книги / Пережитое земля и жизнь

знаю, насколько точно я определял жеребость; важно было не только установить жеребость, но и определить срок. Ибо по возрасту жеребости кобылицу освобождали (подобно беременной женщине) сначала от тяжелых работ (помнится, за три месяца),

апотом и от всех работ. Позднее, примерно с середины января 1947 года, мы подавали документ об освобождении. Неисполнение грозило карой.

Такое строгое было отношение к коню. Я уже выше отмечал: на 1 января 1941 года в СССР имелся 21 миллион лошадей,

ана 1 января 1945 года – 9,9 миллионов. Все надежды в сельском хозяйстве возлагались на лошадей.

Если возникали сомнения в возрасте жеребости, приходилось исследовать вновь. Кроме того, повторно были исследованы кобылицы с диагнозом «сомнительно», некоторые по тричетыре раза. Словом, работа была важная. Иногда приходилось работать на холоде, а это – работа с оголенными до плеч руками. Нас предупреждали беречься: могли возникнуть воспаления плечевых суставов со страшными болями. К счастью, меня этот недуг миновал.

Споявлением холодов «оживала» чесотка. Эта болезнь водилась на конепоголовье в колхозе имени Буденного. Весь остаток 1946 года у меня ушел на лечение чесотки в этом колхозе. Поскольку болезнь здесь была не новой, уже была выстроена газокамера. Так вторично, через два года, мне пришлось возиться с газоокуриванием. Правда, теперь без помощи тола и сметаны.

Председатель колхоза К.В. Антропов выделил мне квартиру и установил хорошее питание, последнее было очень кстати. Однако пришлось ходить пешком в Мазунино после окончания работы, при этом никто не подумал о выделении транспорта для меня. Зима, дни стали короткими. Несмотря на быстро наступавшую темень и непогоду, шел пешком (выпадал снег, и иногда дул сильный встречный ветер). Периодически меня вызывали в тот или иной еще более удаленный колхоз к заболевшим животным. Обычно, когда что-то случалось, за мной приезжали. Правда, отвезти меня обратно иногда отказывались, но нечасто.

261

elib.pstu.ru

Постепенно я стал заводить знакомства. Первыми считаю семью почтальонов Поповых. Отдельного почтового пункта в селе не было. Отделением служила квартира Поповых. Точнее, Поповы использовали дом для почты под квартиру. Это были пожилые люди, почти старички. Меня они привечали. Почему? Не знаю, но я ближе сошелся с их сыном Евгением.

Женька не очень давно вернулся из армии. Офицер, в чине капитана. На фронте командовал штрафным батальоном. Однако хорошей дружбы у нас с ним и со всей семьей не состоялось. Женька был не прочьвыпить. У меня кэтому желания не водилось.

Передо мной стоял вопрос об обзаведении семьей, женитьбе. Поэтому я стал присматриваться к девушкам. Если секретарь сельсовета на мое внимание не реагировала, то с девушкамиколхозницами общаться условий не было. Клуб работал только по воскресеньям. Обычно там только танцевали под гармошку. Я танцевать не умел. К тому же, что ни говори, хотелось иметь подругу более образованную. Из таких имелись две молодых незамужних учительницы. Одну звали Раей, другую не припомню. Рая была красивее, шатенка, другая – брюнетка. Однако общаться с ними мне не приходилось. Вскоре Рая вышла замуж за учителя Костю Антропова. Вниманию другой ко мне помешало следующее. Надежда Кузьмовна, моя хозяйка, жена фельдшера Шергина, постоянно вела речи: мол, пора жениться. Среди соседей рекламировала меня как хорошего парня. В том же духе вел со мной разговоры ветсанитар Семен Коротков.

Как бы между прочим завел речь о новой квартире: мол, сын Вася скоро из армии придет, семью заведет, будет тесно у Шергиных. Вася еще юношей до армии сожительствовал с одной девицей по имени Тася. У нее от Васи – ребенок. Правда, она перебрала мужиков после Васи немало, но общий с Васей сын Василька их соединит. О судьбе Васильки, так его звала бабушка Надежда Кузьмовна, всемье Шергиныхразговоры велисьпостоянно.

Семен предложил: первая жена его брата Егора Коротникова живет одна со своим сыном. Переходи туда, она согласится. Я, конечно, понимал, куда клонит Семен. А почему бы и не по-

262

elib.pstu.ru

пробовать. Звали ее Александрой, сына – Витей. Семен – к ней, она – за. Так я перешел на новую квартиру.

Со второй или третьей ночи мы с ней оказались в одной кровати. Я был молод, активен. Она была довольна. С питанием у нее было хорошо. Однако через месяц–полтора она мне опостылела. Однажды заявил Кузьмовне, что хочу вернуться к ним. «Ну, что ж, переходи», – было ее согласие. Я снова стал жить у Шергиных.

***

Ближе к весне я познакомился с девушками-студентками, учившимися в Сарапуле. Две из них – Лида, старшая, и Тамара, младшая – были дочерями птичницы Надежды Носачевой. Обе симпатизировали мне, но я не имел морального права вовлекать их в «романтические истории». Они должны были продолжать учиться: Лида – в медицинском училище, Тамара – в педагогическом. Обе мне нравились, но более их обеих мне нравилась Нина Вахрушева, смешливая красивая блондинка, которая тоже училась в педучилище.

Примерно в конце апреля 1947 года на разнарядке одной бригады в конюшне я увидел девицу. Поинтересовался, кто она? Зовут Катей, дочь Сени Волка (прозвище). Семен Коротков быстро нас сосватал. Оказалось: она была замужем, у нее свой дом, но живет сейчас у отца. Кузьмовна благословила, и я отправился к новой жене. Она в ожидании меня растопила печь в своей избе. Избушка небольшая. Стол, кровать, печь заняли всю площадь. С провизией у нее оказалось не то что у Сони. День и ночь мы провели вместе. Наутро должен был ехать в Ижевский сельсовет, в ожидании подводы зашел в сельсовет и признался, что женился на Кате. Аксеновский вместо поздравления глянул куда-то в сторону и произнес: «Но-но…», не закончив какую-то мысль. Меня это насторожило и озадачило. В колхозе пришлось заночевать. Наутро я обнаружил неприятные ощущения. Вот так да! «Подруга добавила проблем» – вот что означало «но-но» Аксеновского. Выговорив ей все, что о ней думаю, к Кате я больше не вернулся.

263

elib.pstu.ru

***

Прежде чем изложить следующие события, скажу о руководстве района. Ежемесячно райзо собирало совещания специалистов. Зимой конюх лошадь подкормил, и раза три мы ездили на ней в Камбарку.

Ледостав на Каме – в начале декабря. Дорога в Камбарку из Мазунино поймой составляла километров пять, потом путь по льду против Бутьина, точнее, на речную пристань Камы. С Бутьина до Камбарки тоже около пяти километров. Андрей Шергин, Липа, курил махорку, почти не переставая. Скручивал папиросу толщиной в мизинец, длиной около 15 сантиметров. Ввалившись в передок саней, укрывался воротником тулупа так, что торчала наружу папироса, и дымил, как паровоз. Хватало этой папиросы обычно до подъезда к Каме. На другом берегу обычно останавливались, чтобы передохнула лошадь, а мы разогрели ноги на ходу. Здесь опять Андрей скручивал очередную папиросу, ее хватало до Камбарки. Так, с шутками мы обычно ездили всю зиму. Сначала втроем: я, Андрей и зоотехник. Потом вдвоем: зоотехник в начале 1947 года рассчитался и уехал куда-то, оставив горячо любимую его подругу соломенной вдовой.

Во время войны районное начальство разместилось в школах. Райком – в кирпичном здании времен стройки завода, райисполком – в одноэтажном деревянном здании школыдесятилетки; со всеми отделами райзо находилось там же.

Совещания проходили примерно по одному и тому же сценарию. Сначала отчеты двух-трех специалистов с мест. Меня ни разу не поднимали. Потом инструктировали главных специалистов – агронома, зоотехника, иногда ветврача. В заключение – наставительная речь заведующего райзо. Сменялись заведующие часто. Не помню, кто меня направлял в Галаново, потом в Мазунино, но в конце 1946 года был Дангузов. Он потом стал заведовать райвоенкоматом, а на его место приехал Иван Агафонович Сухих. Не помню, кто был председателем райисполкома, но хорошо запомнил секретаря райкома Четвертных. Мужчина высокого роста, атлетического телосложения с властными

264

elib.pstu.ru

чертами лица, тяжелым пронизывающим взглядом. Его и боялись, и очень уважали. Он был настоящим хозяином района. Говорили: до него не везло на секретарей. Одно время, в войну, секретарем был даже какой-то спортсмен-борец. Он много ел (жрал). В его бытность строилась вышка для воздушного кабеля телефонной линии через Каму, строилась в складчину всеми колхозами.

Из главных специалистов района запомнились главный агроном Еговкин и одна молодая агрономша. Очень красивая брюнетка, но, увы, говорила гнусаво (страдала из-за полипов в носу). Она скоро уехала, говорили, что на операцию.

Близилась весна 1947 года. В стране нарастала тревога из-за трудностей с продовольствием, вызванных войной. К этому прибавились сокращение посевных площадей и падение урожайности, нехватка рабочих рук – мужчины мобилизованы из армии частично: вернувшиеся с фронта мужчины старших возрастов были менее трудоспособны, основная рабочая сила – женщины да подростки. Очевидна нехватка тягловой силы (лошадей). В наличии у хозяйств лишь расхристанная техника МТС. Ко всему этому страну постигла засуха 1946 года. Начавшись

вМолдавии, она охватила юг Украины, все Среднее и Нижнее Поволжье. По размерам она превосходила засуху 1921 года (та охватила лишь Среднее Поволжье) и сравнивалась с величайшей засухой 1891 года. Засуха не охватила районы Сибири. Удмуртия не пострадала. Озимые худо-бедно успели убрать, но

вконце августа начались проливные дожди с редкими ясными днями. Поэтому много яровых хлебов было не убрано. Не знаю, что происходило в других, южных, районах Удмуртии, но на бедствие в Камбарском районе я насмотрелся. Поражала целеустремленность людей: в поля выходили от мала до велика, рядовые колхозники и руководство.

Говорили, что на борьбу за хлеб разъехалось все центральное начальство. Даже Сталин выезжал в Алтайский край, где

втот год был отличный урожай. В Удмуртию приезжал Н.Н. Шверник. И.Н. Шнейдерман при мне рассказывал мужи-

265

elib.pstu.ru

кам, как он приехал. К перрону ст. Сарапул подкатил спецпоезд – классный вагон и несколько платформ с легковыми автомобилями. По своим сходням автомобили съехали на перрон. Приехавшие разместились в автомобилях, и кавалькада покатила в город к городскому комитету партии. Потом поехали по колхозам. Приехали в один колхоз (какой, рассказчик не упоминал). В конторе одна сторожиха. Где, мол, председатель? Дома. «Сходите за ним…» Она приходит и докладывает Швернику: «Говорю ему, что какое-то начальство приехало, тебя требует. Он мне в ответ сказывает: «Опять какая-то сволочь приехала…». Шверник пожал плечами: «Ну, тогда поехали дальше». Уехали. Председатель все же пошел в контору. Однако его посадили в машину, следовавшую за кавалькадой, но уже… работники Сарапульского КГБ. (Неизвестно, отпустили ли.) Едут дальше, видят: стоит в поле комбайн, подъехали. Комбайнер что-то ремонтирует. Из машин правительственной кавалькады выскочили несколько инженеров. Быстро «обшарили» комбайн, докладывают Швернику: мол, не умеет ремонтировать. И поехали дальше.

В северных районах Удмуртии почти весь хлеб ушел под снег. Лида Носачева весной 1947 года окончила медицинское училище. Ее отправили в Карсовайский район. Потом летом приехала на побывку и рассказывала нам, что там происходит. Колхозники (и неколхозники) собирали перезимовавшее зерно в колосках. Оно оказалось ядовитым, и очень много людей умерло. «Страшно, – говорит, – смотреть на умирающих: у них буквально куски тела отваливались».

Еще в конце 1946 года стали поступать сведения, что

вБашкирии появилась болезнь лошадей – мыт. В начале 1947 года болезнь проникла в наш район и, видно, в соседние районы. В начале это особой тревоги у ветеринаров в верхах –

вМоскве и Ижевске – не вызвало. Лишь к весне спохватились, получив очередные месячные отсчеты. Как обычно, стали искать виновных там, где болезнь сопровождалась гибелью животных. На Мазунинском участке и в самом Мазунино первые случаи бо-

266

elib.pstu.ru

лезни были обнаружены около 20 апреля. Мыт – это контагиозное заболевание, быстро распространяющееся, но болеют не все лошади. Переболевшие получают иммунитет на всю жизнь, поэтому очередная эпизоотия появляется через 3–5 лет и поражает лишь всех народившихся после последней эпизоотии. Учитывая средний срок жизни рабочей лошади 10–12 лет, переболеть должны от половины до трети всего поголовья, из них, конечно, в основном молодняк до трех лет, это нерабочие кони. Если коегде мыт унес коней, то на моем участке я обратил внимание на легкое протекание болезни. При болезни мытом у лошади воспаляются подчелюстные железы. Сначала появляется плотная болезненная опухоль, высокая температура. Животное теряет аппетит. Через двое-трое суток опухоль размягчается – созревает гнойник величиной с кулак. Температура спадает, гнойник вскрывается. Сливкообразный гной вытекает, рана закрывается. Животное здорово. Однако зимой болезнь сопровождается осложнениями на легкие и другие органы, и все – с гноем.

В порядке борьбы с заболеванием выдается препарат мытный антиген, но, во-первых, он не создает устойчивого иммунитета – всего на несколько дней. Это значит, что, пока болеют одни лошади, у искусственно иммунизированных животных иммунитет заканчивается: они все равно переболеют.

Передо мной встал вопрос: что делать? Лечить, и тогда болезнь будет перебирать всех коней одного за другим, значит, на длительный срок. Практически на все лето. Или пусть быстрее все переболеют и к страдной поре выздоровеют. Я избрал последнее, тем более что биопрепаратов к весне не оказалось. Имеющиеся запасы использовали там, где началась эпизоотия зимой. А новая? Когда-то она опять будет?

С вопросом «что делать?» ко мне обратился И.Н. Шнейдерман. Я по простоте душевной поделился своими мыслями. Если начинать изоляцию больных, то на носу выезд в поле, с иммунитетом не столь большая часть лошадей. На чем поедешь? Он со мной согласился. И поскольку все же болел молодняк, он был сосредоточен на племенной ферме, где взрослые конематки

267

elib.pstu.ru

и жеребцы уже переболели когда-то. На конных дворах молодых лошадей лет от трех до пяти-шести были единицы. Болезнь они пережили еще до выхода в поле.

Однако меня ожидало непредвиденное: 3 или 4 мая мне сообщили, что на конеферме было какое-то начальство и страшно ругалось на работников фермы. Я отправился к И.Н. Шнейдерману. Он объяснял мне, что приезжал министр сельского хозяйства Удмуртской АССР Горбушин. Ижевское начальство, отведя первомайские праздники, кое-кто с похмельной головой, отправилось на места проверять, как обстоят дела с посевной. Характерно, что на юге Удмуртии начало весенне-полевых работ совпадает с Первомаем. Горбушин ехал, видимо, в угол республики – Сарапульский, Камбарский и Каракулинский районы, Мазунино оказалось на пути. Конечно, остановился здесь и, как полагается, отправился в сопровождении председателя колхоза не куда-нибудь в поле, а на важный участок того времени и гордость некоторых колхозов – племенную конеферму. А там… больной молодняк. У многих – гной. Все жеребята и кони вместе. На возмущенный вопрос «Что это такое?» Шнейдерман сослался на меня: мол, наш врач такое указание дал – пусть быстрее переболеют. Через два-три дня меня срочно вызывают в райзо. Явился. Мне подают бумагу: прочитай, мол, и распишись. Это приказ отдать И.И. Трубицина под суд! Странно, но, помнится, я воспринял это известие спокойно. Был, наверное, уверен, что докажу свою правоту, но меня послали в кабинет заведующего райзо. Им был недавно откуда-то прибывший управленец (говорили, что из Кировской области) Иван Агафонович Сухих. Я его увидел впервые. Надо сказать, стружку снимать с явившихся к нему «на ковер» он умел... Окончилось тем, что он скомандовал: «Уходи!», а вдогонку добавил: «В суд я на тебя подавать не буду!»

Чем руководствовался тогда этот человек, гадаю до сих пор. Или для него оказались убедительными мои объяснения, или он пожалел мою молодость и неопытность. Действительно, «язык мой – враг мой». Мне бы скрыть свое мнение в разговоре со

268

elib.pstu.ru

Шнейдерманом и молча провести его. Даже если что-то можно было делать с жеребятами, то лишь для видимости. Однако И.А. Сухих, чиновник среднего ранга, в своем решении брал огромную ответственность на себя. Дело в том, что его могли обвинить в соучастии. Это был 1947 год – время новых репрессий. Будь суд, мне грозила бы 58-я статья – умышленное распространение болезни среди конепоголовья, которого и так мало... Если это он сделал из жалости ко мне, то я склоняю голову перед его мужеством. Правда, не исключаю, что материалы были поданы на меня, но те, кто этим занимался, проконсультировались со специалистами и поняли мою правоту. Делу хода не дали. Основанием для такого мнения служит реплика члена бюро райкома, начальника РО МГБ. Эти люди тогда входили в бюро обязательно. Осенью 1947 года меня принимали в члены ВКП(б), и на бюро среди прочих вопросов он бросил реплику: «Ну, смотри…» Спрашивается: зачем в такой обстановке угроза?

Заканчивая тему, забегу вперед. В конце 1949 года или в 1950-м, когда я работал заведующим районной лечебницей, меня вызвали к телефону. Звонил начальник ветеринарного отдела из Ижевска Ворончихин. Когда я сказал ему, что у телефона – заведующий, не назвав своей фамилии, он строгим голосом спросил: «Оформили ли документы для передачи в суд на Трубицина?» У меня дыхание перехватило... Молчу. Он ругается по телефону: что, мол, за болван со мной разговаривает! И бросил трубку. Да, думаю, столько времени прошло, а «грех» надо мной висит. Видимо, приказ Горбушина стоял на контроле. Да и начвет до той поры не знал, что виновник Трубицин пошел на повышение у него под носом. Таков был Ворончихин, пользовавшийся в Удмуртии (и выше!) авторитетом. Потом, в 1954 году, мы с ним были в одной делегации от Удмуртии на только что открывшейся вновь ВДНХ. Догадывался ли он, что я тот «подлец» Трубицин, не знаю. Может, принимал меня за его однофамильца. Позднее Ворончихин стал председателем Совета министров Удмуртии, но кончил свой жизненный путь бесславно. Ижевское начальство, возглавляемое председателем Совета ми-

269

elib.pstu.ru

нистров, отправилось на охоту, куда-то в верховье р. Иж, пруд уже покрылся льдом. Решили прокатиться по ровному льду. На пути оказалась то ли полынья, то ли слегка промерзший слой льда. Весь Совмин канул в лету.

И еще. Если мое дело где-то консультировалось, то не у начвета, иначе через два с половиной года он не справлялся бы, осужден ли «подлец» Трубицин.

Весна 1947 года запомнилась еще одним событием. В конце 1946-го и в январе 1947 года появилось несколько указов о награждении работников сельского хозяйства орденами и медалями за урожайность 1946 года, а 9 февраля вышел указ, где за высокие результаты по сбору озимых и яровых культур (пшеницы и ржи), сахарной свеклы, кукурузы и хлопка были разработаны тарифы на получение звания Героя Социалистического Труда, орденов Ленина, Трудового Красного Знамени и медалей за трудовые отличия. Предусматривались награждения начиная от звеньевых бригадиров совхозов и колхозов МТС выше, до начала полевых работ проведена большая организационная работа. Об итогах этой работы – позднее.

Продовольственное положение в стране к весне становилось хуже. Коснулось это и меня. Поскольку я и мой подчиненный А.Н. Шергин были служащими, то получили паек в виде муки. И хотя я, проводя часто время в отъезде по колхозам, не участвовал в потреблении продуктов семьи Шергиных, все же проблема пропитания усугублялась. Тем более в конце мая вернулся из армии Вася. Спасало нас то, что у Шергиных оставалось достаточно картофеля. В июле мы довольствовались лишь картофельным супом с мизерным кусочком хлеба. Кузьмовна умудрилась готовить этот суп из свиной шкуры. Поскольку существовал строгий закон, запрещающий шпарку свиней при убое, у Шергиных оставалась несданная шкура с некогда забитой свиньи. Кузьмовна резала шкуру на части, опаливала щетину, измельчала шкуру и заправляла суп. Кроме того, в пойме Камы – обилие дикорастущего лука. Вкус его не горький, а слегка сладковатый, много слизи при жевании. Он служил кре-

270

elib.pstu.ru