книги / Экономическая социология переходной России. Люди и реформы

ститута власти (политической системы), института собст­ венности, права, нравственности и др., — которые влияли на состояние экономики, определяли ее черты. Не случай­ но в западной экономической науке экономику рассматри­ вают не только с технической и финансовой, но и с инсти­ туциональной стороны. Хотя политика и власть, право и мораль влияют на экономику через ее субъектов (чиновни­ ков государства, менеджеров фирм, служащих, рабочих и др.), но именно социальные институты являются той внеш­ ней средой, которая определяет характер экономики, вклю­ чая и ее эффективность. Не будет преувеличением сказать, что экономика каждой страны имеет свое, особое полити­ ческое, правовое и моральное “лицо”. Его-то я и попытаюсь здесь описать.

§ 17. Действительно ли собственность была ничейной?

В 1986 г. на XXVII съезде КПСС Горбачев сказал, что соб­ ственность в СССР была ничейной. С его легкой руки в прессе стали писать, что советская экономика — бессубъ­ ектна.

На самом деле она не была бессубъектной. Субъект был, но не обычный: не открытый, а “теневой”. Им был высший слой страны — партийно-советская номенклатура.

Как субъект экономики, этот слой имел две особенно­ сти. Во-первых, он управлял народным хозяйством не эко­ номическими, а административными рычагами. Во-вторых, его экономическая причастность к государственной собст­ венности, право на ее долю не были легализованы. Фор­ мально согласно Конституции и законодательству собст­ венниками советских заводов, шахт, банков, железных до­ рог и т.п. были “все трудящиеся страны”. Фактически же право распоряжения всем этим богатством имел только один класс — аппарат партийной и государственной вла­ сти: от первого секретаря ЦК КПСС до секретарей райко­ мов КПСС и крупных партийных ячеек крупнейших пред­ приятий страны. Экономический статус этого класса, его право на распоряжение собственностью и владение ею бы­ ли “теневыми”.

Во времена Горбачева впервые была названа численность этой группы: 18 млн. человек, включая обслуживающий ее персонал. Однако почти за 40 лет до этого в книге ‘'Номен­ клатура “ М. Восленский впервые раскрыл тайну субъекта советской экономики, показав, что это класс, монополизи­

ровавший всю власть в государстве и присвоивший себе всю собственность. “В результате новоявленный хозяин всех орудий и средств производства — новый класс — становит­ ся классом эксплуататоров” [71].

Теневой характер экономической власти в бывшем

СССР был прикрыт идеологией “общественной собственно­ сти на средства производства”. Согласно этой идеологии (она была записана в Конституции 1936 г., названной “Кон­ ституцией победившего социализма”) собственность в

СССР является общенародной. А раз так — значит, владе­ ют ею на равных все: от секретаря ЦК КПСС и министра до неработающей пенсионерки, все перед собственностью равны. Однако народ, трудящиеся владели собственностью не непосредственно, а “в лице государства”, которое ради этого было названо “общенародным”. Значит, юридически собственником было государство, а идеологически — на­ род. Формальное закрепление собственности за общена­ родным государством, фактическое делегирование ему прав трудящихся на управление экономикой — все это счита­ лось естественным оправданием того, что распорядителями собственности были чиновники двух основных институтов страны — КПСС и Советов.

Трудящиеся так или иначе ощущали всю эту ситуацию, чем и объяснялось их отчуждение от “участия в управлении производством”. Аппарат КПСС прекрасно использовал эту ситуацию: на протяжении всего периода существования со­ ветского социализма велась активная идеологическая работа по “усилению участия трудящихся в управлении производст­ вом”. Писались толстые труды, защищались диссертации. Но реальное управление экономикой оставалось аппаратным. Как писал С. Меньшиков, “есть реальные люди, в чьем рас­ поряжении находится подавляющая часть средств производ­ ства, формально принадлежащих государству” [72]. Эту-то формальность хорошо ощущали миллионы работников

СССР, понимая, что не они хозяева, не они собственники средств производства. Так что в СССР существовал “тене­ вой” собственник, который “обессубъектил” экономику, по­ скольку лишил собственности все население страны.

“Теневой” собственник обеспечивал свой монополизм, во-первых, репрессивными акциями, уничтожением всех и всяческих классов и групп, способных стать конкурентами партийного аппарата « каких-либо сферах экономики. Вовторых, идеологической обработкой населения. В-третьих, последовательным проведением экономической и социаль­ ной политики, направленной на то, чтобы воплотить в жизнь задуманную модель общества. Все эти направления

вать все необходимое для производства. Например, механи­ заторы, чтобы работать, обменивали спирт на запчасти. Специалисты доставали дефицит через личные связи. А по­ скольку в разряд дефицита периодически попадало все, об­ менные операции приобретали громадные масштабы. В зна­ чительной степени благодаря этому продукция все-таки производилась [75].

Чем занят профессионал, у которого отняли право ре­ шать? Чем угодно, кроме того, что он должен делать. Почти вся его деятельность становилась “теневой”. “В тени” остава­ лись и неприятные разговоры секретаря райкома с директо­ ром завода, вызванным “на ковер” за провал плана, — нигде не записано, что секретарь имеет на это право. Тайну прин­ ципов, по которым берут или не берут человека на ту или иную работу, начальники отделов кадров уносили с собой в могилу. Никто не знал истинных размеров власти отрасле­ вых министров. Материальное положение тех, кто действи­ тельно управлял экономикой, ее субъектов, как небо от зе­ мли, отличалось от того, как жило население СССР, трудя­ щиеся. Доли общественного богатства, получаемые “верха­ ми” и “низами”, были несопоставимы в пользу “верхов”. При­ чем “верхи” обеспечивали стабильность своего экономиче­ ского положения независимо от превратностей судьбы упра­ вляемой ими области. “Низы” же, обоснованно считая это несправедливым, пытались компенсировать отнятое у них, используя все и всяческие возможности, включая и противо­ законные, чтобы улучшить свое материальное положение. Так что “теневыми” были не только управленческие, но и распределительные отношения. Их истинный характер тща­ тельно скрывался, потому что он противоречил еще одному принципу официальной идеологии — движению к полному равенству, к социальной однородности.

Такое движение действительно было, хотя затрагивало не все общество.

Если вернуться к 20-м годам, то в начале той эпохи со­ циальный состав населения был дифференцированным. Еще существовали мелкие ремесленники и торговцы, буржуаз­ ные спецы и встающие на ноги крестьяне-единоличники. Это был пестрый социальный мир, где соседствовали и вза­ имодействовали разные социальные группы, каждая со сво­ ими идеалами и надеждами. В их основе были разные спо­ собы хозяйствования: государственный и частный капита­ лизм, мелкотоварное производство, кооперативный и соци­ алистический секторы. Партийные дискуссии тех лет шли вокруг того, как увязать эти формы между собой, как луч­ ше использовать их для дела строительства социализма.

Однако с конца 20-х годов четыре из пяти хозяйствен­ ных укладов “пошли под нож”. Формирующаяся админист­ ративно-командная система управления ощущала разнооб­ разие как своего врага. Набирая силу, она шаг за шагом вытесняла все формы хозяйствования, усиливая только од­ ну — государственную как якобы самую прогрессивную и потому единственно нужную для процветания экономики. Эта форма воплотила в себе “идею фикс” административ­ ной системы — стремление к однородности общества. Под ее лозунгом проводилась насильственная коллективизация. Ее именем была ликвидирована кооперация, признаны не­ нужными надомные работы, индивидуально-трудовая дея­ тельность, кустарные промыслы, ремесленничество и т. д. Позже под этим же “соусом” изживались и черты, весьма слабо отличавшие послевоенные колхозы от совхозов. Все эти процессы привели к формированию в СССР социальной структуры, где собственники были “спрятаны” внутри кате­ гории “рабочие и служащие” [76] (табл. 8).

Таким образом, Горбачев был неправ: собственность в бывшем СССР не была ничейной. Собственник был. И хотя он был “теневой”, но был очень мощный.

Сохранение “теневой” собственности требовало мощной защиты. Поэтому охране собственности партаппарата под­ чинялось все: политика, право, идеология и даже нравст­ венность.

§18. Псевдоэкономические институты

всоветской экономике

Выше речь шла об огромной роли социальных институтов в развитии экономики. Исторический опыт всех цивилизо­ ванных стран мира однозначно показывает, что роль госу­ дарства и его политики, роль права, роль “морального ко­ декса” экономики огромна.

Однако наряду с этими социальными институтами эко­ номикой управляют ее собственные институты, в которых воплощены идущие экономические процессы. Действитель­ но, как теперь мы можем убедиться на собственном опыте последнего десятилетия, финансовые потоки в рыночной экономике регулируются, точнее управляются, банками; ценные бумаги регулируются рынком ценных бумаг; товар­ ные ресурсы регулируются соответствующими биржами; трудовые ресурсы регулируются рынком труда, соответст­ вующими службами занятости; потребительские товары и услуги тоже регулируются соответствующими рынками и службами. Часть этих служб являются государственными, часть — частными. Но бесспорно, что при всей силе сти­ хийных процессов их определенная регуляция существует. Такими регуляторами являются экономические институты.

В свою очередь, они подразделяются на две группы: од­ ни находятся внутри государства, другие — вне его.

Внутригосударственные экономические институты (ми­ нистерства, ведомства, отраслевые и функциональные ко­ митеты при исполнительных и законодательных органах власти, центральный банк и др.) осуществляют свою регу­ лирующую деятельность через соответствующий аппарат государственных служащих, чиновников. От качества рабо­ ты этого аппарата в немалой мере (если не в основном) и зависят качество экономики, ее отдача. Например, тот факт, что в России до сих пор не работает механизм бан­ кротств, сохраняется монополия на многие жизненно необ­ ходимые ресурсы (электроэнергия, транспорт, газ и дрЛ — это результат плохой работы антимонопольных служо го­ сударства, антимонопольного комитета. Тот факт, что бюд­ жет 1997 г. оказался дефицитным, как и все другие драмы с бюджетом страны, — это результат плохой работы соот­ ветствующих государственных институтов (например, Ко­ митета по бюджету при Государственной думе и др.).

Внегосударственные экономические институты — это коммерческие банки, частные агентства по трудоустройст­ ву, частные службы занятости, риэлторские фирмы, рек­ ламные агентства и другие организации, выполняющие осо­ бые функции по регулированию соответствующих экономи­ ческих процессов, обеспечивающие их нормальное протека­ ние.

В отличие от всёх других стран в СССР социальные ин­ ституты были, а экономических как бы и не было. Конеч­ но, формально многие из них были, но самостоятельной роли они не играли. Ибо реально экономикой управлял только один институт — политический. Им была КП0С как

таковая и ее вторая “ипостась” — советское государство. Этот партийно-государственный политический институт и был основным и единственным вершителем советской эко­ номики. Институтами второго ранга, производными от КПСС и подчиненными ей, были советские профсоюзы, ко­ торые управляли экономикой тоже не экономическими, а идейными средствами. Что же касается специфических для экономики институтов, базирующихся на негосударствен­ ных организациях — частных банках, промышленных и других корпорациях, сервисных агентствах (например, по трудоустройству, рекламе, информационному обслужива­ нию, консультациям и др.), то таковых в СССР практически не существовало. Сегодня это звучит странно, но советская экономика была стерильной: никаких институтов, которые работали бы самостоятельно, опираясь на требования рын­ ка, не было. Как не было и самого рынка.

Но ведь рынки — это рычаги, движущие силы тех “кроветоков”, благодаря которым функционирует, живет, ды­ шит экономика. И если в СССР их не было, то какие рыча­ ги двигали советскую экономику?

Она имела свои, весьма специфические институты упра­ вления, которые не были рыночными, но вместе с тем не были и чисто государственными. Это были скорее идеоло­ гические рычаги в руках “партии и правительства”, исполь­ зуемые для организации экономической жизни. Например, шефство города над деревней и соцсоревнование были не экономическими, а сугубо социальными, идеологическими институтами. Но они выполняли экономические функции: стимулировали и организовывали труд миллионов людей. Такие институты можно назвать псевдоэкономинескими. Приведу примеры таких институтов.

1. Институт партийно-государственной собственно­ сти. Как известно, он был создан взамен института част­ ной собственности, существовавшего в России до 1917 г. и полностью уничтоженного к началу 30-х годов. Только се­ годня стало ясно, к чему привел этот процесс. Например, ликвидация института частной собственности и класса кре­ стьянства обернулась утратой социальных норм, связанных с владением землей, раскрестьяниванием. Уничтожение та­ ких социальных слоев, как купцы, торговцы и ремесленни­ ки, привело к утрате соответствующих навыков и умений.

Созданный в СССР институт партийно-государственной собственности был совокупностью партийных и государст­ венных организаций, сосредоточивших в своих руках ко­ мандные высоты советской экономики и управлявших ею

политическими средствами. Дело, конечно, не сводилось к политическим лозунгам. Партийно-советский аппарат все­ рьез осуществлял текущее управление производством. При­ чем аппарат считал себя способным обеспечить такой его уровень, который превзойдет уровень не только дореволю­ ционной России, но и передовых стран мира. Многие ком­ мунисты-политики искренне считали, что модель экономи­ ки, базирующаяся на тотальном огосударствлении, являет­ ся самой эффективной из всех, которые породила история. Вера в эффективность централизованной модели управле­ ния экономикой, в эффективность ее огосударствления пи­ талась верой в коммунистическую модель общественного устройства.

2. Институт планирования. В период первых пятилеток престиж этого института в стране (в частности, в сознании руководителей советских предприятий, трудовых коллекти­ вов) был чрезвычайно высоким. Формулы Сталина — "на­ ши планы — это не планы-прогнозы, а планы-директивы”, “план — это закон” — воспринимались со всей серьезно­ стью и ответственностью, поскольку невыполнение плана приравнивалось к преступлению.

Однако постепенно действенность института планирова­ ния все более ослаблялась. Это выявлялось, например, в хо­ де проводившихся социологических исследований. В частно­ сти, сибирские социологи в 1986 г. провели анализ влияния планирования на трудовую деятельность руководителей и специалистов колхозов и совхозов Сибири. Оказалось, что, по мнению 64% опрошенных работников, доводимые хозяй­ ствам планы завышены, несбалансированы и не соответству­ ют возможностям производства [77]. Качество планов еще более ухудшалось во время, их "разверстки” по хозяйствам района. Ибо “разверстка” осуществлялась по случайным критериям: в зависимости от авторитета и личных связей того или иного руководителя, его умения "нажать”, "выда­ вить” или, напротив, "отбиться”. По мнению руководителей хозяйств, несбалансированные планы резко ухудшали орга­ низацию труда, порождали конфликты по поводу оплаты труда, сверхурочных работ и пр. Чрезмерно напряженные плановые задания сдерживали внедрение в производство новых технологий и новой техники. В целом качество пла­ нирования оценивалось руководителями как главный фак­ тор дезорганизации производства и хозяйства [63].

3. Институт фондирования. Монополистами распреде­ ления и перераспределения фондов были ведомства, дейст­ вовавшие под прямым руководством партийных органов. За

многие десятилетия существования этого института у со­ ветских руководителей выработалась устойчивая привычка к централизованному снабжению. Да и попытки разрушить эту систему, создать на ее месте другую, рыночную, до не­ давнего времени не предпринимались. Делались лишь некие частичные “приставки” к основной модели фондирования, символизировавшие якобы “предоставление самостоятель­ ности” предприятиям и коллективам. “Приставки”, напри­ мер, в виде надбавок к фондам за сверхплановую продук­ цию или в виде льготной продажи дефицитных ресурсов транспорта, техники, стройматериалов. На самом же деле предприятиям приходилось все это у ведомств буквально вырывать. И если даже им это удавалось, то кардинально положение дел на предприятиях от этого не изменялось. Классический пример — сельское хозяйство, где десятиле­ тиями сохраняется дефицит техники и стройматериалов. В 1988 г. были приняты решения о получении хозяйствами техники за сверхплановую продукцию. Но и после этого многие сотни руководителей писали возмущенные письма о том, что их напрямую обманывают, что экономический за­ мысел встречной продажи материально-технического дефи­ цита остается лишь пустым посулом. Эти разговоры имели место в 1988 г. Но и через три года все осталось по-преж­ нему. Так, в 1991 г. Верховный Совет и Совмин РСФСР ут­ вердили распоряжение “О дополнительных мерах по фор­ мированию государственных и других продовольственных ресурсов в 1991 г.”, где предусматривалась новая (а по су­ ти старая) система “приставок” к институту фондирования: встречная продажа дефицита, оплата до 50% продаваемого зерна валютой, введение свободных цен на продукцию, за­ купаемую сверх обязательного продналога. Однако, по мнению руководителей хозяйств, эти условия снова оказа­ лись невыполненными.

4.Институт уравнительного вознаграждения за труд

—советский заменитель нормального экономического ин­ ститута стимулирования труда, который после 1917 г. был уничтожен. Границы оплаты труда, ставки заработной пла­ ты (“потолки”) устанавливались Совнаркомом, Наркомтрудом, другими организациями, исходя из идеологических и политических критериев, а также интересов ведомств. Ис­ тория сохранила некоторые свидетельства борьбы с урав­ ниловкой еще в начале 20-х годов. Так, в 1990 г. газета “Из­ вестия” опубликовала записку члена ЦК РКП(б), народно­ го комиссара внешней торговли Л.Б. Красина, написанную 14 мая 1924 г. [78]. Он резко выступал против законопрое­