CSqPo0AqRN
.pdfнюю книгу поэзии Мартынова, в количестве пяти штук – «для ребят» («Ночь на плато»). Северный характер, как его увидел Визбор, объединяет всех, живущих на Севере, и с малой родиной, и с эпохой, и страной, – словом, это народный характер. А Кольский Север – и для местных литераторов, и для писателей большой страны – остался источником самых сильных и ярких впечатлений, искренних чувств, духовности.
Атмосферу оттепели 60-х годов, ощущение красоты природы и мира, счастья, причастности к подлинному творчеству, молодые надежды – отражает поэтическая антология «Я землю эту люблю» (1967). В сборник включены «лучшие стихи северян». Среди авторов Василий Анисимов, Таисия Астапенкова, Валерий Белозёров, Константин Бельхин, Оксана Зубарева, Юрий Кушак, Владимир Матвеев, Раиса Мусс, Александр Подстаницкий, Борис Романов, Владимир Семёнов, Владимир Смирнов, Виктор Тимофеев, Александр Шепелев. В предисловии поэтически воспроизводится известная из XIX века модель мира: «Север. Земля наша русская, окраинная, суровая. О ней и людях, побратавшихся со штормами, метелями и морозами, пишут в сборнике поэты-мурманчане. Их стихи – дань восхищения, любви к земле Кольской» [Тимофеев, с. 5]. Главная интонация книги – возвышенная и лирическая одновременно, может быть потому, что голоса молодые, искренние, влюблённые. Традиционен для всей северной литературы, включая Джека Лондона, образ первозданной природы, её олицетворение («насквозь промёрзшая земля», «скалистые глыбы», «северное сияние как стихия фиолетовая», «птицы в ладонях ветра», «нелюдимые скалы мхами седыми одеты», «разговаривают камни на гранитном языке», «думают скалы, тяжёлые камни наморщив», « волны рушатся, как древние колонны») [Там же, с. 35, 58, 84, 98]. Драматическое звучание придаёт поэзии тема войны: это и стихи фронтового журналиста Константина Бельхина, и одно из самых знаменитых стихотворений Владимира Семёнова «Посмертно». Тема Кольской земли – родного дома – сквозная. Морская тематика («о службе морской») раскрывает отношения человека – стихии – родного дома – корабля, в особенности, стойкий характер служащих на Севере моряков («Железные люди. / Железные нервы» – Валерий Белозёров) [Белозёров, 1967, с. 24].
Эпиграфом к антологии становятся стихи Юрия Кушака, которые выражают общую идею книги – это глубоко личное открытие Севера:
Что я знал О Севере с детства?
Ночь. Упряжки. Величье немое. Знал, что Север – Над уровнем моря. Понял:
Север – на уровне сердца.
41
Атмосфера жизни в 60-е годы в Заполярье, как и во всей стране, была вольной, энтузиазм, порыв к творчеству, жажда духовности и открытий определяли её суть. Расцвет региональной литературы этого времени был связан с мощным ростом внутренних источников развития, появлением местных талантливых молодых писателей, с надеждами и оптимизмом эпохи победителей.
В 70-е годы и в дальнейшем ведущей остаётся морская тематика, а героями книг – рыбаки и моряки Северного флота. Тема Великой Отечественной войны, память о защитниках Заполярья не утратила своё значение и в литературе XXI века. Новую интерпретацию получает тема Севера как воплощения исконно русских национальных ценностей, в том числе любви человека к родному краю. Эта тема в глобализированном мире обрела драматический смысл, поскольку писатели задумались об утрате народных традиций, о «защите родной земли, о судьбах малой родины» [Пантелеева, 2004, ч. 2, с. 5], о нравственном смысле жизни. Из размышлений о судьбах русского Севера рождается исторический жанр местной литературы. Исторический роман на местном материале – показатель эстетической зрелости региональной литературы.
А. Исторические жанры
Тема истории – одна из ведущих в мурманской литературе. Она представлена как в местной поэзии, так и в эпических жанрах. Это рассказы, очерки и эссе, книги, изданные писателями и журналистами Милановым, Сорокажердьевым, Смирновым, Орешетой в стиле документальнохудожественной прозы.
История Кольской земли заключает в себе характерные особенности
иреалии российской истории, только на малом пространстве: от древних петроглифов до заброшенных уже в XXI веке посёлков, от жизни коренных народов (саами) до освоения этих мест русскими людьми на протяжении столетий. Писатель-краевед становится не только исследователем, но и поэтом,
ифилософом одновременно. Лирическая интонация, свойственная докумен- тально-художественной прозе о Кольской земле, придаёт историческому повествованию актуальный и личностный смысл, объединяет далеко друг от друга отстоящие временные потоки. Центральным в этих книгах становится изображение исторических событий, связанных с Кольским Севером, исконных традиций жизни поморов и саами, лада народной жизни, нравственных ценностей. Однако даже в исторических жанрах образ Севера с его красотой и природными богатствами сохраняется как доминанта, мифологема вечности бытия.
Вкниге «Осиротевшие берега» (1998) Михаила Григорьевича Орешеты рассказывается, как автор и его спутник поэт Владимир Александрович Смирнов отправились в поход по «нехоженым тропам» Заполярья, подошли к ручью, «увидели постройки, обломки домашней утвари, поржа-
42
вевшие гвозди. Вот и всё, что сохранило время». Поэт рассуждает: «Интересно, почему этот мыс называется Монастырский? Название намекает, что он относился к владению Печенгского монастыря. А может, там постройки монастырские были. Опять же, обрати внимание, мыс Монастырский, а губа за ним Корабельная и три Корабельных ручья. Видно, подходящее для жизни место было… Монастырский мыс и губа Корабельная выглядят так, будто только что сошли с картины талантливого художника…» [Орешета, 1998, с. 43]. Так было в прошлом, а в настоящем путешественники видят заброшенные, разрушенные и разграбленные постройки, причем, совсем недавние. Смирнов, коренной помор, вздыхает: «Что с нами стало? Почему такое отношение к труду, к земле? Ну не нужно это военным, взяли бы и передали рыбакам… Ох, нет хозяина у землицы» [Там же, с. 44]. В сознании писателя объединились историческое время и день сегодняшний, поэтическое видение мира и реальный взгляд на жизнь. Владимир Александрович Смирнов и сам является автором краеведческой книги очерков «Я живу на Севере», написанных искренне, эмоционально, пристрастно. В каждой главе – картины природы, легенды и сказки, портреты коренных поморов и саами, любование деталью, словом и, главное, живой, богатый смыслом и красками русский язык.
Другая тема историко-документальной прозы связана с событиями Великой Отечественной войны в Заполярье. Известный историк, краевед, поисковик Орешета рассказывает о боевых действиях в Заполярье с целью сохранения памяти о прошедшей войне и героях фронтовиках («Гвоздики на скалах», 1989, «Партизанскими тропами Заполярья», 2002, «Тропой партизанской памяти», 2008). Ценность этих книг в том, что автор подаёт документальные факты и исторические свидетельства в форме художественного повествования, где рассказчик-поисковик становится проводником читателя по местам сражений на Севере в годы Великой Отечественной войны, знакомит его с героями событий, с трудностями воссоздания правды о войне. Драматическую напряжённость создаёт контраст эмоционального повествования и подчёркнуто «сухих» фактов из военной истории. В этом же направлении активно работает и Владимир Васильевич Сорокажердьев.
Главным жанром исторической прозы является роман. Исторический роман предлагает сложную многоплановую модель мира, созданную на пресечении временных пластов, потоков речи, на объединении авторского вымысла с документальными фактами. Этот жанр требует от писателя зрелого мировоззрения, ясности мышления, философского склада ума и умения рассказать интересную историю.
Роман – вершина эпических жанров и, по мнению М.М. Бахтина, «лучше всего выражает тенденции нового мира». По мысли учёного, роман изначально, как жанр, обладает историзмом, в нём «время и мир впервые становятся историческими: они раскрываются, пусть вначале неясно и
43
спутанно, как становление, как непрерывное движение в реальное будущее, как единый всеохватывающий и незавершённый процесс» [Бахтин, 1986, с. 417]. Жанрообразующая «незавершённость, открытость» романа вызывает ряд художественных проблем, одна из них – изображение и интерпретация исторического времени. Известный литературовед Н.Д. Тамарченко пишет о роли персонажа в процессе движения истории, о «возможности выбора людьми реального исторического будущего» и неожиданности и неоднозначности «плодов этого выбора» [Тамарченко, 2004, с. 378]. Выбирая судьбу, герои, согласно мнению Тамарченко, создают импульс для движения исторического времени, одновременно рождается сюжет и образный строй произведения.
Писатель решает, какими способами изобразить прошлое, поскольку модель мира в романе должна быть исторически достоверна. Бахтин считает, что воссоздание прошлого не предполагает его модернизации. «Современность… остаётся в самой форме видения, в глубине, остроте, широте и живости этого видения, но она вовсе не должна проникать в само изображённое содержание, как модернизирующая и искажающая прошлое сила… Подлинный облик прошлого – это чужой язык чужого времени» [Бах-
тин, 1986, с. 417].
На объективно существующую взаимосвязь прошлого и настоящего в исторических жанрах указывают и литературоведы, и сами писатели. Исследуя генезис жанра в русской литературе, Д.С. Лихачёв полагает, что прошедшее в историческом повествовании XVI и XVII веков «воспринималось как отодвинувшееся в прошлое настоящее – со всей его медлительностью развития» [Лихачёв, 1971, с. 321]. Литературовед В.Н. Шейнкер в монографии о творчестве Купера констатирует: «То, что изображалось в “Пионерах”, было одновременно и историей, и современностью… И история выступала в роли «наставника современности» [Шейнкер, 1968, с. 10]. Вальтер Скотт, создавая исторические романы, вмешивается в повествование с авторскими комментариями событий, традиций и нравов с позиции их более поздней интерпретации. Автору исторического романа необходимо искать художественное равновесие в изображении прошлого как «чужого времени» и его современного прочтения.
Исторический роман является художественным повествованием, а значит, объединяет документальную основу с авторским вымыслом. Лихачёв пишет о противостоянии «документального изображения прошлого в летописных сводах и тенденции к реконструкции прошлого в связных литературных рассказах», известном ещё в литературе Древней Руси: «литература одолевала документ» [Лихачёв, с. 304]. Это было неизбежно, поскольку художника интересует не столько историческое событие, сколько характеры, поступки и судьбы людей, принимающих в нём участие. В романе художественное время теряет линейность, становится многомерным, отражает причинно-следственные связи. Отказываясь от документального
44
повествования, Купер в предисловии к “Пионерам” пишет, что «строгое следование фактам, непременное в истории и путевых очерках, убивает произведение» [Шейнкер, 1968, с. 47]. Вальтер Скотт предваряет роман «Ричард-Львиное Сердце» размышлениями о том, что эпоха средневековья даёт «материал для чрезвычайно интересного романтического произведения» и что «нарушение исторической правды составляет одно из непременных условий искусства» [Скотт, 1993, с. 7–11]. Вымысел позволяет воспроизвести историческое событие как многомерное, через реконструкцию уклада жизни, бытовых реалий, домысливание человеческих взаимоотношений. Автор с помощью художественного воображения решает и более сложную задачу, которую весьма точно определил Дэвид Дайчес – один из самых известных в Англии специалистов по творчеству Скотта. Он пишет: «Обыкновенные люди (значит, вымышленные герои), подхваченные историческими событиями, к которым они непричастны и которых зачастую до конца не понимают, действуют соответственно их характеру и обстоятельствам. И часто именно эти обыкновенные люди… воплощают у Скотта истинное направление исторического развития» [Дайчес, 1987, с. 97].
Автору необходимо отразить «направление исторического развития» как своеобразную философию истории. Заметим, что при зарождении жанр исторического романа основывался на вере писателя в этический смысл истории. Об этом свидетельствует творчество Скотта, Купера, Гоголя, Пушкина, а позднее и Толстого. Рождение жанра исторического романа в региональной литературе предполагает высокий уровень обобщения художественного материала. Этот жанр впитывает в себя опыт предшествующей европейской и русской литературы, имеет собственный устойчивый канон.
Жанр исторического романа становится актуальным, когда в настоящем появляются социальные проблемы, не находящие сиюминутного разрешения, и тогда через призму истории автор обращается за ответом к универсальным ценностям бытия. Жанровый канон исторического романа требует от писателя философского осмысления прошлого («определённые вечные идеи-эйдосы», по определению Н.Д. Тамарченко) [Тамарченко, 2004, с. 390] и зрелого мастерства.
Роман Бориса Викторовича Полякова (1930–1936) «Кола» был издан в 1983 году, наступало время перестройки, пересмотра духовного опыта, ломки устоявшихся традиций. В основе сюжета – реальное историческое событие – сожжение Колы английским фрегатом «Миранда» в августе 1854 года во время Крымской войны. Крымская война традиционно в сознании россиян связана с героической обороной Севастополя и «Севастопольскими рассказами» Толстого. Сопряжение этих реалий расширяет географическое пространство романа, Кольский полуостров и Крым очерчивают границы России, Север становится частью большого мира. Однако герои на протяжении всего романа будут с горечью обсуждать «ненуж-
45
ность» Кольского Севера царской власти, передачу за взятку норвежцам важной для колян земли, засилье чужеземцев на промысле и в торговле, насмешку над защитниками Колы, которым архангельский губернатор прислал негодные ружья для обороны от пушек врага. Эти известные факты истории становятся в книге Полякова личным, содержательным смыслом жизни колян. В романе несколько сюжетных линий, которые связаны не только с судьбами тех или иных героев, но и с изображением лада жизни небольшого северного городка. Персонажи, а среди них представители разных социальных слоёв и этносов (свободные поморы, беглые солдаты, крепостные крестьяне, офицеры, градоначальник, лопари, норвежцы) – составляют в совокупности живущий в России народ. История каждого героя, его поступки прослеживаются автором с момента рождения, они складываются в единую картину мира, книга становится романом массового действия, и диалоги, события, описания приобретают обобщающее значение.
Композиционным и смысловым центром романа является описание Кольского собора, и, что немаловажно, мы видим его глазами чужака и одновременно колянина – градоначальника Шешелова, человека героической судьбы. «Храм удался. Его ясная безукоризненность линий и красота стати не только пришлись к крепости, собор вжился в окружающие вараки». В красоте собора – воплощение души и духа русского человека, который сам по себе не идеален: «Ссыльные, беглые, непокорные, бунтари, край земли православной, русской – это всё Кола» [Поляков, 1983, с. 239–240].
Тема выбора как движения истории обладает в романе и личным, и общечеловеческим смыслом. Ссыльные крепостные Андрей и Смольков идут разными путями, один завоёвывает уважение колян честностью и трудолюбием, другой – сначала крадёт жемчуг, а затем предаёт Колу, показывая англичанам безопасный проход по морю к крепости. Проблема выбора для всех горожан – сдавать или не сдавать Колу на милость победителю. В истории Колы пожары и разграбление города чужеземцами случались не раз. Купцы надеются спасти товар, дома, имущество – они заработали это право тяжёлым трудом. Есть и нравственный выбор – почти самоубийственный – защищать Колу до последнего.
Проблема выбора, определяющего вектор исторического развития, соотносится и с размышлениями автора о самопознании русского человека, об особенностях национальной истории, в которой важную роль играет национальный характер. Национальный характер изображается Поляковым так, как увидел его Лихачёв: через « неискоренимое стремление к свободе личности» и желание «во всём доходить до крайности, до пределов возможного». Свобода в крови у поморов, не знавших крепостного права. Свобода развития личности воплощена в образе Кира Герасимова. Он получает образование, строит шхуну, по-государственному планирует развитие торговли и промысла на Севере. А Нюшка Лоушкина сама выбирает
46
жениха по сердцу – не вольного колянина, а ссыльного крепостного Андрея. Свободно, без предрассудков суд старейшин, православных по вере, приглашает шамана-лопаря принять участие в вынесении приговора осуждённому. Свобода есть и в выборе судьбы – кланяться врагу или умереть с честью. Роман лишён ложного пафоса, в нем нет ярлыков и претензий на абсолютную истину. Желание Смолькова, беглого крепостного, вырваться на волю ценой убийства и предательства – та самая крайность в выражении свободолюбия, присущая русскому характеру.
Национальный характер, выбор русского человека предопределил и судьбу Колы, и финал романа, и его философию истории. Коляне защищают свой город героически, ожесточённо, лишая крепко вооружённого врага права на победу. Адом для них становится пылающая Кола, сожжённый собор: «А из пекла горящего города, где, казалось, всё впредь на века сгорело, понесётся им вслед клик взбурлившегося торжества: «Не пусти- ли-и! Ни с чем повернули! Ни с чем!» [Поляков, 1983, с. 539]. Город сгорел дотла, оставшиеся коляне рассеялись по земле – это ли победа? Стоило ли такой ценой? И дело не в «крайностях» русского характера, а в этическом смысле философии истории. Свободный человек на Севере не желает национального унижения, сохраняет нравственную силу на краю гибели.
Роман Полякова обращается к событиям, оценка которых уже устоялась в исторических источниках (книги и статьи известного учёного И.Ф. Ушакова). Замысел романа, возможно, предполагал проверку незыблемых истин, составляющих базовые ценности русского человека, живущего на Севере, да и просто на родной земле. В этом смысле, если воспользоваться бахтинскими размышлениями о различии эпоса и романа, повествование Полякова тяготеет к завершённости, статичности эпоса, ясности его этических и эстетических установок, об этом свидетельствует и фольклорное начало, которое является источником многих образов, живой поморской разговорной речи. Создаётся впечатление о законченности романа и концептуальной, и художественной, о наследовании автором европейской и российской традиции. Там, где трактовка исторических событий ещё не получила окончательной оценки, появляется иная форма исторического романа, вступающего в дискуссию с нынешним временем. Таковым нам представляется роман-дилогия Дмитрия Валерьевича Коржова «Мурманцы» (2008) и «Мурманцы, 1942» (2011).
В предисловии к первому роману автор раскрывает свой замысел: «Так сложилось, что Мурманск периода гражданской войны для современных его жителей – город прочно забытый, едва ли не фантастический. Я попробовал – в меру сил, языком художественной прозы – рассказать о нём, о тех людях, что жили здесь в 1918–1920-годах» [Коржов, 2010, с. 5]. Таким образом, писатель стремится к реконструкции не столько исторического события, сколько течения жизни, и хотя он уверяет читателей в желании следовать фактам истории, вымысел в этом повествовании перви-
47
чен. Это рассказ о городе, который практически с тех лет не сохранился, об атмосфере жизни, которую можно только представить, о людях, созданных авторским воображением.
Заметим, что образ Мурманска революционных лет и воссоздание атмосферы жизни северного города в хаосе безвластия – наиболее, на наш взгляд, художественно удачны. Ассоциативно роман Коржова соотносится с булгаковской «Белой гвардией»: город на краю России, переходящий из рук в руки, главный герой – интеллигентный офицер, выбирающий Родину, а не чужбину. Эта ассоциация не случайна – Алексею Кольцову, как и Алексею Турбину, судьбоносный смысл революционных событий пока ещё не ясен. Мысленный диалог с Булгаковым напоминает о незавершённости исторического времени, о событиях вне географических координат.
Северный Мурманск в изображении Коржова становится многозначным символом. Это город – фантом, почти не видный во мраке полярной ночи, город – «подводная лодка», город бесконечной зимы, город – «гулкий, бездонный колодец», полный чёрной воды, в которой в конце романа тонет герой. Город – «страшной бездны на краю», жизнь в котором смертельно опасна. Поэтому так много в романе оборванных сюжетных линий, персонажей, которые появляются и исчезают эпизодически. Этот художественный приём рождает ощущение многоголосия, пространства, населённого множеством людей, мы понимаем, что речь идёт о России. Хор голосов, в котором участвуют матросы и офицеры, поморы и лопари, чиновники и духовенство, англичане и русские, красные и белые, характеризуется единой мелодией, её смысл – судьба Родины и человека. Единство повествованию придаёт сквозная сюжетная линия любви лейтенанта Кольцова и Даши Сазоновой, которая также драматически обрывается. С многоголосием и многоплановостью романа связана и так называемая «анфиладная композиция» (термин Д.С. Лихачёва), когда объединяются эпизоды из разных периодов жизни героя в Мурманске. В целом, они характеризуют привычный для города в начале XX века уклад жизни, а может, и хаос бытия: расчистку от снега железной дороги, быт поморской семьи, мародёрство, бесчинство союзников, фортепьянный концерт в «английском доме», спортивные соревнования…
Вообще, многие вопросы, поставленные в романе, не потеряли со временем своей остроты. Помня, что в гражданской войне не бывает победителей, Д.В. Коржов старается изобразить противников психологически и этически многомерно и в то же время даёт понять, на чьей стороне его симпатии. Автор стремится сохранить закон эпического равновесия, уравнивая всех перед роком, рассуждая о прошлом с позиции нынешнего времени, примирившего врагов. Однако этический смысл истории так и не проясняется, поскольку, например, как правильно назвать англичан – союзниками или оккупантами? Для лейтенанта Кольцова (во многом, альтер эго автора) уход из Мурманска союзников, пусть наглых, высокомерных,
48
чужаков, драматичен: город остаётся без власти и защиты. Изображённая ситуация, на наш взгляд, мало согласуется с традиционными для русских убеждениями. И как быть со свидетельством Франца Юнга, посетившего Мурманск в мае 20-го года и вспоминавшего о том, что «Мурманск всего за несколько недель до того был освобождён от английских оккупантов. Есть было нечего ни красным, ни белым, ни милиции, ни комиссарам, ни гостям правительства. Англичане, уходя, основательно разрушили все склады запасов. И было ужасно холодно». И в очерке Андерсена-Нексё англичане предстают как оккупанты. Оккупантами предстают союзники и в романе Колбасьева.
Историческое время и сюжет в романе движутся в зависимости от выбора героями своей позиции по отношению к Родине, а вот этический смысл истории остаётся не ясным. Катарсис не состоялся, но есть элегическая кода – прощание с прежней Россией. Уходящая эпоха отразилась в образе Даши, в облике которой угадываются черты тургеневской и бунинской девушки, в чеховском персонаже – интеллигенте Каретникове, в обращении героев к песням Вертинского, поэзии Гумилёва, Блока, музыке Скрябина. Заметим, что независимо от желания автора, его роман «Мурманцы» становится частью мультикультурного процесса, связанного с пересмотром исторического и литературного канона. В этом отношении интересно было бы его сравнить с романом известного американского писателя Эдгара Доктороу «Марш» (The March, 2004), в котором автор отрицает общеизвестные представления о событиях времён Гражданской войны и отмены рабства в США. Тот же приём многоголосия, соотнесённости противоположных точек зрения, отрывочность сюжетных линий, незавершённость сюжета, финал, понятный только в контексте событий XXI века. Подобная стилевая форма исторического романа характеризует то, что постмодернисты называют «эпистемологической неуверенностью», отсутствием ясной системы базовых ценностей.
Таким образом, жанр исторического романа, как он представлен в региональной литературе, выходит за рамки географической границы и становится частью мирового литературного процесса, независимо от того, сколько у книги читателей. Мы можем говорить о двух типах романа, с одной стороны, роман, стремящийся к законченности эпоса («Кола»), а с другой, – открытая, диалогическая, незавершённая форма («Мурманцы»).
Б. Морская тема
Морская тема, древнейшая, в письменной литературе Кольского Севера известна с XIX века, а в сказках – с незапамятных времён. Основу её составляет изображение жизни поморов. В передаче Пришвина, поморы – «цвет русской нации… живущие здоровой, весёлой, свободной жизнью», азартные, храбрые в море, разудалые на берегу. «Между этими людьми, –
49
пишет Пришвин, – я становлюсь маленьким, исчезаю» [Пришвин, 1984, с. 287]. В рассказах В. Шергина (1893–1973) тяжёлая работа помору – в радость: «Бежит корабль, воздух весёлый, паруса говорят… Как кони вороные с седыми гривами валы летят по океану» [Шергин, 2004, ч. 1, с. 194]. Сказовое начало в описании жизни поморов не случайно – воля, простор, молодая сила превращает поморов в сказочных богатырей. Восхищение поморами, традициями и укладом их жизни приводит С. Максимова к мысли о том, что именно в поморах воплощается русский национальный характер. Заметим, что во второй половине XX века поморские сёла постигла та же судьба, что и деревни центральной России: они были покинуты и медленно умирали. Социальные, экономические, нравственные причины этой трагедии раскрыл Виталий Семёнович Маслов в романах, рассказах, публицистике.
Наследниками поморов, главными героями морских романов XX века стали обычные российские моряки, приехавшие из разных областей России на Мурманский берег на заработки. В маринистике на первый план выходят социальные проблемы и тема нравственного воспитания человека, характерные для производственного романа середины-конца XX века.
Однако морская тематика, несомненно, сохраняет присущие ей жанровые черты. Это изображение моря как природной стихии, поэтически, через призму универсальных символов, одним из которых становится образ корабля. Темы приключений, пиратства, робинзонады, кораблекрушения – не утрачивают своего значения. В центре повествования – образ человека морской профессии, имеющий героические, романтические или даже демонические черты. Неотъемлемая часть морских жанров – описание приморского города. Особо обозначена военно-морская тематика. Стиль произведения включает профессиональную лексику.
В 60–70-е годы создавались «Капитанские повести» Бориса Степановича Романова (1936–1998), первого руководителя Мурманской писательской организации. Название книги не случайно и отражает биографию автора, капитана дальнего плавания. «Капитанские повести» состоят из шести произведений, объединённых замыслом автора, тематически, стилистически и философски. В центре каждой повести – событие, корабль, команда и капитан. Борис Романов детально рисует быт, повседневные заботы, корабельную службу моряков во время плавания и на берегу, используя профессиональную лексику и терминологию, моряцкие пословицы и байки, может быть, не всегда понятные читателю. С помощью этого приёма писатель создаёт особый мир, который даже в своей обыденности не похож на окружающую действительность, в нём иное течение времени – по вахтам и двойное пространство: малое – корабля и безмерное – океана. Посредине – Мурманск – для моряка земля шаткая, ненадёжная, здесь рестораны, вино, необязательные знакомства, ветреные женщины, семейные неурядицы, бытовая неустроенность. Каждая повесть рассказывает драмати-
50