Сомнения в модели шимпанзе

Однако есть серьёзные сомнения в пригодности модели поведения шимпанзе для понимания доисторических сообществ людей. В то время как шимпанзе чрезвычайно иерархичны, у первобытных собирателей в группе царит поразительное равноправие. Распределение пищи – самый наглядный пример, на котором демонстрируется иерархия шимпанзе, в то время как после успешной охоты у собирателей‑людей на первом плане стоят уравнительные распределительные механизмы. Большинство приматологов соглашаются с тем, что шимпанзе отличаются ориентацией на власть. Но, может быть, рано обобщать наблюдения в Гомбе, учитывая, что есть и другие, к примеру, в Таи, Кот‑д’Ивуар (Западная Африка). Они подтверждают, что некоторые шимпанзе в дикой природе делятся едой примерно так же, как и люди‑собиратели. Приматолог Крейг Стэнфорд находит, что в то время как для шимпанзе в Гомбе характерны «крайнее кумовство и изощрённое коварство» при распределении пищи, шимпанзе в Таи делят пищу среди всех членов группы независимо от того, друг он или враг, родственник или относительно чужой⁶⁷.

Таким образом, если данные о шимпанзе, изучаемых Джейн Гудолл и другими в Гомбе, вроде бы поддерживают мысль, что безжалостность и расчётливый эгоизм свойственны поведению этого вида, то информация с других мест обитания прямо противоречит или ставит под сомнение эти заключения. Данные о поведении диких шимпанзе крайне ограничены, поскольку исследование их поведения в природе чрезвычайно сложно. Поэтому обобщать эти данные нужно с большой осторожностью. А их несомненный интеллект и высокосоциальная сущность в равной степени заставляют сомневаться в достоверности данных, полученных при наблюдении шимпанзе в неволе. Это всё равно что ориентироваться на поведение заключённых в тюрьмах для описания человека как вида.

Ещё один вопрос – насколько жестоки шимпанзе, если их не тревожить в естественной среде обитания. Мы разберём в главе 13 несколько факторов, которые могли разительно изменить наблюдаемое поведения шимпанзе. Историк культуры Моррис Берман объясняет: «измените такие вещи, как снабжение едой, плотность популяции и возможности для самопроизвольного формирования и распада групп, и вы выпустите джинна из бутылки – как для человекообразных обезьян, так и для человека»⁶⁸.

Даже если ограничиться моделью шимпанзе, мрачная уверенность современных неогоббсианских пессимистов, возможно, необоснованна. Эволюционный биолог Ричард Докинз, к примеру, мог бы быть поосмотрительнее, сгущая краски при описании порочности человеческой натуры: «Знайте, что если вы хотите, как и я, построить общество, в котором индивиды отличаются щедростью и взаимодействием на общее благо, не очень надейтесь на биологическую природу. Щедрости и альтруизму надо учить, поскольку мы рождены эгоистами»⁶⁹. Может, и так, но кооперация имеет глубокие корни и в людях. Результаты исследований в области сравнительного интеллекта приматов заставили задуматься исследователей Ванессу Вудс и Брайана Хэйра: не является ли стремление к сотрудничеству ключом к характерному для нашего вида интеллекту. Они пишут: «Вместо распространённого представления, что выживали и давали потомство самые интеллектуальные гоминиды, может статься, что наиболее приспособленными оказались наиболее общительные, поскольку они научились сообща решать проблемы, а дальнейший отбор позволял решать всё более и более замысловатые задачи»⁷⁰. То есть, предполагают они, люди стали умными, поскольку наши предки научились сотрудничать.

Присущ эгоизм шимпанзе или нет, но снабжение едой извне и истощение среды обитания влияют как на диких шимпанзе, так и на первобытных собирателей. Поэтому Докинзу и другим, кто утверждает, что люди по природе агрессивные, эгоистичные твари, следует быть осторожней в обобщении опытов над шимпанзе. Людским сообществам свойственна та же реакция, что и шимпанзе, на ситуацию избытка и формирования запасов пищи: усиливаются иерархическая социальная организация, агрессивность между группами, охрана территории и самые изощрённые в своём коварстве альянсы и коалиции. Другими словами, люди – как и шимпанзе – склонны воевать, если есть за что воевать. Но для большей части нашей предыстории не были характерны ни излишки продуктов, ни закреплённые территории, требующие того, чтобы их защищали.