новая папка 2 / 17099
.pdfНад ней, как над дитей, смеялся, И постепенно, день от дня, Вливал в нее струю огня.
24.
Взгляните: вот он, гордый, стройный, Во фраке английском своем, Вполне комфортном и простом,
Сфизиономиею знойной,
Сбездонной пропастью очей, Как ночь таинственная, темных И полных пламенем страстей,
Сего лениво-беззаботной Походкой, с вечною хандрой И с речью вялой, неохотной, Но иронической и злой.
Взгляните: вот, толпу раздвинув, Он в угол устремил лорнет, От коего спасенья нет, И, взглядом масок рой окинув, Уже вдали узнал одно
Сзеленой веткой домино.
25.
Подходит он, - но как-то робко
Истранно руку подает То домино ему; идет
С ним неохотно и неловко, А он свой беззаботный вид Хранит по-прежнему; играя Цепочкой, что-то говорит Спокойно, строго, и, сгорая
Под маской злостью и стыдом, Его молчать уж умоляют, Но, с сожаленьем незнаком, Он тихо проповедь читает,
За сплетню сплетней платит злой
Идамы маленькую руку
Он щиплет в кровь своей рукой. Потом, окончив эту муку, Уходит, поклонившись ей, Влюбленной спутнице своей.
26.
Идет он дальше... Писком шумным Знакомых масок окружен, Болтаньем их неостроумным
Исплетнями скучает он. Уже зевать он начинает, Готов отправиться домой, Но вот одно его рукой Из домино овладевает.
Он смотрит долго - кто оно, Таинственное домино?
Ивидит только, из-под маски Блестят полуденные глазки. Она воздушна и мала, Ее рука бледна, бела,
Икончик ножки из-под платья - Из общих дамских ног изъятье.
Идолжен он сознаться в том, Что с нею вовсе незнаком.
27.
Была пора - и я когда-то Любил безумно маскарад...
Годам минувшим нет возврата, Но память их будить я рад.
Иснова вы передо мною, С своей живою красотою,
Царица масок, пронеслись!.. В ушах как будто раздались
Иваша речь, и смех ваш звонкой,
Иостроумно-милый вздор, Блестящий, светский разговор
Ипрелесть шутки вашей тонкой.
Философ jusqu"au bout de doigts,
Как вы меня назвали сами, Заветы мудрости едва Не забывал я вовсе с вами, Чуть не терял я головы,
Когда шутили только вы!..
28.
Но я увлекся... О герое Я позабыл моем. Идут
Они давно уж вместе двое И разговор живой ведут;
Но, равнодушный постоянно
Ивечно дерзкий, мой герой, Сергей Петрович Моровой, Невольно ожил как-то странно,
Имаски лепет внемлет он
С живым участьем... Неужели Он также может быть влюблен? О нет, о нет - но, в самом деле, Полузагадочная речь И тон таинственный намека
Опять могли его увлечь
Ктому, что уж давно далеко,
Кего забытым юным дням,
Кего любви, к его мечтам...
29.
Итщетно он припоминает Событий прошлых длинный ряд, - Так много их! Но озаряет Его одно - и странный хлад
При мысли той бежит невольно По телу... судорожно ей Жмет руку он рукой своей И, кажется, довольно больно; Но так же весело она Хохочет, та же речь живая
В устах, то страстная, то злая...
Она причудливо-странна, И, околдован обоняньем, Ей молча внемлет Моровой,
Ивновь уносится душой
К своим былым воспоминаньям. Но вот из рук его, змеей Скользнувши к домино другой,
30.
Она исчезла... Изумленный Остался он; за нею вслед, Встревоженный, почти смущенный, Идти он хочет; но лорнет В углы он тщетно направляет, - Она исчезла, словно сон...
И сам он плохо доверяет Тому, что здесь не грезит он. Как? неужели это снова Она, погибшая давно?..
То не она... твердит одно
Ему рассудок , но готово Поверить сердце даже в вздор...
Но этот лепет , этот взор , Как пламя яркий и мятежный, Причудливый и злой язык ?..
Он знает их... он к ним привык !
31.
Пред ним опять старинной сказки, Волшебной сказки вьется нить, Опять ребяческие ласки
Влобзанья страсти обратить Он жаждет... Пылкий и богатый, Препятствий он не хочет знать. Но не объятия разврата Он ищет златом покупать.
Нет! Вызывать в душе невинной Потребность жить, любить, страдать - Вот цель его... И в вечер длинный, Когда заснет старушка мать, Он начинает понемногу Змеиной хитростью речей
Вдуше неопытных страстей
Будить безумную тревогу И краску первого стыда Сгонять лобзаньями тогда.
32.
Ее ланиты рдеют жаром, Она дрожит в его руках, Опалена страстей пожаром,
Исердце ей стесняет страх. Но равнодушно перед нею Он держит зеркало... Она Взглянуть боится... сожжена Стыдом и страстию своею...
Но он спокоен, он глядит Ей прямо в очи, говорит
Свободно... Жарко ей, неловко,
Итемно-русая головка
На грудь склоняется к нему...
Прерывисто ее дыханье,
Ивнятен страстный вздох ему,
Ижарких персей колыханье -
... ... ... ... . .
... ... ... ... . .
33.
Ичто ж потом? Увы! укором Встает прошедшее пред ним, -
Ребенка грустным, скорбным взором, Старухи камнем гробовым...
Поражена стыдом разврата, Ребенок бедный, умерла Или исчезла ты куда-то?
А он! Ужели ты была Одною искреннею страстью В эгоистически-сухой
Ипресыщением больной
Душе его? Ужели счастью С тобой одною верил он?
И вот опять твой детский лепет Услышан им - и пробужден В его душе бывалый трепет. Но ты ли точно? Иль обман Ему на миг судьбою дан?
34.
Стоит он грустный и суровый, Сложивши руки на груди, И смотрит - но народ все новый Напереди и назади;
Один лишь атаман цыганский, Приятель карточный его, Известный публике Рыганский, Проходит мимо. "Отчего Ты нынче невесел?" - с вопросом Казенным подступает он
И, резким взглядом огромлен, Ворча уйти уж хочет с носом. Но вдруг, припомня что-то вмиг, Опять к нему он добродушно: "Не знал я всех проказ твоих,
Ты ходишь с ней!" Но равнодушно, Досаду скрывши, Моровой В ответ махнул ему рукой.
35.
"А чудо женщина, ей-богу, Цыганки лучше!" - продолжал,
Одушевляясь понемногу, Неумолкающий нахал.
"Да кто она? скажи, пожалуй", - Спросил спокойно Моровой. "Эге! ну, славный же ты малый, Не знаешь Кати!.." Как чумой, Мгновенным хладом пораженный, Сергей Петрович отступил
И, страшным словом огромленный, Истолкованья не просил. Довольно!.. Все ему понятно...
Сказали гнусные уста Ее названье... Чистота
Ее погибла безвозвратно!
И дальше он скорей спешит, Растерзан и почти убит.
36.
Она погибла... Кто ж виною? Не сам ли ты, кто разбудил В ее груди начало злое?
... ... ... ... .
... ... ... ... .
... ... ... ... .
... ... ... ... .
... ... ... ... .
Она погибла... Боже мой!
Изнал другой ее объятья! Молчит он... но в груди больной
Стесняет страшный стон проклятья.
Итихо, медленно идет
Под тихим бременем мученья,
Идо дверей дошел... Но вот Он чует вновь прикосновенье Руки иной к руке своей,
Ивновь она, и вновь он с ней...
37.
Она влечет его... Послушно Идет за нею он... Увы!
Где прежний гордо-равнодушный Герой и властелин Москвы?
Он снова внемлет эти речи, Он снова, снова, если б мог, Упал у этих милых ног,
Лобзал с безумством эти плечи...
Он забывается опять Под этот лепет детски-страстный,
Уж он не может проклинать, Уж он влюблен опять, несчастный! Он позабыл, что чуждых уст Осквернена она лобзаньем, Что мир и наг ему, и пуст И что испытан он страданьем.
Он снова верит, снова он Безумен, счастлив и влюблен!
38.
"Пускай погибла... что за дело? Так судит свет... ... ...
... ... ... ... ... .
... ... ... ... ... .
... ... ... ... ... .
... . И есть родные степи, В степях иное небо есть. Туда, туда! Мы позабудем С тобою света жалкий суд,
Свободны, вольны, горды будем". Так говорит он - жадно льнут Его болезненные взгляды Под маски траурный покров...
Нетерпеливый, он готов Сорвать несносные преграды...
Но вот, далеко от людей, Они в фойе садятся с ней.
39.
Упала маска, с упоеньем Он видит прежние черты - Печать нездешней красоты. Она молчит, его моленьям, Его порывистым речам Внимает тихо, как бывало, Дитя покорное внимало Его властительным словам. Его она не прерывает,
С него не сводит влажный взор И, как бывало, понимает Его мольбу, его укор; В его душе ей все понятно.
Но то, что было, - то прошло, Оно прекрасно и светло,
Но, к сожаленью, невозвратно. Меж ними опыт долгих лет...
И говорит она в ответ:
40.
"Безумец, с вечной волей рока Оставь надежду враждовать: На нас лежит его печать, На нас обоих; пусть жестоко Решенье воли роковой,
Но - рока суд не суд людской; Печален путь, избранный мною, Но он, как все, ведет к покою...
Нам не дано с тобой любить И мир иным и лучшим видеть,
... ... ... ... . .
... ... ... ... . .
... ... ... ... . .
... ... ... ... . .
... ... ... ... . .
... ... ... ... . .
... ... ... ... . .
... ... ... ... . .
41.
Как жрица древняя, сияла Она волшебной красотой, И мерно речь ее звучала Какой-то силою иной. Эллады юной изваяньем Ему казалася она...
Пред ним, перед его рыданьем Была она светла, сильна...
И гордо встал он... Молча руку Ей подал он, не на разлуку - На путь свободно-роковой,
На путь борьбы, хотя бесславной, На путь, в который, равный с равной, Пошли они рука с рукой...
И вот уж снова пред толпою Они идут спокойно двое, Равно презренья к ней полны, Равно судьбой осуждены.
42.
Они идут - для них дорога Давно пустынна и ровна. За ними прожитого много,
Пред ними - смерти тишина...
Им нет на завтра упованья; На них печальное легло
Всей безнадежностью сознанья,
Ипусть подъято их чело Всегда невозмутимо-гордо Пред ликом истины нагим, Но жизнь пуста обоим им, Хотя спокойно, тихо, твердо Рука с рукой они идут, Отринув радость и страданья,
Исердца суд, и света суд,
Идаже суд воспоминанья...
Им прозвучал уж суд иной Своей последнею трубой...