Раздел 1.

Как мы доказали, сущность добродетели заключается в оправданном расположении, в умеренном влечении разумного существа к интеллектуальным и нравственным объектам справедливости. Значит, для уничтожения или ослабления в этом существе начал добродетели нужно:

1) или лишить его чувства несправедливости и справедливости и естественного понятия об этом;

2) или внушить ему ложные понятия о них;

3) или же пробудить в нем другие чувства, направленные против этого внутреннего чувства.

С другой стороны, для того чтобы умножить и упрочить начала добродетели, нужно:

1) или, так сказать, воспитать и обострить чувство справедливости (droiture) и правосудности (justice);

2) или поддерживать его в первозданной чистоте;

3) или подчинить ему все другие чувства. Теперь рассмотрим, каковы следствия, которые любая гипотеза, относящаяся к божеству, обычно влечет за собой или по меньшей мере, появлению которых она способствует.

ПЕРВОЕ СЛЕДСТВИЕ.

ЛИШЕНИЕ СУЩЕСТВА ЕСТЕСТВЕННОГО ЧУВСТВА НЕСПРАВЕДЛИВОСТИ И СПРАВЕДЛИВОСТИ.

Конечно же нас не заподозрят в том, что под “лишением существа естественного чувства несправедливости и справедливости” мы понимаем искоренение в нем понятий добра и зла относительно общества. Ибо наличие добра и зла по отношению к роду есть факт, мимо которого нельзя пройти. Общественный интерес есть нечто общепризнанное, и всякое частное лицо как нельзя лучше знает то, что касается всех. Таким образом, когда мы утверждаем, что какое-либо существо утеряло всякое понятие о справедливости и несправедливости, мы, напротив, предполагаем, что оно все же способно различать относящиеся к своему роду добро и зло, но что оно стало к ним совершенно нечувствительным и что возвышенность или низость нравственных поступков более не вызывают в нем ни уважения, ни отвращения. Таким образом, при отсутствии ярко выраженного частного интереса, всегда имеющегося у этого существа и порой вызывающего у него суждения в пользу добродетели, можно было бы сказать, что ни уродство, ни красота нравов не порождают у него никаких чувств и что по отношению к нему все является чудовищно единообразным;

Разумное существо, которое незаслуженно оскорбляет другое существо, чувствует, что страх перед подобным обращением неизменно пробуждает у наблюдающих за ним существ злобу и враждебность. Тот, кто причинил вред одному, внутренне признается так же опасным для каждого, как если бы он оскорбил всех.

Итак, все те, кого пугает преступление, становятся его противниками. По противоположной причине добродетель частного лица имеет право на благожелательность и награду со стороны всего общества. Это чувство не чуждо даже самым злым людям. Когда же речь идет о естественном чувстве несправедливости и справедливости, если под этим определением подразумевается нечто большее, чем то, о чем мы говорили, то имеются в виду та живая антипатия к несправедливости и влечение к справедливости, которые свойственны глубоко честным людям.

Нелепо предполагать, что чувствующее существо может от рождения быть настолько испорченным, настолько дурно организованным, что доступные ему предметы не вызывают у него никаких аффектов, что оно от природы неспособно на любовь, сострадание, признательность и на любой другой общественный аффект. Другое нелепое предположение заключается в том, что разумное существо, каким бы характером оно ни обладало от природы, может получить впечатление о предметах, доступных его умственным способностям, запечатлеть в своем уме картины справедливости, великодушия, воздержанности и других добродетелей и не испытать никакой склонности к этим качествам, никакого отвращения к противоположным им порокам, занимать совершенно нейтральную позицию по отношению к этим явлениям. Разум не может существовать, не имея влечения к известным ему вещам, а также без способности к познанию; но если когда-нибудь разум будет способен составить представление о поступке, страсти, характере и нравах, он так же различит в этих предметах уродство и красоту, как глаз замечает связи и соотношения в фигурах, а ухо чувствует гармонию и диссонанс звуков. Нам могут возразить, что в духовных и нравственных предметах нет ни подлинной прелести, ни подлинного безобразия. Но никто не будет отрицать существования воображаемых прелести и безобразия, власть которых велика. Тот, кто отрицает наличие предмета в природе, по крайней мере согласится, что именно в природе мы почерпнули идею о том, что он в ней существует, ибо естественная предрасположенность к различению нравственного уродства и красоты столь велика и это различие в интеллектуальных и нравственных объектах настолько занимает наш ум, что для того, чтобы его преодолеть, необходимы искусство, огромные усилия, непрерывные упражнения и тягостные размышления.

Чувство несправедливости и справедливости так же для нас естественно, как наши аффекты, и это свойство является одним из основных элементов нашей организации. Следовательно, никакое умозрение, верование, убеждение, религия не способны мгновенно и непосредственно уничтожить его. Изменить то, что для нас естественно, под силу лишь длительной привычке, второй натуре. Итак, различие между несправедливостью и справедливостью для нас первично: распознавание уродства и красоты в разумных существах также является для нас операцией естественной, быть может, предшествующей в нашем разуме сходной операции над организованными существами. Таким образом, только противоположное действие может навсегда нарушить эту операцию или на время прервать ее.

Всем нам известно, что если из-за недостатка сложения, из-за несчастного случая или по привычке у кого-нибудь появляются неприятные манеры, неприличные жесты, лицо искажается смешным тиком, то все внимание, все заботы, все предосторожности, которые подсказывает ему искреннее желание от этого избавиться, вряд ли будут избавлению способствовать. Природа тоже упряма. Она страдает и восстает под ярмом и всегда готова его сбросить — укротить ее едва ли возможно. Удивительна непокорность разума, особенно когда речь идет о естественных чувствах и о первичных (anticipees) понятиях, таких, как различие справедливости и несправедливости. Бесполезно бороться с ними и терзаться; против этих несговорчивых гостей нужно применять крайние, насильственные меры. Самые сумасбродные суеверия, самое нелепое общественное мнение никогда полностью их не уничтожат.

Так как ни деизм, ни теизм, ни атеизм, ни даже демонизм никак не могут непосредственно и мгновенно воздействовать на моральное различение между справедливостью и несправедливостью; так как любой культ, будь он нерелигиозным или религиозным, влияет на это естественное и первоначальное понятие только через вмешательство и возмущение других чувств, то мы будем говорить о следствиях этих гипотез лишь в третьем разделе, где рассмотрим согласованность или противоречие между аффектами и естественным чувством, посредством которого мы распознаем, где справедливость, а где несправедливость.