- •Чернівецький національний університет ім. Юрія федьковича юридичний факультет
- •В.П. Желтова
- •Право и экзистенция
- •Онтологическое обоснование права (концепция в. Майхофера)
- •3. Виновность и свобода воли в экзистенциалистской философии права
- •4. Экзистенциалистское направление
- •А.А.Козловський Екзистенцiальні константи правового пізнання: право як екзистенція Правова філософія - це не другорядна
- •Право як буття-в-собі
- •Право як буття-для-себе
- •Право як буття-для-іншого
- •Право як трансценденція
- •Право як екзистенція
- •А.А.Козловський
Чернівецький національний університет ім. Юрія федьковича юридичний факультет
КАФЕДРА ТЕОРІЇ ТА ІСТОРІЇ
ДЕРЖАВИ І ПРАВА
ХРЕСТОМАТІЯ
З ФІЛОСОФІЇ ПРАВА
ТОМ 11
ЕКЗИСТЕНЦІАЛЬНА ФІЛОСОФІЯ ПРАВА
З М І С Т
Желтова В.П. Буржуазное правосознание и философия
экзистенциализма...................................................................3
Четвернин В.А. Экзистенционалистское направление.................….........16
Козловський А.А. Екзистенціальний характер правового пізнання:
право як екзистенція......................................................20
Козловський А.А. Екзистенціальна гносеологія права............................24
Козловський А.А. Екзистенціальна антиномія норми.............................27
В.П. Желтова
-
Право и экзистенция
В позитивистски ориентированном правосознании, в частности в нормативизме, субъективное, личностное начало исключалось. Право представлялось как абстрактная функция «полезности», и все, что не соответствовало или было «лишним» для его функционального назначения, устранялось. Эта тенденция была и симптомом правового отчуждения и в то же время развивала это отчуждение, характерное для государственно-монополистической формы буржуазного общества. «Равное право», которое в период становления капиталистической формации выступало в общественном сознании как один из мощных рычагов построения «царства разума», в современную эпоху представало лишь как орудие монополистического капитализма, и «объективное», справедливое правосудие вершила безликая фигура функционера. Преступления фашистских режимов в Европе лишь обнажили, четко выявили эту истину. Оказалось, что и регламентированное, формализованное буржуазное право может быть «законно преступным» в самых широких масштабах.
Так, в Германии — стране, где проблемы теории и философии права всегда считались традиционными, долгие годы существовало лишь право безнаказанно убивать и страх быть убитым. Прусский уголовный кодекс был издан в 1851 г. Через 20 лет при объединении Германской империи он был объявлен имперским кодексом. Оп действовал при Бисмарке, Вильгельме II, стал уголовным кодексом Веймарской республики и, наконец, служил Гитлеру. Ясно, что такая «устойчивость» правовой нормы не представляла собой действительного права, да еще «осененного вечными принципами».
В противовес этой, опозорившей себя норме как движение «от противного» возникают после второй мировой воины попытки сверхпозитивного обоснования права, в частности экзистенциалистского.
Может быть, именно в буржуазном праве, сфере наиболее регламентированной, формализованной и могущей, как оказалось, быть «законно преступной», потребность в этическом обосновании долженствования была еще острее, чем в философском сознании. И попытки использовать экзистенциалистскую философию, найти с ее помощью границы, за которыми эта «законная преступность» уже не сможет угрожать личности, — такие попытки в мистифицированной форме отражали реальные проблемы буржуазного общества1. Автономная, «обреченная на свободу» экзистенциальная личность (что в общем кажется нелепым в современном мире) призвана была ответить на множество вопросов: на чем основала ответственность человека, как она должна осуществляться, как должен человек поступать в конфликтных ситуациях и т.д.
Если сфера «общественного» противопоставляет себя сфере «человеческого», если субъективное, личностное непримиримо к «внеличностному», «социальному», если «общезначимое» право мешает свободе человека, то свой единственный путь буржуазное правосознание видит в отказе от этого права.
В 1957 г. Г. Кельзен опубликовал статью с характерным названием: «Экзистенциализм в правовой науке?». Он выражал в этой статье удивление, которое разделяли и до сих пор разделяют многие его коллеги, по поводу того, что в философии права появилось новое направление, которое пытается взять за основу экзистенциализм, и объяснял это исключительно «модой времени». Для этого удивления есть все основания. Действительно, что может быть более далеким друг от друга, чем практическая, целенаправленная правовая система и индивидуалистическая философская концепция, обрекающая человека на безнадежные поиски своего «подлинного» существования? Сама суть этой концепции, казалось бы, противоречит ее использованию в сфере социальных наук, и особенно чуждой она кажется праву.
Не отрицают этого и сами представители нового направления. «Задача права, — пишет Э. Фехнер, — по возможности упорядочить жизнь людей в обществе, обеспечить личности безопасность. Экзистенция, напротив, отказывается от всяких упорядоченных, целеустремленных мер, она возвращает человека к самому себе, к своей сущности, к сокровенным возможностям бытия. Право реально лишь в сфере социальной, оно само есть нечто специфически общественное, это установленный в среднем, для всех пригодном масштабе, порядок межчеловеческих отношений. Экзистенциализм, напротив, отрицает всякую схематизацию, обобщение, регламентирование, столь характерные для права»2.
Другой теоретик нового направления У. Тиссен также признает, что главное в экзистенциализме — свободный выбор личности, ее решение. И «ни в коем случае этот экзистенциальный выбор не может быть заменен общедействующим урегулированием»3.
Что же заставляет многих буржуазных теоретиков и философов права опираться на, казалось бы, столь далекую всякой теории права философскую концепцию? Случайны ли эти построения, обусловлены они «модой времени», как это считает Г. Кельзен, или более серьезными причинами?
Чтобы понять цель и назначение неожиданно практического использования экзистенциалистской философии в праве, необходим краткий анализ ее основных положений и выводов (применительно к сфере правовых явлений).
В философских направлениях эпохи античности, средних веков, нового времени человек противостоял богу или природе. Согласно одним теориям он был лишь частью закономерно развивающейся природы, согласно другим — обладал свободой и способностью (как утверждал Кант) «от себя начинать ряд состояний». Часто утверждалось, что свобода вместе с законами была дарована человеку богом, и тогда человеку просто отводилось место для свободной деятельности, чтобы человеческие несчастья и грехи больше не беспокоили Творца.
Совсем по-другому решается эта проблема в экзистенциализме. Человек противостоит им же самим созданным общественным институтам и учреждениям, им же самим построенному историческому типу общества, которое подчиняет, растворяет в себе личность. Сфера социальной жизни, всякая принадлежность к общедействующим нормам являются для экзистенциализма сферой «Man», сферой неподлинного бытия. Здесь человек становится объектом чьих-то манипуляций, здесь он живет, становясь лишь «экземпляром» среди других, и весь этот неподлинный мир характеризуют «затхлость, усредненность, нивелирование, зависимость и повседневность»4.
«Земные люди», которые используют свой таланты, разум, энергию для того, чтобы иметь деньги, славу, власть, эти люди отдают себя миру под заклад, писал Киркегор. Самих по себе их вовсе нет, у них нет собственной личности, нет экзистенции. Социальный, общественный мир со всеми его делами, где вынужден жить человек, — это нечто неумолимо враждебное ему. И все попытки сделать мир более понятным и близким человеку — это лишь попытки, направленные на «земное»5.
Экзистенциалиста интересует такое состояние личности, когда она возвратилась или стремится возвратиться в свою «самость», и «философия существования» предлагает этой личности подробный анализ тех ощущении, мыслей и чувств, которые она должна там найти.
Между сущим (Seinden), где человек пребывает повседневно, и подлинной «самостью» лежит пропасть, которую Хайдеггер называет «онтологической дифференциацией». В мире социальных связей бытие «заперто», оно не имеет выхода к своей подлинной трансцендентной основе и лишается «самости». Поэтому вопросы о том, может ли человек быть свободен от «Man» , будучи в нем, и, следовательно, может ли существовать очеловеченное, экзистенциальное право, для Хайдеггера вовсе не имеет смысла. Такие надежды он называет «ошибкой, относящейся к внутреннему непониманию Dasein»6. «Фундаментальная структура Dasein, его изначальное измерение — это забота быть исключительно собой»7, в то время как любое правовое отношение — всегда отношение к другому. Внешний мир вещей и социальных отношении не затрагивает глубоко человеческое бытие. Это лишь фон, на котором развертывается экзистенция. «В толпе нет правды», и только отрицание всего, что имеет видимость необходимости, отказ от всех обязательств, которые общество налагает на личность, — только это есть свобода, только это есть экзистенция. Ясно, что право с этой точки зрения чуждо экзистенциализму. Оно пытается навести порядок и гарантировать безопасность — экзистенция осуществляется лишь в опасности и риске. Право необходимо должно применять принуждение, экзистенция — это свобода. Право реально лишь в социальной сфере — для экзистирования нужно одиночество. Право действует на основе общих норм и правил — для экзистенции они не существуют.
Какое же место эта философская концепция может уделить праву, тесно связанному с тем самым «историческим декорумом», которым экзистирующей личности нужно пренебречь? Ведь в лучшем случае право может создать «пространство для подлинности», для того чтобы личность могла выбрать самое себя, осуществить возможности своей экзистенции, но и в этом качестве право выступает как «горькая необходимость, как уступка, без которой человеческое бытие не может действовать, так как иначе растворится в «бытийной» борьбе всех против всех. Эта защитная функция права бесконечно далека от экзистенции, от «зова совести». Мало того, что она несет в «классическом» экзистенциализме явный «штемпель неподлинности», в свете ортодоксального экзистенциализма эта функция вообще не так уж важна: меньше всего экзистенциалистская философская концепция рассчитывает перестроить человеческие отношения путем демократизации, «очеловечивания» отдельных общественных институтов. Экзистенциализм не верит ни в науку, ни в общество, ни в право; эта философия не желает даже попытаться дать человеку какой-то идеал общественных отношений. Не перестройка права, а обращение к себе, к своему существованию должно открыть человеку подлинный смысл по причастности к Другому, не изменение существующих социальных, и в том числе правовых отношении предлагает экзистенциализм, а изменение сознания.
Как же строить на этих основах фундамент права? Если право не связано самым непосредственным образом с априорными формами экзистенции, то каким образом оно может оперировать этими формами для получения практических выводов? Если право и экзистенция существуют и действуют все-таки в различных сферах человеческого бытия, то и анализировать их нужно различно: экзистенциальная философия и право становятся несовместимыми.
И действительно, ортодоксальный экзистенциализм не давал прямых путей для использования его в правовой сфере, в то время как целью нового направления в праве было найти эти пути. Задача решалась как бы с двух сторон. Одно крыло пыталось представить экзистенциализм более позитивным, несколько «заземлить» учение об экзистенции, сгладить разрыв между личностью и социальной сферой; другое, напротив, стремилось «возвысить до подлинной» сферу социального общения и путем введения новых экзистенциалов представить эту сферу как «почти подлинную». Прежде чем рассмотреть обе эти попытки, следует, очевидно, уяснить, так ли уж они беспочвенны с точки зрения самой «философии существования»?
На наш взгляд, попытки эти отнюдь не случайны и базируются на одном из самых глубоких противоречий экзистенциализма: анализе подлинного и неподлинного бытия.
Различение подлинности и неподлинности в экзистенциализме соответствует противопоставлению экзистенции и массового существования. Только благодаря решительному повороту от «сумеречного» состояния в не подлинном мире личность обретает экзистенцию, освобождается от повседневности и затерянности в «Man». Только абстрагируясь от безличного мира, человек может обрести себя. Но, с другой стороны, покинуть «неподлинный», общественный мир социальных связей человек не в состоянии, потому что он живет в нем8.
Дилемма, которую экзистенциализм ставит перед личностью, не может быть решена но принципу «или – или». Ведь даже предположив, что человек смог и в делах своих и в помыслах уйти из неопределенно-личного мира «Man», то в чем же будет заключаться осуществление его собственного «Я»? На что будут направлены его переживания и реакции, что будет отражать и фиксировать его умонастроение, как, наконец, человек узнает о своей свободе, если никаких препятствий для нее не станет? Все эти переживания и реакции объявляются в экзистенциализме изначальными элементами подлинного существования, но ведь логически это возможно только после признания сферы «неподлинного», которая дает этим изначальным элементам содержание, смысл и само право на жизнь, является источником их содержания, ареной реальной деятельности человека. Поэтому истоки экзистенциалистского умонастроения, вполне «земные» и коренятся в том самом мире «усредненности, соглашательства и равнодушия», который назван Хайдеггером «бытием в Man».
Действия личности развертываются лишь в определенной исторической ситуации. Это перешедшее от истории содержание, в котором личность черпает возможность подлинного существования, Хайдеггер характеризует как наследство (das Erbe). Благодаря ему способ бытия с другими, связь с другими в повседневности «Man» приобретает особую структуру. Отношение Dasein к другому Dasein онтологически отлично от того, как Dasein относится к вещи, потому что сама структура бытия отличается от структуры сущего. А «другие» — это сущее, «которое не просто есть в мире, но еще и имеет свой мир»9. Сосуществование есть поэтому не что-то, что может быть или не быть, это «экзистенциал изначальный по отношению к позитивному пониманию бытия»10.
Стремясь постигнуть человека как «отдельную личность», разорвавшую общественные путы, экзистенциализм не может ее изолировать от конкретной личной ситуации. Эта ситуация составляет с человеком прочное единство, она связана с его нравственной позицией, действием, решением. Вокруг личности проявляется хоть и небольшая, по тесно связанная с ней часть мира, и выступает она не только как арена пассивного «переживания самости», а как материал этого переживания. Экзистенциализм не предлагает человеку заключить себя в башню из слоновой кости и забыть о мире. Его основное противоречие в том, что «реальные, насущные проблемы современного буржуазного общества он лишает определенного, социального содержания, они приобретают особое, спекулятивно метафизическое содержание, в котором их уже и не узнать, и где они движутся по научно неудостоверяемым законам»11.
Те фундаментальные категории, которые образуют логический аппарат экзистенциализма, черпают свое содержание и смысл в общественном характере деятельности, и реальные проблемы общественной идеологии достаточно ясно видны сквозь абстрактную форму постановки этих проблем. Другое дело, что, пытаясь разрешить их и подсказать выход человеку с «разорванным сознанием», экзистенциализм ограничивается лишь фиксацией этого «разорванного сознания», которое возводится в ранг непреходящего способа мировосприятия. При этом сфера предметной общественной деятельности рассматривается по существу как вечный и потому нейтральный фон, и объектом исследования становится эмоциональные и психические переживания личности, ставшие по воле экзистенциализма «внешними» по отношению к ней самой. Образуется своего рода замкнутый круг: стремясь вооружить человека против пошлости «неподлинного бытия», экзистенциализм обещает выдать оружие лишь вне сферы этого бытия; при этом проблема личности представляется тождественной проблеме индивидуальности, она лишается соприкосновения с гражданскими проблемами и сама свобода существует лишь как метафизическая проблема объективированного и су6ъективного.
Разорвать этот порочный круг и пытается экзистенциалистская философия права.
Используя внутреннюю противоречивость экзистенциализма, Э. Фехнер стремится потеснить само понятие экзистенции с высокого и неудобного пьедестала, сгладить пропасть между экзистированием и обыденным бытием, представить и то и другое звеньями одной цепи жизни, которая есть постоянное восхождение на вершину и спуск с нее. Там, наверху — наша подлинная жизнь, признает он. Там мы выбираем себя и свой путь, не руководствуясь жалкими доводами рассудка. Но там мы одиноки. И поэтому возвращаемся в неподлинный, по все-таки обжитой «мир с другими». Но при этом экзистенция осуществляется не в разрушении социальной сферы, пишет Фехнер, «экзистенция не есть также что-то внешнее или стоящее над существованием конечного бытия, она протекает как возвышение из бытия, к повседневности которого нужно все время возвращаться снова, чтобы отважиться затем на новый подъем. Человеческое бытие (Dasein) есть возможная экзистенция»12.
В неподлинном бытии вместе с Другими царит основанное на заботе сущее (das Seiende). Общность людей находится здесь на стадии, которую Ясперс называет «ориентацией в мирt». Право — один из этих ориентиров. Здесь между людьми нет истинных связей и поэтому им в еще большей степени нужна какая-то уверенность, опора. Право и есть эта опора. «Я хочу господствовать, управлять там, где я не могу любить (в экзистенциальной коммуникации), потому что господство необходимо для расширения бытия, в котором затем осуществляется экзистенция»13.
Если экзистенциальная коммуникация основана на свободном и полном доверии к другому, то в мире обыденного бытия право есть основной компонент доверия. В неподлинном бытии должно господствовать право, чтобы была возможность возвыситься до экзистенции.
Итак, первое, что утверждает новое направление: экзистенциализм и право чужды друг другу только для тех, кто рассматривает то и другое слишком односторонне. Правовые принципы, как утверждает «философия существования», действительно «мертвы и механичны», но они, по мнению Фехнера, могут быть и другими. Экзистенция может умереть в праве, но она может и сохраниться в нем. Экзистирование невозможно без упорядоченного повседневного бытия, экзистенциальная свобода невозможна без определенных гарантий безопасности, и право дает человеку возможность не мешать другому в осуществлении своих возможностей.
Неподлинное существование становятся не таким уж неподлинным, ибо в праве гораздо яснее, чем в философской концепции, обнаруживается простой, но непреложный факт: чтобы экзистироватъ, надо просто существовать физически.
Как известно, любая концепция естественного права предполагает высший источник, критерий справедливости для действующего законодательства. Один из представителей нового течения в праве У. Тиссен видит этот критерий в экзистенции: «Если я решаю что-то и в данном случае мои действия совпадают с нормами справедливости, то эти последние через мое решение идентифицируются с моей подлинной субъективностью, становятся необусловленным долженствованием. Но главным и решающим здесь является мое решение. Содержание справедливости устанавливает мое решение, моя экзистенция, а не общие нормы... Не они, а отношение к трансценденции есть почва, где экзистенция полностью осознает себя»14.
Что же такое право в этой интерпретации?
Самобытно, оторванное, изолированное от эмпирического мира, может мыслиться как возможность, но в действительности такого самобытия не существует. Нельзя обнаружить экзистенцию иначе, как на пути к Другому. Истинно свободен ты будешь только тогда, когда Другой услышит и примет тебя. Круг замыкается: уходя от формального внешнего общения с другими в свою «самость», человек возвращается к общению в эмпирическом мире, но к общению экзистенциальному, ибо человек является самим собой в той мере, в какой вступает в коммуникацию с другим самобытием и миром. Этот Другой, вступая со мной в коммуникацию, тоже должен быть свободен, иначе не реализуется моя собственная экзистенция. И отсюда вывод, дающий возможность философам права экзистенциалистского толка вообще строить свою систему: право есть необходимая предпосылка свободы. Уйдя от формального, неподлинного права, мы неизбежно должны строить другое, дающее возможность осуществления экзистенциальной коммуникации.
Это новое право должно быть «естественным правом» в том смысле, что его бытие и значение станут независимыми от произвольных установлений и законов и будут вытекать из самой структуры человеческого бытия, как бытия с другими, потому что человек не вступает в правовые отношения благодаря законам, инстанциям и определенным органам, напротив, он всегда в праве. Он находится в нем еще до этих установлений, творение действующего права направляется тем правом, которое находится в самом человеке15.
На этой основе достигается непроизвольность права по отношению к человеческим «хочу» и вытекающим из них конкретным законам. Если «бытие-в-праве» принадлежит самому способу человеческого бытия, то, следовательно, отношения сосуществования изначальны, и право относится к сущности самого человека и его природе.
«Мы не знаем, что такое электрический свет, по пользуемся им, — пишет Фехнер. — Биология не может ответить на вопрос, что такое жизнь, но мы все-таки живем. Так, в конечном счете, мы не знаем, что такое право, однако судим, потому что решающее — это не знать, а жить, пользоваться силой и творить право»16. Но если право — это объективный порядок, охватывающий личность общими нормами, а экзистенция всегда объективирует себя и живет как чувство, представление и т.д., то, следовательно, она живет в объективном мире. Государственный и правовой порядок оказывается именно тем пространством, где развертывается экзистенция. Поэтому ясно, что мир объективных, общих норм, чуждых индивидуальной творческой силе экзистенции, имеет для нее огромное значение. Но здесь возникает альтернатива: если экзистенция подчинится общим нормам, она перестанет быть необусловленной и решающей. Если же нормы права для нее не обязательны, они должны будут подчиниться субъективности экзистенции и станут ненужными.
Новое течение в праве отвергает эту альтернативу, ответ для него — в бесконечном напряжении между двумя полюсами, между субъективным и объективным17.
Посредством феноменологии в философии и философии права надеялись найти методологический инструмент, достаточный для того, чтобы ухватить сущности объектов в их реальности, не выходя за пределы человеческого познания18. Но в феноменологии речь шла о проблемах социальной действительности лишь в том смысле, что их следует вынести «за скобки» во имя чистой методологии. Необходимо было приблизить философию права к жизни, к современности, дополнить феноменологию философией ценностей. Это расширение феноменологической постановки вопроса произошло под влиянием экзистенциализма.
Абсолютные вечные порядки и идеи, неизменные формы и представления, этические установки, ведущие нас но правильному пути, — все это глубоко чуждо экзистенциальной философии. Если вспомнить, что естественное право всегда покоилось на вечном порядке, который не зависит от нашей воли, от фактических условий и к тому же обладает абсолютной ценностью, то пропасть между экзистенциализмом и естественным нравом станет очевидной. Действительно, с одной стороны, порядок, данный от века, а с. другой — ничто, пустота, хаос, куда заброшен человек, охваченный страхом. Но Э. Фехнер утверждает, что «широкое, независимое рассмотрение» интерпретаций и экзистенциалистской философии и ревизии наших представлений о естественном праве уничтожают мнимую пропасть между ними.
Логический ход рассуждения состоит у Фехнера в следующем. Возможно ли доказать единодушие в оценках действующего права? Каждому, кто хоть немного знаком с юридической литературой, ясно, что этого единодушия нет. Наоборот, делает вывод Э. Фехнер, откроется глубокая противоречивость человеческих оценок права. Понятие кто употребляется очень произвольно: то оно означает логический вывод из каких-то посылок, то нечто, лежащее в существо субъектов, объектов и действии, то справедливость, то воззрение здравого смысла и т.д.
Таким образом, первый вывод о недоказуемости определенных естественно-правовых установлений совпадает с точкой зрения экзистенциалистской философии.
С другой стороны, спрашивает Э. Фехнер, может быть правы юристы позитивистского направления, говоря, что право — это только выражение силы? «То, что в широком смысле слова право зависит от экономических условий и отношении, сегодня нельзя больше отрицать... Если не принимать во внимание экономические и политические факторы, нельзя осуществлять правовой порядок... То, что технико-экономическое развитие необходимо приводит к определенному типу общества и коллектива и соответствующим правовым реформам, это не вызывает сомнений и все же мы обладаем свободой, которая недетерминирована и покоится на человеческом решении»19.
Но возникает вопрос: как приходит это решение? Принимается ли оно на основе какого-то априорного масштаба, как это всегда было в многочисленных доктринах естественного права, или исходит из экзистенциальной свободы?
Фехнер утверждает, что эти положения не даются человеку априори, что они добываются «в борьбе». «Это есть отказ от естественного классического права, если понимать его как область установленных, данных заранее норм»20. Но мы не должны полностью отбрасывать естествеyно-правовую мысль, пишет Фехнер, с помощью которой мы можем доказать, что «правовое решение в свете экзистенциалистской философии не есть произвол»21.
Если «проект» (Entwurf) человека не определен в деталях, он все-таки имеет ограниченное количество возможностей для своего осуществления, и главная задача — выбрать нужное из этой «тайности бытия», которое открывается в экзистировании. Поэтому каждое новое не пользование права, будь то акт законодателя или выражение индивидуальной воли, есть риск, ответственность, «бросок в неизвестность». Именно хрупкость такого права Фехнер превращает в его устойчивость: «Оно обязательно для нас в высшем смысле, потому что отказываясь от него, мы отказываемся от самих себя, потому что мы не можем стать большим, чем мы есть, потому что это право — наше собственное творение и мы существуем только в нем»22. Так, на место вечных и абсолютных масштабов в смысле традиционного естественного права здесь выступает «бытие правовой действительности»23.
В теориях естественного права с содержанием, данным априори богом или природой, и в теории права с "меняющимся содержанием» (Штаммлер) воле человека придается второстепенное значение. «Я вижу, — пишет Фехнер, — естественное право со становящимся содержанием, в котором человек принимает самое различное, но решительное участие. В нем он рискует, пробует надежность нового в пространстве, чью структуру и законы он знает только в небольшой степени. Он рискует в каждом новом броске своим бытием и счастьем. Правильность этого становящегося и рискованного права проверяется уже после действия. Это право должно быть риском, чтобы существовать вообще. Оно субъективно в своем происхождении, но объективно в своих целях»24.
Чем же отличается новая постановка основных проблем права в экзистенциальном освещении от изучения его с точки зрения соответствия или несоответствия высшим правовым принципам, «извечному закону» и т.д.? Разве только тем, что теперь право коренится в свободе человека, его экзистенции? Но за этим утверждением так же не следует «потому что», как и за утверждением, что «природой вещей» обладает бог, разум или сама природа.
Многозначимость жизни и мира следует «пережить», только в переживании дана нам подлинная действительность. В экзистенциализме инструментом этого сопереживания является экзистенция. Следовательно, корни исторического процесса следует искать в «жизненности» отдельного индивида, а не во внешних социальных факторах; наоборот, эти факторы сами становятся понятными только тогда, когда налицо свобода от внешних связей и отношений.
И самое понятие историчности у философов права нового направления имеет особый смысл: это абстрактно понятый, схематичный принцип всеобщего становления: «Как человек всегда находится в пути, всегда стремится к направляющей цели своего земного бытия, как имманентное получает смысл только благодаря трансцендентному, так и право всегда в пути к истинному праву»25.
Но задача экзистенциалистской правовой философии, по мнению буржуазных теоретиков права А. Кауфмана и М. Мюллера, состоит именно в том, чтобы отыскать субстанцию исторического изменения права, его «историческое бытие». И Мюллер, и Кауфман утверждают, что путь, которым шли до сих пор, желая постигнуть бытие права, был ложным. Бытие отождествлялось с сущим, с предметами и явлениями внешнего мира, тогда как понять бытие, рассматривая его извне, невозможно, его следует постигать «изнутри». Представителей этого течения вовсе не интересует «эмпирия исторических правовых установлений», потому что «проблема историчности права — это чисто онтологическая проблема одноразовой и неповторимой исторической задачи»26. Историзм, который исходит лишь из эмпирической фактичности права, не может признать его надвременный характер, и поэтому, утверждает М. Мюллер, он теряет самое право, становится одной из форм абсолютизма. С другой стороны, попытка установить действующий для всех времен правовой порядок также несостоятельны. «Проблема должна иметь свою основу между абсолютным и релятивным. Решение — ни в надвременном естественном праве, ни в правовом позитивизме. Решение — в синтезе между абсолютным и релятивным, между установленным и развивающимся, между вечностью и историчностью»27.
Если в философии экзистенциализма ошибки и заблуждения человеческой мысли выступают как таинственные откровения бытия, то в праве эта концепция обретает более обнаженный смысл. И если философия экзистенциализма отмежевывается от общих идей и взглядов, бойкотирует стандартизованные формы мышления (в них философ-экзистенциалист справедливо усматривает средство никелировки личности в условиях современного буржуазного мира), то философия права создает новое, экзистенциальное право, которое является «вечным риском», «броском в неизвестность» и т.д. Это право — каждый раз новая реакция на историческую ситуацию, которая не принимает участия, в подлинном становлении человека, не может дать ему ни надежды, ни успокоения. Задача права заключается, по Мюллеру, в том, чтобы создавать возможность для проявления «изначальных» отношений людей друг к другу. Подлинное долженствование, утверждает Мюллер, человек ощущает исходящим не от всеобщего, объективного долженствования, а от права «допозитивного». В «объективности и всеобщности» лишь приоткрывается истинный экзистенциальный смысл правовых установлений, основанных в самом бытии человека.
Обосновывая онтологический характер права «природой человека», теоретики нового направления оставили открытой основную проблему: в чем же гарантии правильности онтологических предпосылок? Как доказать истинность онтологического знания? А. Кауфман, справедливо отрицая абсолютизм и релятивизм в праве, в то же время постоянно подчеркивает необходимость стремления к абсолютному. Что значит это абсолютное? Каким образом можно достигнуть его в конкретных правовых установлениях? В чем критерий истины «истинного права», если человек обладает лишь неполным, относительным знанием? На все эти вопросы не дает, да и не может дать ответ «онтологическая структура реальности», ибо «правовые отношения, так же точно как и формы государства, не могут быть поняты ни из самих себя, ни из так называемого общего развития человеческого духа, что, наоборот, они коренятся в материальных жизненных отношениях, совокупность которых Гегель, по примеру английских и французских писателей ХVIII века, называют «гражданским обществом», и что анатомию гражданского общества следует искать в политическом экономии»28.