Smirnov_I_S__red_Religiozny_mir_Kitaya_2005_Issledovania_Materialy_Perevody

ПРИМЕЧАНИЯ 1 В этом романе речь идет о приключениях целой семьи лис-оборотней.

2«Шань хай цзин цзяо шу». Хэ И-смин чжэ («Книга гор и морей» с толкованием и комментарием. Ред. Хэ И-сина). Чэнду, 1985, разд. «Нань шань цзин», с. 46; разд. «Хай вай дун цзин», с. 36.

3«Подобные лисы, появившись в стране Цинцюго, ставились в ряд

стакими, считавшимися счастливым предзнаменованием животными, как дракон, феникс, цилинь...» [Юань Кэ, 1984, с. 345].

4Хэ Синь, кстати, пишет, что белая девятихвостая лиса в древнем Китае выполняла роль божества, связанного с бракосочетанием. По его мнению, цзю вэй (ЛЛ девять хвостов) следует понимать как цзяо вэй (ХМ),т- е. «спариваться».

5Э. М. Яншина, автор перевода текста данного сочинения на русский язык, замечает: «Ориентируясь на географические рамки его „книг" (цзин, название разделов „Шань хай цзина". — И. А.), можно предположить, что этот ареал (т. е. распространение зафиксированных в „Шань хай цзине" мифов. — И. А.), очерчивался территорией центральных и юго-западных районов древнего Китая» [Яншина, 1977, с. 23]. Б. Л. Рифтин, опираясь на исследования Мэн Вэнь-туна, прямо пишет, что «Шань хай цзин» был создан в древнем царстве Чу, располагавшемся в юго-западной части Китая [Рифтин, 1988, с. 15-16].

6 В связи с этим уместно будет упомянуть капитальное, единственное в своем роде исследование И. Моншайн: Monschein Y. Der Zauber der Fuchsfee. Frankfurt/Main, 1988, выполненное в русле сравнительного литературоведения и посвященное преимущественному рассмотрению на китайском материале двух наиболее распространенных в западноевропейской литературе мотивов, связанных с женщиной (по Указателю Э. Френцель: демоническая соблазнительница (die damonische Verfuhrerin) и самоотверженная куртизанка (die selbstlose Kurtisane) [Frenzel, 1976]. И. Моншайн рассматривает генезис образа лисы в разных жанрах старокитайской прозы и в различные исторические периоды, вплоть до современности.

7 И. Моншайн подчеркивает, что впервые термин «небесная лиса» встречается именно в «Сюань чжун цзи» [Monschein, 1988, S. 357].

8 Особо генезис этого мотива в китайской сюжетной прозе рассмотрен в книге К. И. Голыгиной [Голыгина, 1980, с. 43-57, 107-153, 171-179].

9 В сборнике сунского автора Лю Фу (XI в.) «Цин со гао и» («Высокие суждения у дворцовых ворот») сказано: «Ибо в жизни человеческой в юности особенно сильно начало ян и слабо инь, в зрелые годы ян и инь поровну, а к старости становится меньше ян и много инь. А коли ян вовсе будет исчерпано и останется только инь — тогда смерть!» [Лю Фу, 1983, с. 222]. Поэтому лиса стремится выбрать себе в супруги юношу.

10 Из этого правила, конечно, есть исключения, и не совсем понятно, как некоторые лисы умудряются, принося вред людям, стать бессмертными. Ведь Небо жестоко карает за причинение зла. В ряде рассказов подчас встречаются и небесные лисы, творящие зло. Так, в

рассказе «Чансунь У-цзи» из сборника танского автора Дай Фу «Гуан и цзи» лис насылает омрачение на дочь знатного вельможи, и перед могуществом этого лиса оказываются бессильными не только маги со своими заговорами, но даже духи местности. Лишь духи Пяти Священных Гор смогли схватить лиса. Рассуждая об этом, победивший лиса праведник замечает вельможе: «Он уже постиг тайны святых! Бить его бесполезно. Только вред себе причините. <...> Такие, как этот лис, передаются в распоряжение Небесной канцелярии, а убить его нельзя» [Тай-пин гуан цзи, 1959, с. 3657].

11Ср. замечание К. И. Голыгиной по поводу дотанских рассказов: «Оборотень мыслится причастным к миру нежити, он насылает наваждение, поэтому и оборотень-женщина, если выбирает себе кого-то в мужья, обычно приносит ему лишь беды» [Голыгина, 1983, с. 112].

12В китайской традиции лиса издревле связывалась с мертвыми — впервые об этом говорится в словаре «Шо вэнь цзе цзы» («Толкование письмен и разъяснение знаков») [Шо вэнь цзе цзы, 1988, с. 478]. В старых китайских сяошо постоянно встречаются упоминания о том, что лисы роют свои норы в старых могилах, как правило заброшенных, или рядом с ними. Наверное, поэтому в сознании китайцев присутствует прочная связь между душами умерших и живущими в их могилах лисицами. Часто бывает так, что лиса присваивает себе фамилию того рода, в могиле которого живет, или даже выдает себя за человека, похороненного в облюбованной ею для жительства могиле. Связь с мертвым, пусть даже чисто пространственная, отчасти объясняет те вредоносные свойства, которые приписывались лисе, пусть и находящейся в своем естественном зверином обличье: и лиса, и душа умершего способны принимать людской облик и вступать в материальный контакт с живыми. Опираясь на более поздний, видимо цинский, материал, Л. С. Васильев отмечает также, что «выползающий изпод старых могил лис считался мистическим воплощением души мертвеца» [Васильев, 1970, с. 140].

13Хэ Синь делает более конкретное замечание: «Лиса-оборотень в эпоху Тан стала местным божеством, заведующим браком и рождением детей, и в каждом доме ей поклонялись» [Хэ Синь, 1989, с. 277].

14В цинское (XVII-XX вв.) время фею-лису причисляли к так называемым сы да мэнъ или сы да цзя (т. е. четыре великих семейства), куда входили четыре вида животных, обладавших, по народным представлениям, волшебными свойствами и наделенных даже особыми фамилиями: лиса (ху ли) — Хумэнь, хорь (хуан шу лан) — Хуанмэнь,

еж (цы вэй) — Баймэнь, змея (шэ)— Чанмэнь или Люмэнь. В деревнях в честь этих животных сооружали низкие глинобитные, кирпичные или деревянные кумирни и приносили перед ними жертвы, моля о содействии в делах, спокойствии в доме, достатке, богатом урожае и т.д. (подробнее см. [Шаманьцзяо, 1985, с. 132-138]). Нечто похожее описывал и В. М. Алексеев: «Вы проходите по китайским полям и вдруг видите, что перед каким-то курганом стоит огромный стол, на котором покоится ряд древнего вида сосудов, знамена, знаки и все

вещи, свойственные, насколько вам известно, только храму. Вы осведомляетесь у прохожего мужичка, что это такое, и слышите в ответ: „Это — фея-лиса". Она, видите ли, живет где-то тут в норе, и ее упрашивают не вредить бедному народу — и не только не вредить, а, наоборот, благодетельствовать ему, как благодетельствуют прочие духи» [Алексеев, 1983, с. 15].

15Особое внимание обращает на себя способность лисы к оборотничеству, поскольку именно это и позволяет ей существовать среди людей. На главную особенность оборотничества в китайской традиции в отличие от русской вскользь обратил внимание еще В. Шкловский: если в русской традиции оборачивается, как правило, человек и не на долгий срок, то в китайской — животное (в данном случае лиса), душа умершего, старый предмет, — и время оборота может быть сколь угодно долгим (см. [Шкловский, 1983, с. 154]). См. также [Алимов, 1989].

16После известного сборника Лу Синя [Тан Сун чуаньци, 1956] это вторая из вышедших в КНРантологий, посвященных сунским чуаньци. Антология дает почву для критики: можно и нужно спорить по поводу того, все ли включенные сюда произведения следует относить к жанру чуаньци. В имени Ли Сянь-миня в анталогии вместо иероглифа ffi на-

писан Ш- Это отмечает и Чэн И-чжун (см. [Чэн И-чжун, 1990, с. 16]).

17К. И. Голыгина справедливо отмечает, что «уже одно изменение целевого акцента — запись факта или эстетическая функция — придает тексту совершенно разное звучание... Скупость описания деталей, несущественных для рассказов III—-IV вв., заменяется описательностью, сюжет разрастается, и новелла предлагает уже свои приемы стихосложения» [Голыгина, 1983, с. 72].

18Упоминания о «чуаньци ти» (стиле чуаньци) встречаются и ранее, но, по-видимому, обозначают исключительно произведения, входившие в одноименный сборник новелл Пэй Сина (IX в.). Так, в «Хоу-шань ши хуа» («Рассуждения о стихах, [написанные] Хоу-шанем» Чэнь Шидао (1053-1101) есть такой фрагмент: «Покойный господин Фань Вэньчжэн сложил „Записки о тереме Юэян" и там описал окрестные пейзажи такими словами, что современники диву давались. Инь Ши-лу, прочитав, сказал: „Да ведь это стиль чуаньци!" „Чуаньци" — рассказы сяошо, которые писал танский Пэй Син» [Чэнь Ши-дао, 1983, с. 310]. Очевидно и то, что в приведенном фрагменте термин «чуаньци» связывается не с волшебным, удивительным, но, скорее, — со стилем изложения, красочными описаниями и т. д.

19 Далеко не все предлагаемые исследователями характеристики жанра, как формальные, так и содержательные, бесспорны. Например, К. И. Голыгина пишет о «тематической и стилистической завершенности чуаньци», но это свойство нельзя назвать характеристикой данного жанра, поскольку им в неменьшей степени обладает и дотанская проза; «связь с сюжетом волшебной сказки» ненасильственным образом прослеживается далеко не во всех произведениях чуаньци; что же касается «мифологического характера основных образов», то вряд ли можно говорить о мифологичности, например, студентов и

чиновников, главных героев множества новелл [Голыгина, 1983,с.6465]. В свою очередь, Я. Прушек отмечает, что в чуаньци стихи выполняют функцию разделителя отличных в смысловом отношении кусков прозаического текста, но это вряд ли справедливо для всех новелл, а кроме того, в некоторых чуаньци стихов нет вовсе. Он пишет также, что дотанские сяошо от чуаньци отличает лишь то обстоятельство, что сяошо суть анекдоты и истории, записывавшиеся безо всякой литературной обработки [Prusek, 1978, Р. 25], но и это замечание кажется поспешным, если принять во внимание различие «целевого акцента» сяошо и чуаньци, которое заметила К.И.Голыгина (см. комм. 17). Примеры можно продолжить.

2 0 Мык а кбудто не располагаем сведениями о том, к а кдревние ки- т а й ц ы представляли себе сам процесс превращения лисы в человека; в сяошо зафиксированы главным образом обратные превращения — в лису. Это происходит тогда, когда лиса-оборотень сталкивается снеодолимым противником и вынуждена спасаться бегством. Любопыт-

кость себе наголову и начинают кланяться луне. Ежели превращению

ны всесведения о лисе-оборотне и сведены вместе главные мотивы, связанные с нею. История взаимоотношений лисы-оборотня и человека имеет, к а кправило, трагический конец: разлука, изгнание лисы, ее смерть [Monschein, 1988,S. 359].

2 2 Этаособенность, причтении новеллы производящая впечатление искусственной, возможно, является одним из важных свидетельств, с одной стороны, изменения отношения к лисе, а с другой стороны — развития художественного вымысла, когда автор, начав писать по шаблонной схеме и отдав ей должное, заканчивает свое произведение в духе нового восприятия лисы-оборотня, используя при этом возможности нового жанра. Именно такие факты и позволяют исследователям говорить о танской новелле как о прообразе китайской художественной прозы и литературы в приближенном к современному смысле этого слова.

2 3 Н а п р и м е р , в анталогии сунских стихов, составленной Ли Э (1692 - 1752), девяносто девятая цзюань полностью отдала стихам душ умерших и духов (см. [Сун ши, 1983, с. 2334-2348]).

2 4 См. об этом [АЛИМОВ, 1992].

3 0 Низшая ученая степень в системе государственных экзаменов на право занятия вакантного поста чиновника. Присуждалась в уездах.

3 1 Доел.: «божественный правитель», речь идет о втором (эр) сыне прославленного своей ирригационной деятельностью Ли Б и н а , с 256 по 251 г. до н. э. служившего правителем в Шу (Сычуань) и много сделавшего, в частности, в Цюанькоу (совр. уезд Цюаньсянь). Впоследствии был обожествлен.

Аня, отличавшегося особой красотой и изящностью, второе имякоторого было Тань-шу. Красота его стала нарицательной. Здесь и далее стихо-

экзаменов, д а в а в ш а я право на занятие крупных чиновничьих постов — например, начальника области. В сунское время из первых среди цзиньши нередко избирались императорские зятья. Куйчжоу — область, располагавшаяся натерритории совр. уезда Фэнцзесянь в Сычуани.

вину. В «Ши шо синь юй»содержится ряд любопытных эпизодов из его жизни . Один из них повествует о том, ка к Лю Лин, напившись, раз-

4 0 Один из традиционных видов китайского стихосложения, — коллективные поэтические экспромты. Обычное застольное развлечение, при котором участвующие должны были подбирать в уме парные

строки к сказанным до них, соблюдая правила рифм, параллелизма и не погрешив против смысла.

том, как супруг, уехав из дома устраивать свои служебные дела, оставил жену, а она преданно ждала его все это долгое время.

4 4 Намек на жену Доу Тао, которую супруг не взял с собой, уезжая к новому назначению. В тоске она вышила на футляре стихи, где говорила о своих чувствах, и послала мужу. Тот прочел, восхитился и прислал за ней.

4 5 В тексте буквально сказано: «Если и будет встреча, то толькосреди облаков за кручами гор Ушань». Юань хочет сказать, что увидятся они разве что во сне, и намекает на известную легенду о свидании во сне чуского князя и феи гор Ушань.

БИБЛИОГРАФИЯ

Алексеев, 1983— Алексеев В. М. Предисловие переводчика. // Пу Сун-лин. Рассказы Ляо Чжая о необычайном. М., 1983, с. 15.

Алимов, 1989 — Алимов И. А. Феномен оборотничества в китайской литературной традиции // XX научная конференция «Общество и государство в Китае». Тезисы докладов. Ч. 2. М., 1989.

Алимов, 1992 — Алимов И. А. О сборнике Лю Фу «Высокие суждения у дворцовых ворот». // Петербургское востоковедение. Вып. 2. СПб., 1992, с. 125-152.

Васильев, 1970 — Васильев А. С. Культы, религии, традиции в Китае. М., 1970.

Голыгина, 1980 — Голыгина К. И. Новелла средневекового Китая. М., 1980.

Голыгина, 1983 — Голыгина К. И. Китайская проза на пороге средневековья. М., 1983.

Гуляка и волшебник, 1970 — Гуляка и волшебник. Танская новелла (VII-IX вв.). Пер. И. Соколовой. М., 1970.

Ло Гуань-чжун, Фэн Мэн-лун, 1983 — Ао Гуанъ-чжун, Фэн Мэн-лун. Развеянные чары. М., 1983.

Рифтин, 1975— Рифтин Б. А. Китайская проза // Классическая проза Дальнего Востока («Библиотека всемирной литературы», т. 18). М., 1975.

Рифтин, 1988 — Рифтин Б. А. Древнекитайская мифология и средневековая письменная традиция // Роль фольклора в развитии литератур Юго-Восточной и Восточной Азии. М., 1988.

Танские новеллы, 1960— Танские новеллы. Пер. О. Фишман. М., 1960.

Шкловский, 1983 — Шкловский В. Б. О теории прозы. М., 1983.

266 И. А. Алимов

Яншина, 1977— Яншина Э. М. Предисловие // Каталог гор и морей. М., 1977.

Frenzel, 1976 — Frenzel E. Motive der Weltliteratur. Ein Lexikon dichtungsgeschichtlicher Langsschnitte. Stuttgart, 1976.

Prusek, 1978 — Prusek H. Ch'uan-ch'i story // Dictionary of Oriental Literatures. Tokyo, 1978.

Monschein, 1988 — Monschein Y. Der Zauber der Fuchsfee. Frankfurt/Main, 1988.

Лю Фу, 1983 — Аю Фу. Цин со гао и (Высокие суждения у дворцовых ворот). Шанхай, 1983.

Сун ши, 1983 — Сун ши цзи ши (Исторические события в сунских стихах). Т. 2. Шанхай, 1983.

Тай-пин гуан цзи, 1959 — Тай-пин гуан цзи. Ли Фан дэн бянь (Обширные записки годов Тай-пин. Сост. Ли Фан и др.). Т. 5. Пекин, 1959.

Тан Сун чуаньци, 1956 — Тан Сун чуаньци цзи. Лу Сюнь бянь (Собрание танских и сунских новелл чуаньци. Сост. Лу Синь). Пекин, 1956.

Ху Кунь, 1989 — Ху Кунъ. Чжунго гудай ху синьян юаньлю као (Исследование истоков веры в лис в древнем Китае) // Шэхуй кэсюэ чжаньсянь. 1989, № 1.

Хэ Синь, 1989 — Хэ Синь. Лун: шэньхуа юй чжэньсян (Дракон: миф и реальность). Шанхай, 1989.

Чэн И-чжун, 1990 — Чэн И-чжун. Сундайдэ чуаньци сяошо (Новелла чуаньци эпохи Сун) // Вэныни чжиши. 1990, № 2.

Чэнь Ши-дао, 1990 — Чэнъ Ши-дао. Хоу-шань ши хуа (Рассуждения о стихах, [написанные] Хоу-шанем) // Лидай шихуа (Рассуждения о стихах различных эпох). Т. 1. Пекин, 1983.

Шаманьцзяо, 1985 — Шаманьцзяо яньцзю (Исследования по шаманизму). Шанхай, 1985.

Шань хай цзин, 1985 — Шань хай цзин цзяо шу. Хэ И-син чжэ («Книга гор и морей» с толкованием и комментарием. Ред. Хэ И-сина). Чэнду, 1985.

Ши шо синь юй, 1989 — Ши шо синь юй («Повествование о нынешнем веке» в новых словах). Т. 2. Пекин, 1989.

Шо вэнь, 1988. — Шо вэнь цзе цзы (Толкование письмен и разъяснение знаков). Шанхай, 1988.

Юань Кэ, 1984 — Юань Кэ. Чжунго шэньхуа юй чуаньшо (Китайские мифы и легенды). Пекин, 1984.

А. М. Яковлев

ЛИСИЦА-ОБОРОТЕНЬ

Чудесные случаи исцеления в Харбине*

Одними из наиболее популярных персонажей сказок, легенд и фантастических историй в Китае и Маньчжурии являются оборотни, которые занимают видное место и в народном пантеоне. Среди них одно из первых мест принадлежит оборотню-лисице — Ху сянь, как почтительно именуют ее суеверные обыватели.

С древнейших времен у всех народов были легенды, приближающие некоторых животных к человеку, наделяющие их различными чудесными качествами и вселяющие в них неумиротворенные души людей, странно живших и странно умерших. Если такое существо еще обладает способностью принимать различные облики — в частности, человеческий, — то мы имеем оборотня, перед которым с суеверным трепетом склоняются люди, стараясь избежать столкновений с ним и всячески его задобрить.

Таково происхождение оборотня-лисицы и в Маньчжурии и Китае, где с древнейших времен известны целые серии «странных рассказов» об оборотне-лисице.

Один из талантливейших людей своего времени, Пу Сун-лин еще в XVII веке издал «Записи необыкновенного, сделанные Ляо Чжаем», где «лисьим чарам» отведено значительное место. Автор классическим языком талантливо осмелился трактовать тему, не совсем приличную с точки зрения китайского классического образования, но сделал это так удачно, что книга является одной из популярнейших до сих пор.

А суеверия, которые порою так тонко высмеивал Пу Сунлин, живут до сих пор в быту простонародья Маньчжурии и

* Текст данной статьи харбинского синолога и этнографа Л. М. Яковлева (1916-1945) впервые был опубликован в 1940 году. См.: Яковлев Л. М. Лисица-оборотень. Чудесные случаи исцеления в Харбине // Рубеж (Харбин). 1940, № 41 (662), с. 19-20. Ксерокопия этой редкой публикации была любезно предоставлена П. Полански.

268 Л М. Яковлев

Китая. Вот что писал переводчик «Странных рассказов Пу Сунлина» В. М. Алексеев:

«Вы проходите по китайским полям и вдруг видите, что перед каким-то курганом стоит огромный стол, на котором покоится ряд древнего вида сосудов, знамена, значки и все вещи, свойственные, насколько вам известно, только храму. Вы осведомляетесь у прохожего крестьянина, что это такое, и слышите в ответ: „Это фея-лиса (хусянъе)". Она, видите ли, живет где-то тут в норе, и ее упрашивают не вредить бедному народу — и не только не вредить, а, наоборот, благодетельствовать ему, как благодетельствуют прочие духи. И вы действительно читаете на знаменах и особых красивых лакированных досках крупные надписи: „Есть у меня просьба — непременно ответишь", „Смилуешься над нами, стадом живых" и т. п.

Словом, лиса становится анонимным божеством, равноправным со всеми другими <...> Вот в этой-то своей роли божества, наделенного к тому же способностью принимать всевозможные формы, начиная от лисы-зверя и кончая лисойженщиной и лисом-мужчиной лиса и кружит человеческую голову всевозможными химерами, создающими самое необыкновенное течение событий там, где обычная человеческая жизнь проста, убога, скучна».

Повсюду, даже в ближайших окрестностях Харбина, около каждого значительного дупла, пещеры или норы мы увидим маленькую кумиренку, украшенную красными лоскутками и хвалебными письменами, с курильницей перед ней, громко именуемую «Храмом отшельника-лисицы».

Время от времени некоторые из этих лисиц чем-либо проявляют себя так или иначе, и тогда создаются истории, не лишенные интереса. Одну из таких историй, которую передал мне старец, живущий при «Ху-сянь-тане» — храме лисиц, я и хочу здесь рассказать.

Отдельные эпизоды этой истории наделали немало в свое время шума среди маньчжурского населения. Ныне же чудесная лисица, о которой будет речь, пользуется завидной популярностью; паломники к ее кумирне приезжают издалека, и она пользуется известностью далеко за пределами Харбина.

Был раньше в Фуцзядяне на 16-й улице театр Да-У-тай. В подвале под этим театром имелась нора, в которой, по увере-

нию окрестных жителей, жила лисица-оборотень. Там был сооружен алтарь, и суеверные обыватели часто возжигали там душистые курительные палочки сян, прося помощи у лисы в том или ином деле.

Лет 12-13 тому назад театр сгорел. Суеверные почитатели лисицы считали, что, очевидно, кто-либо ее обидел и несчастье произошло не без ее участия.

Между прочим, театр этот не отстроен и поныне, так как место считается несчастным, и нахождение развалин его на одной из главных и оживленных улиц, где каждый клочок места дорог и занят, невольно поражает воображение.

Через некоторое время рабочие, работавшие на одном из больших кирпичных заводов между Кусянтунем и Ченхэ, при выборке глины обнаружили большую нору, по их словам, ранее не существовавшую. Народная молва решила, что это чудесная лисица переселилась с пожарища на новое место.

Была сооружена кумиренка, привлекавшая немало паломников, обращавшихся с разными просьбами к лисе, и многие получали просимое. Некоторые больные исцелились, и слава об этом месте распространилась по окрестностям.

Но лисица-оборотень, как и всякая обыкновенная лисица, не любит шума и постоянной близости людей.

И вот однажды в сумерки — это было уже лет восемь назад, — к ночному караульному завода пришел седой старец с длинной бородой, очень благообразной внешности, и сказал ему что так как в этом месте стало очень шумно, то кумирню нужно перенести в другое место, причем указал и место на обрыве против завода.

Старец ушел. Караульный не придал этому разговору значения, и все осталось по-старому. Через несколько дней старец явился снова, повторил свои слова в более строгой форме и во время разговора исчез на глазах перепуганного караульного. Тот понял, что к нему приходил сам оборотень, и поспешил исполнить его приказание.

Когда кумирня была уже закончена, то однажды утром строители ее обнаружили перед ней кучу земли. Землю убрали, не придав значения, но когда то же повторилось и на другой день, и на третий, то поняли, что лисица вселилась и делает нору.