Формирование гуманитарной среды в вузе инновационные образовательны.-1

социологов стали напоминать строительство интеллектуальных пирамид. Все это неизбежно вело к измельчанию канона, его расшатыванию и демонтажу. Нарастание фрагментации научного поля социологии стало результатом следующих изменений.

Первое – наступление «эры» междисциплинарности, стирание границ между гуманитарными и общественными науками («лингвистический поворот», «антропологический поворот»), заимствования из научного языка естественных, «твердых» наук (в этом русле особенно «потрудился» Н. Луман, чего только стоит теория аутопоэзиса, взятая на вооружение у чилийских нейробиологов У. Матураны и Ф. Варелы). Второе – непомерный рост «аппетитов» социологии науки и техники, больше известной на Западе под аббревиатурой STS. Стремление объяснять научное производство, теории и лаборатории борьбой научных сообществ за ресурсы, статусы, бюджеты и прочее, сведение вопроса научной истины к процедуре научной записи (и публикации в престижном журнале) ударило не только по естественным и техническим дисциплинам, но и прежде всего по самой социологии [3]. А тут еще и «материальный поворот», инициированный все той же STS. Следствием этого поворота стала «пересборка социального», а именно переопределение общества через сети «людей-нелюдей» [4]. Дальше – больше. Дж. Урри предлагает рассматривать в качестве предмета обновленной социологии мобильности живых и неживых объектов [5].

Эти и другие изменения привели к тому, что привычные образцы социологического познания все больше вытесняются на периферию и теряют прежнюю значимость в широком потоке новых подходов, «поворотов» и «пересборок». Социология быстрыми темпами меняет (теряет?) свое лицо. Наблюдая за современным состоянием социологической науки, можно выделить следующие особенности.

Переписывание предмета социологии, внедрение новых когнитивных стилей привело к социологической всеядности. Темы, проблемы, сферы изучения вышли далеко за пределы канона. Серьезную конкуренцию представителям ак- торно-сетевой теории по этой части представляют разве что социологи повседневности. Не меньшей оригинальностью отличаются исследователи города и урбанисты. Объектом изучения последних выступают «прямые и изогнутые улицы», «тротуары» и многое другое [6].

Следующая особенность – это появление нон-фикшн социологии, или попсоциологии, которая подменяет и теснит научную социологическую литературу, выполненную в каноническом духе. В основном речь идет об англоязычных авторах. Очевидно, что на Западе сформировался рынок интеллектуальной продукции, рассчитанной на коммерческий успех и «раскрутку» авторов. Справедливости ради стоит отметить, что этот процесс коснулся не только социологии, но и всего корпуса наук. Типичным примером такого рода литературы стала недавно изданная книга Дэвида Брукса «Бобо в раю: откуда берется новая элита» (Ад Маргинем Пресс, 2013). Автор, как того и требует жанр, излагает свои откровения, подкрепленные ссылками на классиков. Нередко подобные работы

81

выходят из-под пера довольно маститых ученых, что лишний раз указывает на сокращение дистанции между наукой и жанром.

Еще одной особенностью жизни социологов после канона стало превращение целого ряда дискуссий о предмете и объекте, о методах и парадигмах, о кризисе и критике социологии в «интеллектуальную жвачку», которая тянется уже не одно десятилетие. Кажется, что теперь социология растет не вверх (накопление знаний), а вширь (накопление мнений, позиций, споров, терминов).

Подводя итог размышлениям, следует пояснить, что отмеченные особенности современного состояния социологии мы не оцениваем ни как положительные, ни как отрицательные. С нашей точки зрения, социология вступила в переходный период, разделив приметы «смутного времени» с другими общественными и гуманитарными науками. Не исключено, что результатом этих процессов станет глубокая перестройка всей системы знания, которая досталась нам еще от классиков. И потому считаем своим долгом, не тосковать по утраченному канону, а принять активное участие в формировании новых стандартов социологической рациональности.

Список литературы

1.Вахштайн В. «Неудобная» классика социологии ХХ века: творческое наследие Ирвинга Гофмана // Гуманитарные исследования. – 2006. – Вып. 5(24).

2.Гронас М. Диссенсус. Война за канон в американской академии 80–90-х годов // Новое литературное обозрение. – 2001. – № 51 (5). – С. 6–18.

3. Латур Б. Дайте мне лабораторию, и я переверну мир / пер. с англ. П. Куслий // Логос. – 2002. – № 5–6 (35). – С. 211–242.

4.Латур Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. – М., 2014.

5.Урри Дж. Социология за пределами обществ: виды мобильности для XXI столетия. – М., 2012.

6.Фрисби Дж. Прямые или изогнутые улицы: спорный рациональный дух современного Метрополиса // Логос. – 2008. – № 3. – С. 54–79.

Курбатова Л.Н.

РОССИЙСКОЕ ВЫСШЕЕ ОБРАЗОВАНИЕ СКВОЗЬ ПРИЗМУ БОЛОНСКОГО ДОГОВОРА

Реформа высшего образования в России ориентирована на западноевропейскую культуру. Однако включенность России в Болонский процесс не отразила характер современных тенденций мирового социального и экономического развития. Социологические исследования показали институциональную несостоятельность реформирования высшего образования.

Ключевые слова: высшее образование, реформа, Болонский процесс, государство, знание, социальное измерение, студенты, преподаватели.

82

Kurbatova L.N.

RUSSIAN HIGHER EDUCATION THROUGH THE PRISM

OF THE BOLOGNA AGREEMENT

Specialization of modern higher education in Russia are focused on Western European culture. However, the inclusion of Russia in the Bologna process did not reflect the character of modern trends in world social and economic development. Sociological studies have shown no institutional viability of the reform of higher education.

Keywords: Higher education, reform, Bologna process, state, knowledge, social dimension, students, teachers.

В сентябре 2003 года, когда Европейское содружество министров высшего образования утвердило новые принципы реформирования, Россия предложила себя в качестве партнера и подписала Болонский договор [1].

Детальное изучение документов по Болонскому процессу показало, что российскую систему высшего профессионального образования ждала уже не такая большая работа по перестройке, в том числе в области управления образовательной деятельностью. Подготовительный период перехода на Болонскую модель политический административный ресурс уже успешно провел, эксперименты были проведены, результаты получены, решения приняты. То, что с этого времени на российском общественном пространстве начинается и до сих пор продолжается дискуссия по поводу «за» и «против» «болонского эксперимента», реформации, модернизации, трансформации в сфере высшего образования, уже не имеет никакого значения.

Чаще всего дискуссия протекает в образовательном сообществе, иногда привлекая, с применением определенных форм социального давления, представителей властных структур1. Однако Минобрнауки РФ оказалось непреклонным в своем видении настоящего и будущего российского высшего образования. Причем оно как бы четко выполняет предписания Болонского соглашения, но только почему-то в укороченной редакции.

Даже то, что в Будапештско-Венской декларации от 12 марта 2010 года было отмечено, что намеченный путь реформирования высшего европейского образования будет продолжаться «следующее десятилетие» (!), не остановило чиновников от принятия нового Закона «Об Образовании РФ» в 2012 году [2, 3]. Возникает вопрос, если принят закон, то, следовательно, закончился не просто эксперимент, но поставлена точка в реформации?

Понятно, что образовательное сообщество всегда воспринималось и воспринимается системой управления как консервативная, основывающаяся на

1 URL: http://sukhomlin.livejournal.com/56050.html (accessed 1 Jule 2014); http://белая-вежа.рф/2012-12-03- 23-09-28/225--qq.

83

догматических принципах социальная группа. Однако не понятно, почему, ориентируясь на западноевропейские модели и ценности в образовании, вступив в Болонский договор, наши чиновники не учитывают принимаемые европейским совещанием министров документы, где черным по белому написано: «Мы признаем и будем принимать во внимание критику со стороны сотрудников и студентов. Мы отмечаем, что для создания Европейского пространства высшего образования, как мы себе его представляем, необходимы некоторые коррективы и дальнейшая работа с участием сотрудников и студентов на европейском, национальном и особенно на вузовском уровнях» [4].

Именно в этой декларации от 12 марта 2010 года обращено внимание на следующее: «(11.) Мы подтверждаем, что высшее образование является ответственностью государства (курсив – Л.К.) Мы обязуемся даже в эти трудные для экономики времена обеспечивать высшие учебные заведения необходимыми ресурсами в пределах, установленных и контролируемых государственными органами. Мы убеждены в том, что высшее образование является одним из основных факторов социально-экономического развития и развития инноваций в мире, в возрастающей мере управляемом знаниями (курсив – Л.К.). Поэтому необходимо направлять более активные усилия на социальное измерение (курсив – Л.К.), с тем, чтобы обеспечить равные возможности» [15].

В данном тезисе с позиции социологии мы можем выделить три ключевых аспекта управления высшим образованием как одного «из основных факторов социально-экономического развития»: 1) государство; 2) знание; 3) социальное измерение.

Определим ценностное значение (ценностную роль) этих аспектов в контексте управления высшим образованием.

Государство формирует философию, идеологию формального образования через создание системы политических институций.

Знание определяет образовательный вектор развития человека и общества, разрушая институциональные догмы высшего образования.

Социальное измерение отражает жизненное пространство человека и общества, позволяя тем самым создавать новые институциональные формы высшего образования.

Таким образом, государство выступает в роли «консерватора», формирующего институциональный алгоритм высшего образования. Знание исполняет роль «революционера», открывая перед высшим образованием простор для творчества. Социальное измерение позволяет определить, каким социальным качеством должно быть наполнено высшее образование, т.е. оно играет роль «созидателя» нового социального качества образования.

84

Социологические исследования позволяют понять, насколько реформамодернизация высшего образования в России является социально объективной и эффективной с позиции ее включенности в Болонский процесс2.

Во-первых, является ли факт включения России в Болонский процесс престижным для студентов при выборе высшего образования. Такой мотив отмечен только 1 % студентов (!). Основными мотивами выбора высшего образования на протяжении всего нового времени России остается престиж высшего образования как условие развития общества (46,1 %), престиж работников интеллектуального труда (39,2 %), интерес к профессии (35 %). Каждый третий отмечает материальные и карьерные возможности личности при наличии высшего образования.

Во-вторых, как отмечают 40,4 % опрошенных представителей профессор- ско-преподавательского состава вуза, новый Закон «Об образовании РФ» соответствует Болонскому договору, в то же время примерно такое же число респондентов затруднились ответить на данный вопрос (38 %). В контексте статьи важным является то, что каждый второй из опрошенных считает, что Закон не соответствует социальным, экономическим, политическим условиям России, ее модернизационным стратегиям (56,2 и 50,5 % соответственно), а также общемировым тенденциям социально-экономического развития (45,1 %). Несоответствие Закона западноевропейским и американским моделям развития общества отметили 70 % администраторов деканатов и кафедр. О чем это говорит?

Субъекты образовательных отношений, выполняющие основную роль управления образовательным процессом, а не образовательными услугами (на что делает акцент Закон в соответствии с Болонскими соглашениями), подтверждают тезис о том, что он оказался преждевременным.

Реформа не просто не закончилась, она требует глубокого переосмысления, переориентации с декларируемых Болонских документов на реальные процессы как внутри российской действительности, так и на мировом уровне. Исходя из предложенной концепции ценностных ролей выделенных показателей управления высшим образованием, мы должны понимать, что реформа образования не может замыкаться на какой-то определенный формальный промежуток времени.

Главным здесь становится определение социальной миссии образования как базисного социального признака человека и человеческого сообщества, которое трансформируется во всех сферах общественной жизни. При обращении к Болонскому соглашению, его декларациям, формам, средствам реализации его документов возникает один очень важный вопрос: «Соответствует ли целеопределение Болонского договора его целедостижительству?».

2 Социологические исследования проведены на базе Пермского национального исследовательского политехнического университета в 2010 г. (опрошено 452 студента, 122 преподавателя), 2013 г. (опрошено 297 преподавателей), 2014 г. (опрошено 203 студента).

85

Список литературы

1.Realising the european higher education area communiqué: conference of ministers responsible for higher education in berlin, 19 September 2003. – URL: http://www.ond.vlaanderen.be/hogeronderwijs/bologna/documents/MDC/Berlin_Communique1.pdf.

2.Budapest Vienna Declaration on the European Higher Education Area. – URL: http://www.ond.vlaanderen.be/hogeronderwijs/bologna/2010_conference/documents/BudapestVienna_Declaration.pdf.

3.Об образовании в Российской Федерации [Электронный ресурс]: Федер.

закон от 29 декабря 2012 г. № 273-ФЗ. – URL: http://www.assessor.ru/zakon/273- fz-zakon-ob-obrazovanii-2013.

4.Будапештско-Венская Декларация о Европейском пространстве высшего образования 12 марта 2010 года // Высшее образование в России. – 2010. –

№5. – С. 59–61.

Лазукова Е.А.

ГОСУДАРСТВЕННАЯ СЛУЖБА КАК СРЕДСТВО РЕШЕНИЯ ЗАДАЧ ЧИНОВНИКА

Приведены результаты эмпирического исследования на государственной и муниципальной службе города Перми. Государственная служба рассматривается как инструмент достижения личных целей ее сотрудников. Выявляется популярность среди чиновников материального аспекта труда.

Ключевые слова: государственная служба, чиновники, эгоизм, альтруизм, власть, карьера.

Lazukova E.A.

CIVIL SERVICE AS A MEANS OF SOLVING PROBLEMS OFFICIAL

The article is based on the results of the empirical research on state and municipal service, Perm. The public service is seen as a tool to achieve personal goals of its employees. Detected popularity among officials of the material aspect of the work.

Keywords: civil service, officials, egoism, altruism, authority, career.

В 2012–2013 годах нами было проведено социологическое исследование в городе Перми среди государственных и муниципальных служащих среднего и низшего звена. Выборка составила 600 человек. Выяснилось, что суммарно 6 из 10 респондентов называют среди достоинств государственной службы специфичные лишь для нее черты: причастность к власти, информированность о делах страны, получение квартиры или приобретение определенных социальных

86

гарантий (более 58 %) – табл. 1. При этом, по данным нашего исследования, о льготах известно не всем опрошенным, а примерно 40 % чиновников.

Реже всего государственные и муниципальные служащие называют госслужбу инструментом достижения задач, которые могут быть реализованы и на любом другом месте работы (суммарно 43 %). Так, четверть пермских чиновников рассматривают государственную (муниципальную) службу как возможность проявить себя (25 %), около 18 % опрошенных склонны считать госслужбу инструментом решения задачи построения карьеры.

Самым популярным оказался блок достоинств государственной (муниципальной) службы, свойственный не всем видам труда, однако характерный не только для работы в органах власти. Это – надежность заработка (более 75 %), работа на благо людей (почти 37 %) и на благо страны (примерно 18 %).

Таблица 1 Достоинства госслужбы, выделяемые чиновниками (в % и рангах)

Ранжирование достоинств госслужбы показывает важное значение для респондентов специфики государственной службы или узкой группы видов труда, куда она входит, поскольку первые три позиции ее притягательных сторон не присущи любому виду трудовой деятельности.

Более обобщенная информация представлена в табл. 2. В ней для установления материального аспекта службы использовались варианты ответов 1, 2 и 3 табл. 1; для нахождения альтруистического аспекта – ответы 4 и 5; для вычисления карьерного аспекта – варианты 6, 7 и 8; а для установления властного аспекта – ответы 9 и 10. В связи с суммированием ответов на вопрос-меню процент может быть более 100.

87

Таблица 2

Притягательные аспекты службы для чиновников различного возраста (в %)

Согласно последнему столбцу табл. 2 наблюдается эгоистичность чиновников в определении достоинств госслужбы. На материальную сторону своей трудовой деятельности как на ее притягательный аспект государственные и муниципальные служащие указывают почти в 2 раза чаще, чем на альтруистическую и карьерную. Наименьшую привлекательность имеет властная сторона службы.

Кроме того, властный аспект труда респонденты отмечают независимо от возраста. Существенные различия в ответах видны в двух возрастных группах: среди 40-летних и среди тех, кому 50 и более лет. Негативные явления видны в старшей группе: среди них, по сравнению с 40-летними, больше ориентированных на материальный аспект госслужбы, но меньше отмечающих карьерный и альтруистический аспект данного труда как притягательный для них. Если снижение желания строить карьеру после 49 лет вполне закономерно, то остается загадкой, по каким причинам сокращается также число респондентов, отмечающих возможность, работая, приносить пользу обществу.

Таким образом, выявлена популярность среди чиновников достоинств государственной службы, характерных узкой группе видов труда. При этом среди ее привлекательных сторон лидирует материальный аспект госслужбы. В исследовании определена проблемная группа чиновников от 50 лет, для которых их работа чаще (в сравнении с другими возрастными категориями) является инструментом решения собственных материальных проблем и реже – средством решения альтруистических задач.

Левченко В.В.

ИНДИВИДНЫЕ ФАКТОРЫ ФОРМИРОВАНИЯ СОСТЯЗАТЕЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ

Проанализированы и систематизированы результаты эмпирических исследований индивидных детерминант состязательных отношений, которые уточняют дифференцирующий эффект данных факторов для различных видов состязательности.

Ключевые слова: состязательность, конкуренция, сотрудничество, альтруистичность, индивидуалистичность, индивидные свойства личности.

88

Levchenko V.V.

INDIVIDUAL FACTORS OF FORMATION OF RIVALRY RELATIONS

The article are analyzed and systematized the results of empirical research of the individual determinants of rivalry relations, which specify the differentiating effect of these factors for different types of rivalry.

Keywords: rivalry, competitiveness, cooperation, altruisticy, individualisticity, individual personality traits.

Системный подход к изучению состязательности требует от исследователей учета не только социальных, социально-психологических, индивидуальнопсихологических [1], но и индивидных (пол, возраст и т.п.) и генетических детерминант. В частности, в экспериментах J. Rabbie (1998) было установлено, что мужчины имеют тенденцию делать более кооперативные выборы в симметричных межличностных и межгрупповых взаимоотношениях, но их поведение более конкурентно в асимметричных социальных отношениях. У женщин отмечается тенденция к поведению более кооперативному в неопределенных асимметричных условиях, но более конкурентному в симметричных. Повидимому, если женщины встречаются с неопределенной ситуацией конфликтов интересов, они используют более кооперативную, проблемноразрешающую стратегию, в то время как мужчины будут действовать более конкурентно и «защитно», стараясь минимизировать свои потери [2].

В экспериментах N. Segal и других (1996) изучались особенности кооперативных и конкурентных отношений между мужскими и женскими близнецовыми парами и незнакомыми партнерами. Возраст респондентов составлял 8–12 лет. В этих исследованиях приняли участие 14 монозиготных и 16 дизиготных пар близнецов, а также 30 незнакомых партнеров, с которыми они объединялись. Участники решали 2 задачи-головоломки в течение экспериментальной сессии, это записывалось на видео и оценивалось по 5 показателям кооперацииконкуренции. Результаты исследований выявили значительно более высокие оценки среди девочек (по сравнению с парами мальчиков) общего показателя кооперации, взаимности цели, приспособляемости. А вот различий между незнакомыми, монозиготными и дизиготными парами по уровню и форме состязательности в противовес ожиданиям выявлено не было [3].

В других исследованиях N. Segal и S. Hershberger (1999) проверялась гипотеза о том, что более высокие уровни кооперации обусловливаются как генетическим фактором (степенью родственных связей между взаимодействующими), так и результатами обсуждения впечатлений от использования кооперативной стратегии. Данное предположение нашло свое подтверждение в игровой экспериментальной ситуации «Дилемма узника» (в эксперименте приняли участие 59 монозиготных и 37 дизиготных пар близнецов в возрасте от 10,92 до 82,67 года) [4].

89

A.M. Van-Lange и другие (1997) исследовали формирование различных видов состязательных ориентаций у индивидов разного возраста. Эти исследователи предполагали, что просоциальная, индивидуалистическая и конкурентная ориентации: а) частично укоренились в различных образцах социального взаимодействия, которое индивиды испытывали в течение периода от раннего детства до юности, и б) в дальнейшем состязательные ориентации формировались под воздействием различных образцов социального взаимодействия, с которыми субъекты сталкивались в течение ранней зрелости, среднезрелого и пожилого возраста. Результаты их эмпирических исследований выявили, что индивиды

скооперативной (просоциальной) ориентацией, по сравнению с респондентами

синдивидуалистической и конкурентной ориентациями, показывали более высокий уровень надежных товарищеских привязанностей и имели больше родных братьев и сестер, особенно сестер. Кроме того, преобладание кооперативных (просоциальных) ориентаций увеличивалось (а индивидуалистических и конкурентных уменьшалось) по мере перехода от ранней к средней зрелости и пожилому возрасту [5].

C.Y. Loh и J.M. Elliot (1998) экспериментально изучали влияние наследственных факторов на состязательное поведение в игровой ситуации. В их экспериментах приняли участие 31 монозиготная и 24 дизиготных пар сингапурских близнецов в возрасте от 7 до 10 лет. В игровой экспериментальной (игра в шарики) создавалось 2 ситуации: одновременно-кооперативная и альтруистиче- ски-конкурентная. С одной стороны, результаты экспериментов подтвердили гипотезу, что дизиготные близнецовые пары демонстрируют более высокую конкурентность по сравнению с монозиготными в альтруистическиконкурентных условиях игры. С другой стороны, неожиданностью оказалось то, что монозиготные пары были более конкурентны, чем дизиготы, в одновре- менно-кооперативных условиях (когда за успех в задании награждались оба партнера). Также было установлено, что на эти отличия в выборе вида состязательности не влияли другие социальные и ситуативные факторы [6].

Таким образом, результаты эмпирических исследований состязательных отношений во многом подтверждают гипотезу о том, что формирование видов состязательности в значительной степени обусловлено и индивидными факторами.

Список литературы

1.Левченко В.В. Состязательность и ее основные детерминанты // Вестник Южно-уральского государственного университета. Социально-гуманитарные науки. – 2006. – № 2 (57), вып. 5. – С. 26–29.

2.Rabbie J.M. Is there a discontinuity or reciprocity effect in cooperation and competition between individuals and groups? // European Journal of Social Psychology. – 1998. – Vol. 28. – P. 483–507.

90