Глава VII не существует ничего данного

Скептицизм ( это не сон, и подвергая сомнению любую веру, доказывая нелепость любой идеи, скептик ни в коем случае не теряет смысла того, что он предложил. Он просто сомневается или отрицает существование любого подобного объекта. В скептицизме, таким образом, все сфокусировано в значении термина существование, поэтому имеет смысл задержаться здесь, чтобы рассмотреть его более подробно.

Я уже отмечал в общих чертах, в каком смысле я употребляю слово существование, а именно для обозначения такого бытия, которое все время меняется, определяется внешними отношениями, испытывает нажим случайных обстоятельств. Безусловно, это не определение. Термин существование ( всего лишь имя. Используя его, я просто указываю читателю, словно жестом, что обозначает это слово в моем речевом обиходе; это подобно тому, как, произнося имя Цезарь, я указываю на свою собаку, чтобы кто-нибудь не подумал, будто я имею в виду римского императора. Римский император, собака, звучание имени Цезарь ( все они неопределимы, их можно описать индивидуально, используя другие указательные и неопределимые имена, чтобы отметить их характерные признаки или события, в которых они участвовали. Таким вот образом я могу более подробно описать все то царство бытия, на которое я указываю, когда употребляю термин существование. Его описание составляет предмет физики и, пожалуй, психологии, но исследование этого царства, открытого только для животной веры, не интересует скептика.

Скептик отворачивается от этих неопределенных, переплетенных друг с другом объектов и обращается к непосредственному ( к датуму. Возможно, на какой-то миг он способен вообразить, что здесь он обнаружил подлинное существование. Но если это добросовестный скептик, он вскоре расстанется с этой иллюзией. Конечно, в сфере непосредственного он обнаружит свободу от столкновений одного утверждения с другим. Там нет ни протоколов, ни гипотез, ни призрачных копий очевидного, ни призрачной угрозы не-данного. Не является ли очевидное, может спросить скептик, подлинно существующим? Но очевидное ( это только являющееся в обоих значениях этого двусмысленного слова. Датум ( являющееся в смысле самоочевидности и понятности, кроме того это являющееся в смысле просто появляющегося и несубстанциального. В этом последнем смысле являющееся грозит обернуться несуществующим. Разве существующее не претендует на то, чтобы быть чем-то б?льшим, чем являющееся, быть не столько самоочевидным, сколько тем, чему я ищу доказательств в смысле свидетельств? В таком случае не будет ли существующее (которое со своей собственной точки зрения, то есть физически, нечто большее, чем являющееся) в познавательном отношении и с моей точки зрения, напротив, чем-то меньшим, чем являющееся? Разве не нуждается оно в свидетельствах для доказательства своего бытия? Что может поручиться за эти свидетельства, кроме их собственной убедительности? Я не смогу убедить ни одного скептика, если от существования, о котором делается сообщение, я немедленно обращу все мое доверие на являющееся, которое о нем сообщает, и свидетельства собственных чувств предпочту показаниям адвокатов. Я забуду дела об убийствах и запутанные казусы в суде и буду рассматривать судью в пурпуре и горностае, с бледными чертами старой лисы под серым париком, флегматичных присяжных, запинающегося свидетеля, адвоката, официально высокомерного, не вдумывающегося в механически произносимые им слова и, позевывая, шепчущего в сторону что-то действительно интересующее его, и посматривающего на часы, не пришло ли время обеда, неясный свет, косо падающий на всю сцену из высоких окон. Не эта ли изменчивая картина, воспринимаемая мною как бы в трансе, трансе наяву, является подлинной реальностью, а весь мир существования и дела ( всего лишь нескончаемым повествованием, которое поддерживается этим трансом?

Теория, что мир есть не что иное, как поток явлений, убедительна для скептика; он полагает, что в этом веровании не слишком много верования. Но то, что здесь остается от догмы, весьма знаменательно, и перед ним немедленно встает вопрос, какое количество явлений он будет признавать существующими, какого именно вида, на каком порядке их появления он будет настаивать, если вообще будет его утверждать, и различные гипотезы, которые могут быть предположены относительно природы и распределения явлений, станут новыми предметами для его размышлений, и он обнаружит, что невозможно прийти к выводу, существует ли какое-либо из явлений, за исключением того, которое предстоит ему в данный момент, на самом деле, существует ли актуально какая-либо из предполагаемых систем явлений. Таким образом, перед ним вновь замаячит ( как нечто проблематичное ( существование на отдалении от той непосредственности, в которой он надеялся найти прибежище.

Существование, таким образом, похоже, вновь утверждает себя в мире явлений, поскольку они рассматриваются как факты или события, происходящие одно наряду с другими или одно вслед за другим. Каждый датум, взятый отдельно, не дает оснований говорить о существовании. Датум представляет собой очевидной явление: что бы тут ни явилось, будет буквально и полностью очевидным, и сам тот факт, что оно явилось (что здесь является единственным фактом), вообще не проявится в нем. Этот факт, то есть существование интуиции, не будет утверждаться, пока явление не перестанет быть действительным и не будет рассматриваться со стороны как нечто, что, как можно предполагать, или произошло, или произойдет, или где-то происходит. В этой внешней оценке может содержаться либо истина, либо ошибка; но они не могут содержаться в самом явлении как таковом, поскольку в себе и как целое каждое является чистым явлением и не свидетельствует о чем-либо ином. Тем не менее, когда некий элемент данного явления рассматривается как знак некоторого другого явления, которое сейчас не дано, вполне уместен вопрос о существовании этого другого явления. Таким образом, существование и несуществование, по-видимому, имеют отношение к явлениям в той мере, в какой они вызывают сомнение и постулируются извне, а не в той, в какой они определены и даны.

Отсюда следует важный вывод, который первоначально представляется парадоксом, но который затем обосновывается рефлексией, а именно утверждение, что датум существует, бессмысленно, а если настаивать на нем, ложно. Что действительно существует, так это факт, что датум наличествует в этот определенный момент критического состояния вселенной; наличествующим фактом является интуиция, а не датум; и этот факт, если он вообще известен, должен утверждаться в какой-то другой момент заключающей в себе риск верой, которая может оказаться истинной или ложной. Напротив, к тому, что является определенным и данным, не может применяться предикат существования; до тех пор, пока оно не может быть ни ложным, ни истинным.

Для меня здесь очевидно, каким непоследовательным является скептицизм тех современных философов, которые сочли, что существовать ( значит быть идеей разума или объектом сознания, или фактом опыта, если под этими выражениями не имеется в виду ничего другого, как быть датумом или интуицией. Если нечто можно считать существующим, то наличие сознания не является ни необходимым, ни достаточным для того чтобы это нечто получило существование. Представьте себе писателя, который всю жизнь посвятил сочинению романа, или божество, единственное дело которого состояло в обдумывании мира. Этот мир существовал бы не в большей степени, чем роман заключал бы в себе переживания и поступки подлинных людей. Если этот писатель в пылу воображения поверил бы в реальность своих персонажей, он стал бы этим божеством, если бы оно сочло, что его мир существует только потому, что оно о нем думает. До того как результат творчества мог бы стать реальностью или роман ( историей, он должен бы был произойти где-то вне разума его творца. А если это таким образом произошло, явно было бы недостаточно, чтобы творческая личность, ошибочно считающая себя его автором, создала его образ в своем уме; и если бы автор смог сделать это, такое замечательное ясновидение было бы фактом, требующим объяснения, но и тогда это было бы дополнительным фактом гармонии в природе, а не основанием для его существования.

Если в ходе аргументации я принимаю идею, что данность в интуиции является существованием, мне не стоит труда опровергнуть это посредством reductio ad absurdum. Если нечто, не данное в интуиции, не может существовать, тогда все убеждения в существовании фактов за пределами моей интуиции, посредством которых обогащается моя мысль, если она разумна, необходимо будут ложными, а весь разум ( иллюзией. Этот вывод мог бы быть приемлемым для меня, если бы только не нежелание придерживаться мнений, которые предположительно могут оказаться ложными. Но следующий вывод смущает еще больше, а именно: все интуиции, в которых могут появляться такие иллюзии, сами не могут существовать. Ибо, будучи примерами интуиции, они не могли бы быть данными для других интуиций. В определенный момент я могу поверить, что есть или были, или будут другие моменты; но, очевидно, они явно не были бы другими моментами, если бы они были даны мне сейчас, и ничем сверх того. Если бы данность в интуиции была необходима для существования, не существовала бы сама интуиция, то есть никакая другая интуиция не могла бы постулировать ее, и поскольку это отсутствие трансцендентности было бы взаимным, не существовало бы вообще ничего. Однако если данность в интуиции была бы достаточной для существования, все упоминаемое существовало бы безоговорочно, а не-существующее вообще невозможно было бы помыслить, отрицать что-то (если бы я только знал, что я отрицаю) было бы невозможно, и не было бы таких вещей, как фантазии, галлюцинации, иллюзии и ошибки.

Я считаю необходимым пересмотреть словарь, который ведет к подобным двусмысленностям, и, если я вообще сохраню слова существование и интуиция, оставить им те значения, которые могут применяться только к тому, что возможно и правдоподобно. Поэтому я предлагаю использовать слово существование (в основном в полном соответствии с обычным его употреблением) не для обозначения данных интуиции, а для обозначения фактов или событий, которые, как мы полагаем, происходят в природе. Эти факты или события, во-первых, включает сами интуиции или такие явления сознания, как боль и наслаждение, образы пережитого в памяти, интеллектуальный дискурс. Во-вторых, физические предметы и события, обладающие трансцендентным отношением к данным интуиции, которые, согласно мнению, могут использоваться как знаки для них; то же самое трансцендентное отношение, которое объекты вожделения имеют к самому вожделению, или объекты цели к самой цели, например, такое отношение, какое факт моего рождения (которого я даже не помню) имеет к моему нынешнему убеждению в том, что я был когда-то рожден, или событие моей смерти (которое я воспринимаю чисто абстрактно) к моему нынешнему ожиданию, что когда-нибудь я умру. Если ко мне явится ангел, я могу вразумительно рассуждать, существует он или нет. С другой стороны, я могу утверждать, что он вошел в дверь, то есть он существовал до того, как я увидел его, и могу продолжать утверждать в восприятии, памяти, теории, ожидании, что это был факт природы: в этом случае я верю в его существование. С другой стороны, я могу подозревать, что это было событие внутри меня самого, сон, то есть событие, не имеющее отношения к ангелу, когда я его видел, и не имеющее ничего общего с ангелом в условиях его существования. В этом случае я не верю своему видению; нельзя серьезно говорить, что являющиеся ангелы существуют, если я понимаю их как идею.GNG

Существования же, с точки зрения познания, являются установленными фактами и событиями, а не просто видимыми образами или обсуждаемыми темами. Соответственно существование не только сомнительно для скептика, но одиозно для логика. Последнему существование представляется воистину уродливым наростом и избыточностью в бытии, поскольку все существующее представляет собой нечто большее, чем его описание, так как существующее позволило присоединить к себе некую эмфазу, не постигаемую умом, то есть материализацию, бессмысленную с логической точки зрения и несообразную ( с моральной. В то же самое время существование страдает от недостатка бытия и темноты: всякая идеальная природа, какой она может быть всесторонне дана в интуиции, будучи материализованной, теряет свою неосязаемость и вечность, которые по праву принадлежат ей в ее собственной сфере; таким образом, существование дважды проявляет несправедливость по отношению к формам бытия, которые в нем воплощаются, сперва их насилуя, а затем предавая.

Таково существование, как оно усваивается верой и утверждается животным опытом; но в дальнейшем я покажу, что существование, рассмотренное с физической точки зрения, когда оно разворачивается среди других царств бытия, является соединением различных природ в случайных и непостоянных отношениях. Согласно этому определению очевидно, что существование никогда не может быть дано в интуиции, поскольку каким бы ни был сложный датум, какое бы множество видимых движений он ни изображал, его кажущийся порядок и единство являются именно тем, чем они являются; они не могут ни претерпевать изменений, ни образовывать новые отношения: это другой способ доказать, что они не могут существовать. Если бы весь развивающийся мир был дан только в идее, а не был внешним объектом, постулированным в веровании и действии, он не мог бы ни существовать, ни развиваться. Для того чтобы существовать, он должен сам проявлять себя последовательно и вне осознания приобретать все эти идеи в ходе своего движения.