Мышление и воля. Принцип тождества мышления и воли в классическом раци

деления вещи, само не определено! Пребывая в поле феноменальной реальности мы не можем говорить о существовании вещи в экзистенциальном смысле, поскольку вещь и наше высказывание о ней всегда остаются незавершенными, открытыми в своей возможности... Но если исследовать идею полноты глубже, то окажется, что она выталкивает всё множество предикатов, следующих друг за другом и образующих эмпирическую последовательность во времени, и очищает себя тем самым до некоего исконного понятия (Urbegriff), которое, уже будучи безусловно определенным, столь же безусловно определяет и некий отдельный предмет, который должен быть назван идеалом чистого разума. Огромный период, в котором Кант, как бы захлебываясь всей надвигающейся массой мыслимого содержания, пытается охватить сразу и целиком всю открывшуюся ему перспективу, можно уподобить широкому движению кисти живописца, пытающегося одним мазком схватить всю полноту изображаемой формы. А между тем, здесь несомненно указано на самое главное — на связь идеала с познавательным действием. В каждом пункте мышления и высказывания (для Канта эти способности тождественны) идеал проявляет себя в энергии выталкивания и отталкивания: идеал — это сила, заставляющая рассудок стремительно двигаться вдоль ряда условий, отталкивая звено за звеном. Идея, охватывающая феноменальный мир, стремительно гонит вперед всё его содержание. Это, таким образом, не просто идея, но наличная сила познающей воли, исходящая из изначальной полноты уже завершенных возможностей. И соответственно, в практическом плане — это сила, как бы выталкивающая поступок из наличной возможности. Идеал как полнота возможного реализован в последовательности познавательных актов, которые он гонит вперед, стремясь исчерпать всю возможность существования до дна. Точно так же то совершенное существо, в котором заключена сама наша жизненная возможность, реализовано в последовательности наших поступков, в самой энергии жизненной модальности. В каждой точке истинного мышления мы должны переживать катарсисное очищение (Läuterung) — замыкание частного акта мысли (присваивающего вещи конечный предикат) и бесконечной полноты разумного синтеза (состоящей в идеальном множестве всех возможных предметов). Мы мыслим данную вещь лишь в сквозном определении всех вещей. Момент идеальности всякого мыслительного акта должен, таким образом, переживаться как очищение, как катарсисное разрешение бытийной возможности. Мы мыслим вещь в форме бытийной возможности, как нечто экзистенциально данное — в горизонте бесконечной идеальной

351

перспективы. Феноменальный мир устремлен за свои границы, и в этой идеальной устремленности коренится воля к мысли. Присутствие идеала

вкаждой точке мышления должно переживаться в форме медиальной чистоты (экзистенциального катарсиса), поскольку феноменальный мир в этом случае начинает истаивать в своих идеальных границах; мысля объект как etwas Existierende, мы относим себя к данному звену цепи наличного существования и, одновременно, к тому, что целиком за пределами формальных границ. Отталкивая наличные мирские связи, идеал постоянно очищает себя

всвоей идеальности, подготавливая почву для следующих познавательных актов. Идеальность разума (мышления и морального действия) вовсе не сводится к абстрактной полноте, в своей действительности это живая энергия познания и действия. Дело ведь в том, что трансцендентальная идея полноты возможного проецируется в пространство феноменального мира, превращая его в совокупный медиум того объекта, «который сплошь определен чистой идеей» и целиком пребывает по ту сторону феноменальных границ. Мыслить идеал — это значит уже пребывать в поле феноменального мира, который оказывается лишен самодовлеющего значения и теперь дан нам в виде грандиозного символа своего ноуменального прототипа. И теоретически, и практически мы в своем здесь-бытии обусловлены тем, что составляем отдельное звено мировой цепи, которое стремительно выталкивается своей собственной возможностью — последующим звеном, которое, в свою очередь, выталкивается из наличного «здесь» третьим звеном, только что бывшим всего лишь возможностью (открытостью) предыдущего. Медиальный мир охвачен этой энергией самоопреодоления, в коей явлена нам мировая воля. Теперь, во всяком случае, ясно, что регулятивная природа кантовского трансцендентального идеала может быть до конца понята только в энергийно-волевом контексте.

Трансцендентальная идея-идеал проливает свет на фундаментальное соотношение времен в кантовской диалектике. Космогонические идеи воплощают в себе полноту регрессивного синтеза. Наличный феноменальный мир представляет собой полноту всех его прошлых состояний — уже реализованную на данный момент возможность. Всякая трансцендентальная идея есть указание на границы совокупного феномена мира. Космогонические идеи указывают на начало мира: синтез идет от настоящего момента ко всем предыдущим. Энергия космогонического синтеза осуществляется поэтому в модусе прошлого (от настоящего к прошлому). Энергия идеального синтеза целиком устремлена в будущее (от настоящего к будущему). Идеал,

352

как мы видели, есть абсолютный медиальный проект. Исходной точкой является, наоборот, модус настоящего, в котором осуществляется синтез под формой паралогизма «Я». В самом деле, разрешение паралогизма «Я» (то есть завершение проекции чистого трансцендентального медиума во внутреннее чувство) конституирует саму нашу явленность в мир, нашу фактическую наличность в нем, наше собственное здесь-бытие — в явлении для нас самих. Все три модуса времени объединяются в целостном потоке феноменального мира, обусловливая его напряженность и динамизм. Собственно в этой бытийной напряженности и состоит феноменальность (или, как мы часто говорим, медиальность) «мира». Мир, как взаимная открытость здесь-бытия субъекта здесь-бытию объекта, обнимается единой динамической связью: синтез движется к «внутренней» границе, где объективируется моя ноуменальная самость и в чем коренится всякое настоящее; далее движение идет к «внешней» границе мира, к его началу и истоку, к некоему «от...», в котором коренится всё прошлое; и, наконец, единство двух предыдущих направлений медиальной воли осуществляется в пробросе «к» идеалу. В этом движении медиальной воли «от... к...», или, иначе говоря, во времени как атрибутивной форме явления, символизируется исконная необходимость бытия. Идеал, который для всякого мирского существа всегда в будущем, есть открытость, принципиальная незавершенность и неизбывная еще-возможность его существования. Идеал есть абсолютная полнота возможного, явленная нам в мире в форме необходимости настоящего (действительного). Бытие-долженствование открыто нам в явлении

впроцессе бесконечного исчерпывания возможности. В структуре экзистенциальной модальности мы находим бытийную размерность воли. Временная последовательность моих познавательных актов (счет предикатов

впоследовательности суждений) «временится» из идеи разума как абсолютной полноты познания. Практическая последовательность моих поступков временится из идеи долга. В медиальном поле моего мирского существования бытие открыло себя в качестве необходимым образом реализующей себя возможности или, короче говоря, во времени. Время, постигнутое

вкачестве медиума бытия, и есть воля. И физический процесс, и цепочка суждений, и мое нравственное поведение есть медиальное выражение бытия как долженствования. Время течет, потому что бытие долженствует. Понятие времени тождественно понятию феноменальности, потому что бытие есть воление.

353

Идеал как исконный прототип сущего. Следуя великой классической традиции, Кант понимает под идеалом прототип (архетип, Urbild) всего сущего. Сущность трансцендентального идеала в том, что тотальность условий в принципе возможна и осуществима лишь благодаря наличию в нашем разуме априорной идеи безусловной тотальности. Разумный синтез возможен только потому, что у нас заведомо есть идея такого состояния, когда всякий синтез уже завершен. Воля к мысли, направленная в бесконечность, тем не менее в каждый данный момент уже несет в себе свое полное осуществление. Безусловная тотальность — это форма мышления объекта, являющегося проектом всех вещей, из которого они черпают материал для своей возможности, но которого никогда не смогут достичь. Что или кто соответствует этой идее абсолютно завершенного синтеза — это, говорит Кант, трансцендентальный вопрос, требующий трансцендентального ответа. Из трансцендентальной идеи-идеала не может вытекать экзистенция ее объекта, потому что она может быть применима только регулятивно — как проектирующее единство (A 647), сообщающее воле к мысли целенаправленность. Идея-идеал конечно же должна иметь свой объект, иначе она была бы совершенно бессодержательной, и этот объект — идеальное существо, проект всего сущего. Что такое это идеальное существо? Это трансцендентальный вопрос, исключающий какой-либо догматический ответ. Вопрос об онтологическом архетипе всего сущего, как прекрасно понимает читатель, может быть разыгран Кантом только в рамках имманентного и трансцендентного основоположений чистого разума, с диалектикой которых мы вновь здесь сталкиваемся. Мы не можем выйти за границы феноменального мира и в то же время должны это сделать. Идеал предполагает трансцензус, но, согласно Канту, только в форме энергийной интенции воли к мысли. Поэтому мы и говорим, что если идеал как экзистенция может быть нам реально открыт, то только в форме воли (разум и есть такая постигающая и действующая воля). Идея-идеал, говорит Кант, есть проектирующее единство нашего постигающего мышления. Воля к мысли открывает мир и нас самих в нем (в сфере явления), но она идет еще дальше — и на феноменальном экране мира начинают проступать черты его прототипа. Ясно, что воля к мысли (как и воля к свободе) и есть это идеальное проектирование трансцендентальной сущности в феноменальном мире. Мы пересказали всё это для того, чтобы спросить: если идеальное существо целиком ноуменально и недостижимо для нас, то кто же все-таки мыслит и действует в нас и через нас? Как укоренена структура Wer? в системе

354

медиальной воли? Как возможно катарсисное очищение (экзистенциальная идеализация) в каждом пункте наших познавательных и моральных действий? В общем и целом ответ таков: и в воле-к-мысли, и в воле-к-свободе

всегда некто присутствует наперед. Этот «некто» не есть «Я» (в обычном употреблении этого местоимения) — это мое медиальное «Я» или Я-архетип.

Прежде всего мы должны вернуться к экзистенциальной проблеме. Сам Кант бесконечно возвращается к ней на протяжении всей своей системы, постоянно имеет ее в виду, о чем бы он ни рассуждал. Если мы говорим, что вещь, мир, душа, свобода, Бог существуют, то Кант требует от нас выяснить, что мы при этом имеем в виду, как мы мыслим себе это существование? В разуме есть идея его самого, но не в наличном (эмпирическом, вульгарно-психологическом) состоянии, а в актуально завершенном виде,

вформе его естественного идеала. Идея эта трансцендентальна. Аналитически из нее никак не вытекает экзистенция ее объекта (на этом, как известно, строится критика Кантом всех доказательств бытия Бога, которые он сводил к их общей предпосылке — онтологическому аргументу, то есть к той же исходной экзистенциальной проблеме). Предмет идеи-идеала разума находится в нем самом. Предмет идеала — просто в разуме (bloß befindet). «Просто находится» означает «существует»; но в данном случае существовать — значит просто мыслиться. Предмет идеала — мыслимое нами исконное существо (das Urwesen), высочайшее существо всех существ. Исконное существо — это разумный идеал (в том смысле, который имеют

ввиду, когда говорят: «ты — мой идеал»), это идеальное завершение синтетической работы интеллекта, конечная цель его стремлений. Исконное существо, далее, — сам идеальный, абсолютный разум (идеальный в том смысле, в каком это слово употребляется, например, в выражении: «в идеале это должно обстоять так-то и так-то»). В первом случае исконное существо — прототип всего сущего, во втором — то, что Кант называет интел- лектом-архетипом. Идея этих объектов трансцендентальна, а сами эти объекты ноуменальны (точнее, один объект, потому что кантовское Urwesen

втрех своих ипостасях — это онтологическая проекция одного и того же чистого разума). Экзистенция объекта, говорит Кант, состоит в том, что он помещен вне мышления в себе самом (A 640). Получается, что мыслить эк-

зистенцию рационального идеала — значит выходить за пределы самого этого мышления. Мы, таким образом, имеем здесь дело не с чем иным, как с последним пределом и границей мышления как такового. А отсюда,

355

в свою очередь, следует, что неотъемлемым экзистенциальным свойством трансцендентального идеала является его недостижимость. Итак, при систематическом рассмотрении вопроса мы сразу же сталкиваемся с категорическим выводом, что в экзистенциальном (трансцендентном) плане идеал несбыточен. А если идеал несбыточен, то он утопичен, а если он утопичен, то это вовсе не идеал, а пустая иллюзия. Однако нам может помочь ответ на другой вопрос: откуда у нас — существ, целиком принадлежащих феноменальному миру, — берется представление о существе-архетипе? Когда Кант говорит: «außer dem Gedanken», то это значит — вне синтетической деятельности рассудка, вне медиальной проекции, конституирующей в материи ощущений феноменальную реальность. Мы не можем обнаружить интел- лект-архетип (субъект, Я-архетип) ни в горизонте внешнего, ни в горизонте внутреннего чувства. Мы не можем непосредственно переживать прототип бытия (или даже прототип нас самих), поскольку он сверхчувственен. Онтологическая проекция априорных структур рассудка вывела нас в свое время из чистого медиума нашей познавательной способности в феноменальный мир. Не должны ли мы сейчас вернуться назад? Если мы серьезно хотим обнаружить свой собственный прототип где-то рядом с нами, то мы должны как-то выпрыгнуть из колодца эмпирического сознания в медиальную чистоту исходной интеллектуальной активности, в медиальное поле изначальной воли к мысли.

Вопрос прояснится еще больше, если подойти к нему с другой стороны. Предмет трансцендентального идеала просто не мог бы рассматриваться в качестве экзистенциального прототипа, и вследствие этого между феноменальной и ноуменальной реальностью пролегла бы непроходимая пропасть, а всякая диалектика имманентного и трансцендентного простонапросто потеряла бы всякий смысл, если бы мы не уяснили себе, что познание понимается Кантом как деятельная воля. Воля к мысли не может не нести в себе нечто экзистенциальное уже только потому, что она воля. Трансцендентальный идеал есть обобщенное выражение целенаправленности воли к мысли; но если некто оказывается в состоянии поставить перед собой цель в качестве конечного идеала своей деятельности, то не означает ли это, что идеал уже каким-то образом присутствует в нем? Если воля к мысли знает свой идеал и деятельно стремится к нему, то не означает ли это, что в ней самой изначально присутствует нечто идеальное — прототип ее эмпирического, рабочего состояния?

356

Открытая Кантом трансцендентальная структура, обозначаемая им обычно термином «рассудок», который мы, в свою очередь, в духе развиваемых в этой части нашей работы идей, заменяем термином «медиум», проецируется на феноменальный экран нашего опыта; и трансцендентальный идеал есть завершение этой проекции — наша познающая воля вся целиком устремляется за границы возможного опыта. Теперь настала пора вернуться назад. Да у нас, собственно, и нет другого выхода в нашем поиске ответов на поставленные вопросы, кроме как попытаться построить обратную перспективу овеществленного в границах феноменального мира медиума на исходный экран чистого воображения. Именно так: вся идеальноцелевая сфера разума вновь проецируется на наше «Я», редуцированное до чистого воображения и заданное нам полем трансцендентальной апперцепции. Необходимо просто обернуть проекцию, о которой говорит Кант в описанном нами месте (A 647). Если читатель возьмет на себя труд проделать это вместе с нами, то он быстро заметит, что внутренний апперцептивный опыт приобретает при этом новое качество. Определить и терминологически зафиксировать это изменение нашего самосознания (точнее сказать, нашей самоидентификации) довольно трудно. В согласии со всем изложенным выше можно сказать, что наше «Я» приобрело медиальную идеальность. Это уже не та первоначальная абстракция, с которой начиналась кантовская аналитика. Наше «Я» приобрело как бы некий идеальный контур, идеальный абрис... Всё поле продуктивного воображения — эта высшая для Канта конкретность нашего духа, куда проецируются все звенья его системы, — сворачивается в некий чистый идеальный взгляд. Я не знаю, кто это смотрит, кому принадлежит это идеальное око, живущее во мне, но вынесенное за границы психологической эмпирии моего сознания. При этом я — как известный эмпирический субъект — конечно понимаю, что этот тихий, совершенно идеальный и бездонно глубокий взгляд и есть мое подлинное «Я». Структура Wer? есть корреляция кантовского Urwesen с медиальным Я-архетипом. Ключевой термин в таком применении обратной проекции трансцендентального идеала — медиальная идеальность. Это новое качество, которое мы теперь начинаем замечать в себе самих, это одновременно наше и ничье «Я», это некий «Он», который в то же самое время несомненно — я сам. Это моя новая самоидентификация, в простоте, конкретности и внутренней силе которой исчезает ветхое «сознание». Это — чистая возможность всех моих поступков и мыслей, в которой коренится всякое проектирование времени и всякое долженствование воли... Это источник

357

спонтанной игры воображения — чистой идеальной красоты и фундаментальной предпосылки рациональной морали... Наконец, это оживший в медиуме нашего нового «Я» сам Кант, сама человеческая разумность, моцартовская отстраненная чистота... Я-архетип — изначальная медиальная идеальность нашей духовной самости. И больше, пожалуй, мы ничего не можем сказать по этому поводу, ибо конкретный исторический материал, на который мы опираемся, исчерпан.

3.3. Трансцендентирование воли через внутреннюю границу медиального мира

Изложение паралогизмов чистого разума, касающихся нашего собственного здесь-бытия в качестве мыслящих существ, в первом и втором изданиях различно. И хотя различие это вряд ли носит принципиальный характер, имеет смысл рассмотреть обе версии отдельно, ибо мы достигли той стадии нашего исследования, когда въедливость и детальность анализа должны быть усилены до предела. Мы должны теперь зорко всматриваться в тонкости и оттенки, потому что предмет нашего исследования предстал перед нами в непосредственном виде. Мы будем иметь дело с границей — некоей таинственной чертой, где воля переходит в мысль, а мысль — в разреженную спонтанность духовного действия. В этой точке мы можем обнаружить и непосредственно наблюдать волю к мысли в собственном виде. Богатство медиальных оттенков структуры Wer?, раскрывающее перед нами проблему самоидентификации — одну из ключевых для всего нашего исследования, — мы продемонстрируем на основе текста первого издания. Воля, которая появляется немедленно, как только Кант ставит вопрос о разрешении паралогизма «Я», а также окончательное прояснение структуры Wer? (насколько оно вообще возможно) станут предметом нашего внимания, когда мы будем пытаться расшифровать пару очень темных мест из текста второго издания.

3.3.1. Энергийно-волевой синтез личности как проблема

Всё учение о паралогизмах «Я» есть интерпретация картезианского cogito, и это понятно. О кантовском толковании «я мыслю» речь уже шла. Трансцендентальная диалектика означает выход в медиальный мир и в некотором смысле обратное возвращение к единству нашего «Я», открытому для нас в структуре «я мыслю». Мы вновь возвращаемся к чистому медиу-

358

му, но уже как явлению в мире. Поскольку вопрос о природе «Я» или «мыслящего существа» для рационалистического ядра европейской философии всегда являлся основным, то всякая попытка существенно раздвинуть горизонт европейского мышления была, есть и будет более или менее радикальной интерпретацией структуры «я мыслю». Вся настоящая работа, как уже, конечно, заметил читатель, есть не что иное, как детальное исследование феномена «я мыслю». Ключевое положение, определяющее путеводную нить наших интерпретаций, очень просто: самосознание, явленное нам в структуре «я мыслю», есть медиум бытия. Бытийные характеристики мышления указывают на его связь с волей. Мышление настолько экзистенциально, насколько оно тождественно воле к мысли. «Я мыслю» — это структура, выражающая (точнее, являющая нам) медиальную волю. Медиальную — значит не частную, не личную, не мою. Но чью? Мы, таким образом, открываем в структуре «я мыслю» структуру Wer?. Весь «Гауптштюк» о паралогизмах и посвящен анализу своеобразной модификации структуры Wer?

Vehikel. Есть особого рода понятие или, если угодно, суждение, говорит Кант. Что значит это «если угодно»? Суждение у Канта — это направленный синтетический акт воображения, опосредованный апперцепцией и категориями. А понятие, если оно имеет категориальный статус, — лишь элемент медиальной структуры рассудка. Уже это wenn man lieber will выдает некоторую неуверенность Канта, сигнализирует о темноте и зыбкости последующего изложения. Нечеткость в самом начальном определении «я мыслю» должна нас взволновать и обрадовать: здесь клад, здесь нужно рыть.

Итак, есть особого рода понятие или, если угодно, суждение «я мыс-

лю», представляющее собой das Vehikel aller Begriffe überhaupt. В этом кон-

тексте весьма странно выглядит словечко Vehikel. К чему здесь этот аптечный термин? Vehikel — растворитель для различных ингредиентов, например спирт, в котором можно последовательно растворить различные компоненты лекарства. «Я мыслю» — «понятие» или «суждение», а на самом деле ни то и ни другое. Это — нечто, в чем «растворены» категории и что образует однородную среду мыслящего сознания. Н.О. Лосский переводил das Vehikel как «связующее средство», в обратном переводе что-то вроде das verbindende Mittel. Но если бы Кант думал о «связующем средстве», он бы так и сказал, но он выразился иначе... Связующее средство для всех элементов рассудка — трансцендентальное единство апперцепции,

359

о котором, казалось бы, уже всё сказано. Структура «я мыслю», как мы видели, была конкретным проявлением единства апперцепции — этого связующего звена для всех когнитивных актов рассудка. Именно так: на ступени рассудка «я мыслю» означает синтез в рамках единого сознания (апперцепции), на ступени разума — отнесение этого единства к объекту, существующему по ту сторону феноменальной границы. В аналитике мы подходим к внутренней границе опыта, в диалектике — мы переходим ее. Там — «я мыслю» выражало функциональную связь, здесь — субстанциальную основу. Там — мы большей частью имели дело с чистым медиумом, здесь — с тем, что явило себя в нем. Итак, некий Vehikel (или некая, если переводить как «основа», или некое, если переводить как «средство») выступает в качестве априорного субъекта, по отношению к которому всякий когнитивный акт является предикатом31. Поэтому «я мыслю» — не просто акт чистой медиальной рефлексии, но нечто большее. Это акт медиальной самоидентификации. Благодаря чистому трансцендентальному «я мыслю», говорит Кант, мы различаем себя как мыслящее существо (открытое во внутреннем чувстве) и как тело (во внешнем). Важно указать, что самоидентификация, зашифрованная в структуре «я мыслю», не единство нашей психики, не эмпирическое сознание, не картезианская себетождественность понятия «Я», но явленность «нам» «нас» самих.

Структура «Х». Кант вполне бы мог сказать, да и говорил, что «я мыслю» — это, если угодно, и не понятие, и не суждение, а представление (A 346). Что, впрочем, совершенно неважно, потому что «я мыслю» — некое чистое сознание, которое сопровождает все наши понятия. И хотя Кант и говорит: «просто сознание», мы не должны поддаваться искушению и привычно понимать под этим картезианскую интуицию. Здесь, еще раз повторим, важен не просто факт сознания, но та инстанция, откуда оно исходит, не медиум, а то, что высказало себя в нем. Здесь всё дело в вопросе: кто мыслит? Это Wer? имеет у Канта не интеллектуальную, но медиальную структуру. Мыслю, конечно, я, но не в смысле вульгарнопсихологического «Я» (эмпирического субъекта), потому что «Я» как известный психический феномен располагается по сю сторону чистого транс-

31 Латинское vehiculum заключает в себе идею не связующего, а перевозочного средства; vehiculum всех понятий (в том числе трансцендентальных) может означать то, что везет или несет на себе всю совокупность рассудочных актов; здесь, стало быть, речь должна идти не о связи, но о субстанциальной основе мышления.

360