи­ ческие, социально-политические, социально-правовые, со­ циально-национальные и др.) проблемы, которые наблюда­ ются в стране сегодня, и посчитать процент тех, которые так или иначе изучаются, то увидим, что доля изучаемых исчезающе мала.

Каков в целом баланс приобретений и потерь?

С одной стороны, перестройка и последующие реформы сняли идеологические запреты. Нет цензуры, нет идеологи­ ческого отдела ЦК КПСС, изучать можно все. Можно про­ водить любые исследования за рубежом, сотрудничать с любыми партиями, иметь любую идеологию. Можно само­ стоятельно искать заказчиков, иметь дело с кем хочешь, ко­ го найдешь — от министерств до преступного мира. Мож­ но издавать любые книги, любые журналы, любые газеты. Можно ездить куда и насколько желаешь. Можно разде­ лять любую западную теорию, создавать любые социологи­ ческие организации. И при этом никаких требований к на­ уке со стороны государства, по существу, нет.

В результате всего этого облик социологии существен­ но изменился: 1) впервые в жизнь вошли опросы общест­ венного мнения; 2) возникли десятки новых социологиче­ ских центров; 3) большие масштабы приобрели не только контакты с западными учеными, но и совместные исследо­ вания; 4) научные публикации стали разнообразнее, инте­ реснее.

Вроде бы новая эпоха расширила возможности и про­ двинула социологию вперед.

Но, расширив свободу, новые условия одновременно привели к тому, что сегодня социология не только переста­ ла быть социальным институтом общества, но и фронт на­