книги2 / 263

В другой статье А. Старчаков, признавая роман «Петр I» произведением социалистического реализма, полемизирует и с рапповцами, и с Р. Мессер. «Является ли, – пишет он, – роман “Петр I” по стилю своему выражением социалистического реализма? Некоторые наши критики отвечали на этот вопрос так: “Поскольку в “Петре I” поняты классовые противоречия эпохи, роман является по стилю своему выражением социалистического реализма. Но так как крестьянская революция не нашла в “Петре I” своего отражения, в романе присутствуют пережитки реализма буржуазного”. Подобная постановка вопроса является ложной в корне»130. Старчаков опровергает мнение, что в «Пет­ ре I» не отразилось крестьянское движение. В первой части романа каждая страница говорит о чудовищном бремени, возложенном Пет­ ром на крестьянские плечи. Во второй книге дается широкая картина крестьянского протеста, нашедшего выражение и в самосожжении раскольников, и в фактах убийства солдатами офицеров под Нарвой. «Эти первые предвестники крестьянской жакерии… Крестьянская тема дается в “Петре I” в непрерывном нарастании»131.

Изменившаяся общая ситуация, высокие качества второй книги романа «Петр I» позволили и И. Гринбергу в 1934 г. по-иному подойти к творчеству А. Толстого и отказаться от той суровой критики, которая прозвучала в его первой статье. Он теперь не отрицает того, что писатель овладевает марксистским методом и находится на правильном пути в изображении петровской эпохи.

Широкое обсуждение «Петра I» представляет интерес и в том отношении, что в более широком плане была поставлена проблема жанра. Одним из первых задумывается над жанровым своеобразием «Петра I» И. Гринберг, о чем свидетельствует само название его статьи – «Хроника или трагедия?»132.

Гринберг осуждает наметившееся в советской исторической литературе тяготение к жанру хроники. «Некоторые критики, – пишет он, – усматривают особое достижение романа, чуть ли не обязательное свойство исторического жанра социалистической литературы в хроникальности. Между тем хроника имела широкое распространение и в буржуазной литературе»133. Хроникальный принцип построения художественных­ произведений, по утверждению критика, имел смысл, когда нужно было бороться в «ложными трагическими кон-

130  Старчаков А. Творческий путь А.Н. Толстого // Волжская новь. 1934. № 11–12. С. 65.

131  Там же.

132  Гринберг И. Хроника или трагедия? // Литературный современник. 1934. № 11. 133  Там же. С. 113.

80

фликтами, придуманными, насилующими исторические факты», но уже намечается переход к следующей, высшей ступени, когда роман будет представлять не хроникальное повествование, а развитие единого организующего конфликта, причем конфликта не выдуманного, а выведенного из противоречий самой эпохи. «Роман или пьеса, содержащие трагический конфликт, имеют преимущество перед хроникой своей цельностью, напряженностью действия, единством идеи»134.

Что касается «Петра I», то движение к хроникальности, по мнению критика, в нем несомненно, ибо развитие романа определяется непосредственно ходом исторических событий, сменой картин, широко рисующих­ эпоху. А. Толстой находит средства для того, чтобы преодолеть невыгодные стороны этого построения – он прибегает к «драматизации отдельных эпизодов, отдельных характеров». Кроме того, обогащение хроники Гринберг видит и в том, что А. Толстой «чрезвычайно искусно и талантливо, восстанавливая картину эпохи, соединил историческую документальность с вымыслом», Петра окружил как персонажами историческими, так и людьми, «отнюдь на страницы истории не попавшими», что способствовало «фабульному единству романа»135. Гринберг предполагает, что в дальнейшей работе писатель усилит эту тенденцию, т. е. пойдет по пути не «хроникального повествования», а создания единого конфликта, если «введет эксплуатируемые классы в роман», ибо только это может образовать «подлинно трагический элемент в исторической судьбе Петра и его политики»136.

Другие критики также были склонны считать это произведение хроникой, но без того оттенка осуждения, которое чувствуется у Гринберга. Так думал А. Алпатов, говоря, что «роман воспринимается как нечто цельное, как своеобразная историческая хроника»137. Того же мнения придерживается А. Старчаков, считая, что роман «представляет их себя хронику, но достаточно романизированную». «Петр I» разрастается до пределов «гигантской портретной галереи», но «в конце концов обширная пестрая семья Бровкиных становится в романе композиционным центром, который позволяет укрепить рыхлый массив исторической хроники»138.

Р. Мессер идет еще дальше, связывая именно хроникальность с особенностями метода социалистического реализма. Это доказывает-

134  Там же. С. 118.

135  Там же. С. 116.

136  Там же. С. 119.

137  Алпатов А. Два романа о Петре Первом // Книга и пролетарская революция. 1933. № 4–5. С. 162. В последующих работах критик от этого мнения отказался.

138  Старчаков А. Творческий путь А.Н. Толстого. С. 63.

81

ся таким рассуждением. В классических образцах буржуазного романа исторические события играют роль фона, на котором развертываются судьбы индивидуальных героев, а Ал. Толстой в «Петре Первом» встал на путь принципиально иной художественной структуры исторического романа. Факты большого исторического масштаба из обычного в буржуазном историческом романе фона превращены в подлинную драматургическую ткань. Так называемые «типические обстоятельства» выполняют функцию «главного героя» произведения, «его идей- но-художественного стержня»139.

Стремясь выявить то новое, что отличает советский исторический роман от романа дореволюционного, Р. Мессер однако преувеличи­ вает композиционное значение хроникальных моментов, «типических обстоятельств», полагая, что в этом и заключается особенность социалистического реализма в историческом романе. Но тогда бы пришлось признать, что другие возможные структурные типы не отвечают требованиям социалистического реализма.

Вопросами жанровой природы «Петра I» будут заниматься и другие исследователи. Особенно тщательному анализу роман Толстого был подвергнут в статье А. Макаренко «Петр Первый», написанной в 1937 г., но не напечатанной в свое время. Однако и А. Макаренко не мог удовлетворительно решить этот вопрос, настаивая на том, что «Петр I» – хроника. Только в позднейших работах, главным образом после выхода третьей, завершающей части «Петра I», исследователи откажутся от этого определения жанра романа.

Обсуждение романа А. Толстого, в которое были втянуты многие видные представители критической мысли, имело то значение, что оно способствовало постепенному изживанию некоторых порочных методов и приемов в критике, унаследованных от предыдущего десятилетия. В процессе полемики реабилитируется исторический жанр, кое у кого продолжавший вызывать недоверие. Стало возможным в связи с этим распространить принципы социалистического реализма на исторический роман, и отдельные исследователи делают попытки определить, в чем, в каких особенностях и формах проявляется этот метод. Поставлен был на обсуждение (в работах А. Старчакова и И. Гринберга) и важный вопрос о том, какими средствами можно сочетать неизбежную в историческим романе хроникальную протяженность с требованиями художественной концентрации и единства и как преодолеть это противоречие.

139  Мессер Р. А. Толстой и проблема исторического романа. С. 99.

82

Однако отдельные успехи в области критики не стали еще, к сожалению, общим достоянием. Еще давали себя чувствовать отголоски рапповского сектантства, упрощенного социологизирования. Дискуссия 1934 года об историческом романе свидетельствует об этом лучше всего.

*  *  *

Организованная журналом «Октябрь» в мае 1934 года дискуссия была наиболее значительной по количеству участников и должна была стать заметной вехой в изучении исторического романа. Констатируя, что «проблема советского исторического романа до последнего времени была почти неисследованной областью нашей литературы» и что «теоретическая разработка проблем советского исторического романа у нас только начинается», редакция журнала поставила перед участниками дискуссии ряд вопросов: как формируются и как должны определяться пути советского исторического романа; «что такое советский исторический роман; мыслимо ли вообще создание нашего исторического романа и каково его место в процессах становления стиля и метода социалистического реализма?

Диспут, однако, не оправдал возлагавшихся на него надежд. Самой постановкой вопроса о возможности существования в советской литературе исторического романа организаторы диспута ставили как бы под сомнение его целесообразность. Материалы дискуссии, напечатанные в журнале (№ 7 за 1934 г.) под шапкой «Социалистический реализм и исторический роман», свидетельствуют о том, что не только не была внесена ясность во все эти вопросы, но, напротив, они были еще более запутаны всякого рода наспех придуманными теориями, с которыми выступили некоторые участники дискуссии.

Ц. Фридлянд выдвинул теорию «рудиментов», заключающуюся в том, что писатели, обращающиеся к прошлому, воспроизводят его по пережиткам всего отсталого, отмирающего, сохранившегося в современной действительности – в этом якобы и осуществляется связь нашего времени с минувшими эпохами. Другой участник дискуссии, В. Тер-Ваганян, предложил другую модернизаторскую теорию, названную им теорией «синонимов», по которой каждая пережитая эпоха писателями уподобляется современности как ее синоним (см. об этом главу 5).

83

Глава 3

Становление принципов социалистического реализма

вкритике 1930-х годов. Роль Горького и А. Толстого

вразвитии теории исторического романа

Вбогатейшем критическом наследии А.М. Горького проблема ис­ торического романа занимает весьма видное место. Хотя у Горького нет специальных работ об историческом романе и других исторических жанрах, однако суждения по этим вопросам, заключенные в его критических статьях, очерках, рецензиях, памфлетах, в его обширной переписке позволяют говорить об определенной системе взглядов.

С самого начала, с 1890-х гг., Горький не переставал интересоваться судьбами исторического романа, исторической драмы, исторического очерка. Он настойчиво проводил мысль о том, что изображение прошлой жизни народа имеет громадное познавательное и воспитательное значение, и постоянно направлял мысль писателей на правильное понимание и решение этой проблемы. Руководящая роль Горького чувствовалась здесь так же, как и в других областях литературной жизни. Можно согласиться с мнением Г. Ленобля, что Горький является «крестным отцом» советского исторического романа140.

Историзм – характернейшая черта всей критико-публицистиче- ской и художественной деятельности Горького. Статью о современном декадансе «Разрушение личности» Горький начинает с рассмотрения древних мифов и античного эпоса для того, чтобы показать, как в конце концов «благодаря мещанству мы пришли от Прометея до хулигана»141. В «Заметках о мещанстве», характеризуя «строй души современного представителя командующих классов», Горький обращается к социальным истокам мещанства и прослеживает в русской литературе всю линию его развития.

Вдокладе на Первом съезде советских писателей Горький начинает­ разговор о советской литературе с глубочайшего тыла – с первобытной и древней культуры. Горький всегда мыслил широчайшими историческими масштабами, брал жизнь во всей совокупности составляющих ее во времени и пространстве явлений. Горький ввел в обиход универсально-емкое понятие «второй природы», понимая под ней все, что сделано руками человека на земле, начиная с того времени, когда он впервые стал пользоваться простейшими орудиями труда.

140  Ленобль Г. История и литература. М.: Советский писатель, 1960. С. 248.

141  Горький М. Собр. соч.: В 30 т. М.: ГИХЛ, 1949–1953. Т. 24. С. 78. Далее до с. 114 все ссылки на это издание даются в тексте с указанием тома и страницы.

84

*  *  *

Глубокий историзм взглядов Горького объясняет ту кипучую деятельность, которую он развил по пропаганде исторических знаний в советское время. Никто из деятелей нашей литературы не уделял больше внимания развитию исторического мышления у советских людей, чем Горький.

Характеризуя исторические взгляды Горького, нельзя обойти его деятельность как инициатора и организатора многочисленных исторических изданий. С неутомимой настойчивостью и энергией Горький создает всё новые издательские проекты, относящиеся к самым различным областям общественно-политической и культурной жизни, и принимает непосредственное участие в их осуществлении.

Одним из интереснейших мероприятий, задуманных еще в первые годы революции, был грандиозный план создания нового репертуара для театра и кинематографа, который Горький изложил в статье «Ин­ сценировка истории культуры»142. По проспекту, детально им раз­ра­ ботан­ному,­ «История» должна была включить около 300 пантомим, пьес, живых картин и сценариев, «которые в общей связи дали бы зрителю наглядное понимание истории духовного и физического развития человечества, истории общечеловеческого творчества и труда».

Мысль о создании «Истории культуры», но в ином плане, не оставляла Горького и в дальнейшем. Об этом свидетельствует письмо к Л. Никулину в 1931 г.: «Есть у меня к Вам вопрос, который можно понять как деловое предложение. Почему-то мне кажется, Вы могли бы написать одну весьма нужную книгу, это – фактическую историю европейской культуры, т. е. историю быта племен и народов средиземноморской области от, скажем, Илиады и Гезиода до наших дней. Сюда включаются, конечно, малоазийцы, арабы и норманны, германцы и Аттила»143.

Необходимость такой книги Горький объясняет тем, что наша молодежь хотя и вооружена общими марксистскими понятиями, совершенно лишена исторических знаний «о будничной жизни прошлого», о «феодально-городском быте», о всех условиях, в которых «медленно и трудно вырастал, воспитывался современный сложный человек». «Нашей­ молодежи необходимо знать историю творчества фактов». «“Жизнь есть деяние” – эти слова должны стать эпиграфом книги»144.

142  Впервыестатьябыланапечатанавгазете«Жизньискусства» в1919г.(№№ 251, 254); перепечатана с комментариями в журнале «Звезда» за 1937 г., № 6.

143  Никулин Л. Жизнь есть деяние // Октябрь. 1938. № 6. С. 188. 144  Там же.

85

Особенно широкую организаторскую деятельность Горький развил после возвращения в Советский Союз в 1928 г. Внушительное впечатление производит только перечень задуманных Горьким исторических изданий. По его инициативе в 1931 г. начали выходить «История гражданской войны», «История фабрик и заводов». В течение многих лет Горький вынашивал идею создания «Истории молодого человека», «Истории женщины». В 1935 г. была задумана «История деревни». Возникали планы и других изданий: в статье «О мещанстве» он указывал на отсутствие у нас «совершенно необходимой» для массового читателя «Истории развития сословий в России» [25: 28], в письме к Ромену Роллану 21 апреля 1934 г. он говорил как о своей «давней мечте» о создании «Истории фольклора» [30: 343], в статье «О формализме» высказывает сожаление, что нет у нас «Истории городской культуры» [27: 528], в письме к А. Тихонову в январе 1932 г. выражает пожелание, чтобы была создана серия пьес, «которые дали бы наиболее художественные иллюстрации исторически важных моментов из жизни Европы и России» [30: 232].

Назначение всех этих осуществленных и неосуществленных изданий заключалось в том, чтобы помочь уяснению всемирно-историче- ских достижений, завоеванных Октябрьской революцией, чтобы дать народу средство для его исторического самопознания. При этом две основные идеи характеризуют все горьковские замыслы.

Во-первых, с особой четкостью и полемической остротой везде проводится взгляд на историю как на единый, сложный и противоречивый процесс, основу которого составляет борьба классов. Экскурсы в прошлое для изображения этой борьбы должны доказать закономерность и историческую неизбежность распада буржуазного общества и такую же неизбежность торжества революционного народа.

Во-вторых, во всех этих планах доминирует идея, что народ являет­ ся создателем материальных и духовных ценностей. Научить молодежь исторически мыслить – это значит научить понимать, что «трудовой народ – крестьяне и ремесленники… строили несокрушимые замки феодалов-дворян, строили города и удивительные храмы, проводили дороги, осушали болота, обрабатывали коноплю, лен, кожу, шерсть, дерево, металлы, обували, одевали, украшали командующий класс. Попутно они создали изумительной мудрости сказки, прекрасные песни, легенды, сатиры на своего врага» [27: 504].

Все эти разнообразные знания Горький считал совершенно необходимыми нашей молодежи для того, чтобы она могла успешно участвовать в «строительстве новой истории мира».

86

Исторические воззрения Горького, покоящиеся на научно-материа­ листической основе, исторический принцип построения его собственных произведений делают понятным тот живой интерес, какой Горький всегда проявлял к историческому жанру в советской литературе. Горького радовал каждый успех писателей, овладевавших новой для них литературной формой, и он всячески поощрял их в работе над темами и сюжетами из прошлого. Он говорит А. Чапыгину: «Вы не гнушайтесь историей. Всякий исторический сюжет, изображенный художником слова по настоящим историческим документам, равен современности»145. Позиция Горького в этом вопросе представлялась тем более значительной, что в 20 е годы в рапповских кругах сложилось нигилистическое отношение к истории и историческому жанру. Оно чувствовалось еще и в начале 30 х годов. И. Бороздин говорит о той предубежденности против исторического романа, которая отпугивала от этого жанра некоторых авторов: «Тут, конечно, отдана дань традиции, еще, к сожалению, не изжитой. Писать исторические романы согласно сложившемуся трафарету – это значит уходить от тем современности, залезать в архивную пыль, а археологию, в гробокопательство и т. д. и т. п. Пора, давно пора в корне ликвидировать эту навязшую в зубах оскомину»146. Бороздин рассказывает, как даже известные писатели побаивались попасть в разряд «исторических»: «Неко­ торые писатели, занимавшиеся историческим романом, талантливые писатели,­ с известной опаской подходили к историческому роману. В одной из своих статей, посвященных советскому историческому роману, я припомнил разговор с одним автором, который мне говорил, что он боится стать историческим романистом. Я могу его назвать. Это Павленко. Сейчас он пишет роман из эпохи кавказских войн и говорит: “Боюсь, как бы не стать историческим романистом”»147.

Горькому приходилось брать под свою защиту исторический роман. Он указывал на то, что критика не проявляет достаточного внимания этому жанру. Это обвинение в адрес критики было брошено и на I съезде писателей: «Мы видим, что наши читатели все более часто и верно оценивают рост писателя даже раньше, чем успевают это сделать критики». Среди других произведений, «не оцененных» критикой, Горький называет роман А. Толстого «Петр I» [27: 334], имея, очевидно, в виду те многочисленные нападки, которым он подвергся.

145  Чапыгин А. Человек большого сердца // Известия, 18 июня 1937 г.

146  Бороздин И. «Петр I» А. Толстого // Наше слово о литературе. Московское товарищество писателей, 1933. С. 181–182.

147  Бороздин И. К вопросу о советском историческом романе // Октябрь. 1934. № 7. С. 232.

87

Произведения советских авторов Горький называл «высокохудо­ жественными»­ и подлинно историческими, противопоставляя их «слаща­вым,­ лубочным» и «мало историческим» сочинениям Загоскина, Масальского, Лажечникова, А.К. Толстого, Всеволода Соловьева и др. «В настоящем, – писал он, – превосходный роман А.Н. Толстого “Петр I”, шелками вытканный “Разин Степан” Чапыгина, талантливая повесть о Болотникове Георгия Шторма, два отличных мастерских романа Юрия Тынянова – “Кюхля” и “Смерть Вазир-Мухтара” и еще несколько весьма значительных книг из эпохи Николая Первого. Все это поучительные, искусно написанные картины прошлого и решительная переоценка его» [25: 254].

*  *  *

Представляет большой интерес факт разнообразных связей, которые устанавливаются Горьким с выдающимися представителями советского исторического романа с середины 20-х годов. С рождением значительных художественно-исторических произведений в советской литературе Горький вступает со многими авторами в тесные литературные и личные отношения, ведет с ними переписку, восхищаясь достоинствами их произведений и дружески указывания на недостатки. В своих письмах к А. Толстому, А. Чапыгину, О. Форш, Ю. Тынянову, С. Сергееву-Ценскому, А. Виноградову и др. Горький высказывает много принципиально важных суждений по разным вопросам исторического жанра.

Горький высоко ценил А. Чапыгина, с которым находился в течение многих лет в дружеских связях. Если Чапыгин стал историческим романистом, то немалая заслуга в этом принадлежит, по его собственному признанию, Горькому. Еще в 1919 г. Горький поручил ему написать сценарий о Киевской Руси в плане осуществления широко задуманного издания «Инсценировка истории культуры». Чапыгин расска­ зывает об этом в своих воспоминаниях: «Задание, данное им мне, направило меня по новой дороге в литературе, и я увидел свой путь. На этом пути он первый радостно приветствовал меня, когда я написал “Разин Степан”»148. Чапыгин задание выполнил, написав историческую драму «Гориславич» из истории княжеских междоусобиц в древней Руси. Пьеса не была напечатана, но Горький не забыл о ней; в письме от 9 июля 1925 г. он интересуется ее судьбой: «А где Ваша драма о князе-изгое? Что Вы намерены делать с нею?» [29: 432]. Горький укреп­ лял уверенность Чапыгина в том, что он правильно определил харак-

148  Известия, 1937, 18 июня.

88

тер своего писательского призвания. А. Чапыгин вспоминает, как он под влиянием недоброжелательной критики усомнился в своих занятиях историей:

Одно время я боялся, что читателю будет скучно читать истори-

ческий роман. Меня разуверил в том А.М. Горький. Я как-то написал пьесу, рисующую Россию XII века. Алексей Максимович прочел

исказал:

–Почему бы Вам не написать большой роман о России XII века?

–Не скучно ли будет? – ответил я Горькому.

–Нет, не скучно. Читатель любит исторический роман. Исторический роман облегчает изучение истории, – ответил мне Горький149.

Горький восторженно встретил появление первых глав романа «Разин­ Степан», которые были напечатаны в 1 и 2 книгах журнала «Былое»­ за 1925 год. «“Разина” читаю с наслаждением, – писал он в письме 9 июля 1925 г., – от всей души поздравляю Вас – хорошо пишете, сударь! Очень хорошо! И, как всегда, во всем – Вы оригинальны, всегда Вы особенный, очень густо и ярко подчеркнутый человек Алексей Чапыгин» [29: 431].

Впоследующих письмах, оценивая роман в целом, после выхода его отдельным изданием (1927) Горький каждый раз с восхищением отзывается о «Разине», называя его «первым образцовым историческим романом», «поистине исторической книгой в литературе нашей».

Весьма существенное значение для Чапыгина имели поэтому слова поддержки, направленные против всяких хулителей. «Вас не должно ни удивлять, ни огорчать то, что Ваши современники, вероятно, далеко не все почувствуют и, еще больше, не все поймут красоту и мощь “Разина”. Людей, которые говорят Вам о “растянутости”, о “повторе­ ниях”, – не понимаю. Для меня Ваша книга вся – как старинная жемчужная риза на иконе Богоматери, нельзя вынуть ни единой бисеринки» [30: 8]. Горький отмежевывается от той критики, которая подходила к роману с предвзятыми мерками, и называет ее «эстетически канцелярской критикой». Он советует писателю не обращать внимания на несправедливые нападки, готовиться к новым трудам: «Нет. Вам придется писать еще что-то, такое же монументальное, как “Разин”. Вы уже “обреченный”» [30: 8].

Взаметках «О путях исторической литературы» Чапыгин писал, что он обязан Горькому: «Ничего не знающие в истории критики с точки зрения скрытого эстетизма писали о моем “Разине”: Декоративно!

149  Чапыгин А. Продолжаю писать исторический роман // Книга и пролетарская революция. 1936. № 10. С. 157.

89