новая папка 2 / 17099

Встреча

Рассказ в стихах

Посвящается А.Фету

1.

Опять Москва, - опять былая Мелькает жизнь передо мной, Однообразная, пустая, Но даже в пустоте самой

Хандры глубоко безотрадной В себе таящая залог - Хандры, которой русский бог

Души, до жизни слишком жадной, Порывы дерзкие сковал, - Зачем? Он лучше, верно, знал, Предвидя гордую замашку Жить чересчур уж нараспашку, Перехвативши налету И пережив почти за даром,

Что братья старшие в поту Чела, с терпением и жаром, Века трудились добывать,

... ... ... ...

2.

Одни верхушки, как известно, Достались нам от стран чужих.

Ичто же делать? Стало тесно Нам в гранях, ими отлитых. Мы переходим эти грани, Но не уставши, как они:

От их борьбы, от их страданий Мы взяли следствие одни.

Ирусский ум понять не может, Что их и мучит, и тревожит, Чего им рушить слишком жаль...

Ему, стоящему на гранях, С желаньем жизни, с мощью в дланях, Ясней неведомая даль,

Ивидит он орлиным оком

В своём грядущем недалеком Мету совсем иной борьбы - Иракла новые столбы.

3.

Теперь же - зритель равнодушный Паденья старых пирамид - С зевотой праздною и скучной

На мир с просонья он глядит, Как сидень Муромец, от скуки Лежит да ждёт, сложивши руки...

Зачем лежит? чего он ждёт? То знает бог... Он воззовёт К работе спящий дух народа, Когда урочный час придёт! Недаром царственного рода

Скалы недвижней в нём оплот...

Недаром бдят неспящим оком Над ним преемники Петра! - Придёт та славная пора, Когда в их подвиге высоком Заветы господа поймёт Избранный господом народ!

4.

Ипусть покамест он зевает, В затылке роется подчас, Хандрит, лениво протирает Спросонья пару мутных глаз.

Так много сил под ленью праздной Затаено, как клад, лежит,

Ив той хандре однообразной Залог грядущего сокрыт,

Ив песни грустно-полусонной, Ленивой, вялой, монотонной Порыв размашисто-живой Сверкает молнией порой.

То жажда лесу, вольной воли, Размеров новых бытия - Та песнь, о родина моя,

Предчувствие великой доли!.. Проснёшься ты, - твой час пробьёт, Избранный господом народ!

5.

С тебя спадут оковы лени, Сонливость праздной пустоты; Вождём племён и поколений К высокой цели встанешь ты.

Ипросияет светом око, Зане, кто зрак раба принял, Тебя над царствами высоко,

О Русь, поставить предызбрал.

Ивоспарит орёл державный,

...............

6.

Но в срок великого призванья, Всё так же степь свою любя, Ты помянешь, народ избранья, Хандру, вскормившую тебя, Как нянька старая, бывало...

Ты скажешь: "Добрая хандра За мною по пятам бежала, Гнала, бывало со двора

В цыганский табор, в степь родную Иль в европейский Вавилон, Размыкать грусть-кручину злую, Рассеять неотвязный сон".

Тогда тебе хандры старинной, Быть может, будет даже жаль - Так степняка берёт печаль По стороне своей пустынной; Так первый я - люблю хандру И, вероятно, с ней умру.

7.

Люблю хандру, люблю Москву я, Хотел бы снова целый день Лежать с сигарою, тоскуя, Браня родную нашу лень; Или, без дела и без цели, Пуститься рыскать по домам, Где все мне страшно надоели, Где надоел я страшно сам

Игде, приличную осанку Принявши, с повестью в устах О политических делах, Всегда прочтённых на изнанку, Меня встречали... или вкось

Ивкривь - о вечном Nichts и Alles Решали споры. Так велось В Москве, бывало, - но остались В ней, вероятно, скука та ж, Вопросы те же, та же блажь.

8.

Опять проходят предо мною Теней китайских длинный ряд,

Иснова брошен я хандрою На театральный маскарад. Театр кончается: лакеи, Толчками все разбужены, Ленивы, вялы и сонны, Ругая барские затеи, Тихонько в двери лож глядят

Икарт засаленных колоды В ливреи прячут... Переходы

Илестницы уже кипят Толпой, бегущею заране Ко входу выбираться, - она Уж насладилася сполна

Итолько щупает в кармане, Еще ль футляр покамест цел Или сосед его поддел?

9.

А между тем на сцене шумно Роберта-Дьявола гремит Три"о последнее: кипит Страданием, тоской безумной,

Борьбою страшной... Вот и (он), Проклятьем неба поражен

Ивеличав, как образ медный, Стоит недвижимый и бледный, И, словно вопль, несется звук:

Gieb mir mein Kind, mein Kind zuruck!

Ия... как прежде, я внимаю

С невольной дрожью звукам тем И, снова полон, болен, нем, Рукою трепетной сжимаю Другую руку... И готов Опять лететь в твои объятья -

Ты, с кем мы долго были братья, Певец хандры, певец снегов!..

10.

О, где бы ни был ты и что бы

Стобою ни было, но нам, Я твердо верю, пополам

Пришлось на часть душевной злобы, Разубеждения в себе, Вражды ко псам святого храма, И, знаю, веришь ты борьбе И добродетели Бертрама,

Как в годы прежние... И пусть Нас разделили эти годы, Но в час, когда больная грусть

Про светлые мечты свободы Напомнит нам, я знаю, вновь Тогда явится перед нами Былая, общая любовь

Сее прозрачными чертами,

Ссияньем девственным чела,

Чиста, как луч, как луч, светла!

11.

Но вот раздался хор финальный, Его не слушает никто, Пустеют ложи; занято Вниманье знати театральной Совсем не хором: бал большой В известном доме; торопливо Спешат кареты все домой Иль подвигаются лениво. Пустеет кресел первый ряд, Но страшно прочие шумят...

Стоят у рампы бертрамисты

Ине жалеют бедных рук,

Ивновь усталого артиста Зовет их хлопанье и стук,

Ивас (о страшная измена!) Вас, петербургская Елена, С восторгом не один зовет Московской сцены патриот.

12.

О да! Склонился перед вами, Искусством дивным увлечен, Патриотизм; он был смешон, Как это знаете вы сами.

Пред вами в страх и строгий суд Парижа пал - ...

Так что же вам до черни праздной,

До местных жалких всех причуд? Когда, волшебница, в Жизели Эфирным духом вы летели Или Еленою - змеей

Вились с вакхническим забвеньем, Своей изваянной рукой Зовя Роберта к наслажденьям, То с замирающей тоской,

То с диким страсти упоеньем, - Вы были жрицей! Что для вас Нетрезвой черни праздный глас?

13.

Смолкают крики постепенно, Всё тихо в зале, убрались

Ибертрамисты, но мгновенно От кресел очищают низ, Партер сливается со сценой, Театр не тот уж вовсе стал -

Идекораций переменой

Он обращен в громадный зал,

Иотовсюду облит светом,

Исамый пол его простой,

Хоть не совсем глядит паркетом, Но всё же легкою ногой

По нем скользить, хоть в польке шумной, Сумеют дамы... Но увы!

Не знать красавицам Москвы Парижа оргии безумной.

... ... ... ... .

... ... ... ... .

14.

Уж полночь било... масок мало, Зато - довольно много шляп...

Вот он, цыганский запевало

Иатаман - son nom m"echappe.

Одно я знаю: все именье Давно растратив на цыган, Давно уж на чужой карман Живет, по общему он мненью; А вот - философ и поэт

В кафтане, в мурмолке старинной...

С физиономиею длинной, Иссохший весь во цвете лет,

Ицеломудренный, и чинный...

Но здесь ему какая стать? Увы - он ходит наблюдать: Забавы умственной, невинной Пришел искать он на балу, И для того засел в углу.

15.

Вот гегелист - филистер вечный, Славянофилов лютый враг, С готовой речью на устах,

Как Nichts и Alles бесконечной, В которой четверть лишь ему Ясна немного самому.

А вот - глава славянофилов Евтихий Стахьевич Панфилов, С славянски-страшною ногой,

Со ртом кривым, с подбитым глазом, И весь как бы одной чертой Намазан русским богомазом.

С ним рядом маленький идет Московский мистик, пожимая Ему десницу, наперед Перчатку, впрочем, надевая...

Но это кто, как властелин, Перед толпой прошел один?

< 16.

Он головой едва кивает На многих дружеский привет, Ему философ и поэт

Ссмущеньем руку пожимает. В замену получает он Один сухой полупоклон,

Да нагло резкий, нагло длинный На синий охабень старинный Насмешки злобной полный взгляд, И дико пятится назад Пред ним славянофил сердитый, Нечесанный и неумытый...

Но прямо он идет к нему

Сулыбкою великодушной, Дивится он его уму, Потом зевает равнодушно,

Лишь только тот разинул рот, И дальше чрез толпу идет.

17.

Кто он? - вы спросите, читатель, - Кто он? - Во-первых, мой герой, Потом - хороший мой приятель, Сергей Петрович Моровой. Родясь полуаристократом - Немного с левой стороны, - Он, говоря витиеватым Казенным слогом, в дни весны, Хандрою мучась беспощадной, Свой миллионный капитал В четыре года промотал

И, наслаждений вечно жадный, Кругом в долгах, еще живет, Как прежде, весело, покойно, Пустых не ведая забот И думая, что недостойно С умом и волею людей

Перед судьбой упасть своей.

18.

... ... ... ... .

... ... ... ... .

Не одного уж язвой дома Его признал степенный град;

Ине один, дотоле мирный, Семейный круг расстроил он,

Ине один рогато-смирный Супруг покоя им лишен. Его бранят и проклинают,

Он - давний ужас всех старух,

Имежду тем - таков уж дух! - Его радушно принимают Во всех порядочных домах Богоспасаемого града,

Где он на всех наводит страх,

Ив нем Москва - скандалу рада, Хотя по сказкам - шулер он.

... ... ... ... .

19.

Лукавство вкрадчивого змея,

Иматематика расчет,

Имедный лоб, который лжет

Спокойно, гордо, не краснея,

Иобаятельная речь,

Излость насмешки страшно едкой, Всегда губительной и едкой

Испособ верный в сеть увлечь, Владенье вечное собою - Вот что герою моему Дало влиянье над толпою, Всегда покорною уму.

Он к людям не скрывал презренья - Но их природу он постиг

Инагло требовал от них,

Как от рабов, повиновенья, - И, сам не зная почему, Покорен каждый был ему.

20.

Его победам нет и счета, Как говорит толпы язык, - Но от любви уж он отвык

Илюбит только из расчета Или из прихоти; зато

В искусстве дивном обольщенья С ним не сравняется никто,

Ион избытком пресыщенья,

Исердца хладом ледяным,

Изорким взглядом, вечно верным

Иравнодушно-лицемерным, Терпеньем старческим своим Царит над женскою толпою...

Над ней лишь только тот один Всевластный, гордый властелин, Кто отжил жизнью молодою

Ичует хлад в своей крови,

Итолько требует любви.

21.

Его расчет был слишком верен,

Иплан рассчитан наперед. В себе вполне он был уверен

Изнал, что в прах он не падет Холодно-гордой головою Ни пред какою красотою Иль чистотой, ни пред каким

Порывом девственно-святым. Давно отвык он удивляться,

Давно не верил ничему, Давно не мог он предаваться Порыву сам ни одному, И, тактик вечно равнодушный,

В порыве каждом видел он Открытье слабых лишь сторон,

Да слишком длинный, слишком скучный Маневров и усилий ряд, Чему он вовсе не был рад.

22.

Итихо, верно, постепенно Умел до цели он дойти,

Ивыжидал почти смиренно, Пока сокрытая в груди

Страсть жертвы бедной незаметно Пробьет последний свой оплот, Пока безумно, беззаветно Она на грудь его падет.

Но и тогда, собой владея, Он принимал холодный тон И, сострадательно жалея, Читал ей проповеди он;

Он не любил ловить мгновенья, Он безгранично-роковой Хотел пре"данности одной, А не безумного забвенья. Притом - упреков не любил

Инервами расстроен был

23.

Совсем иным его видали С девоткой строгой и сухой

Ис резвой, свежей, молодой, Еще не ведавшей печали Благоухающей душой. Любовью пламенной и томной,

Ис маской чуть ли не святой,

Иречью тихою и скромной Ловил он первую;... ...

... ... ... ... . .

... ... ... ... . .

... ... ... ... . .

Но был с другою он другой: Он с ней свободно обращался, Брал на руки, как пожилой,