Armyane_18-21

Кчислу элементарных относят следующие термины кровного родства: «гярь» – отец, «мярь» – мать, а также 1, 2, 4, 5, 6, 12, 11, 13, 39.

Кэлементарным относятся также и следующие термины свойства: 14, 15, 17, 18, 19, 20, 22, 23, 24, 25, 49.

Кчислу описательных в данной системе относятся следующие термины: 26, 27, 28, 29, 30, 31, 36, 37, 38, 40, 41, 51, 52, 46, 47.

Составные термины представляют следующую группу терми-

нов: 3, 32, 33, 34, 35, 42, 43, 44, 45.

Составные термины, как уже говорилось, имеют ядра, которые не употребляются самостоятельно. Таких ядер несколько:

мез – большой, старший; тусы – внешний, наружный;

дон (дом) в термине «дон песа» – домашний зять. Вокативная система (терминология прямого обращения) от-

личается от референтивной современной разговорной системы родства незначительно.

Так, говоря о своем дяде по отцу, говорящий называет вначале его имя, а затем термин, обозначающий родство, например, Ардаш горь-пяйс (Ардаш, брат отца). Иногда добавляется слово «им» – мой, тогда говорят: им Паран горкуйс (моя Паран, сестра отца).

Особенностью референтивного употребления терминов является и то, что большинство из них получают еще один дополнительный детерминатив, указывающий на последовательность рождения индивидуумов в данной группе родственников того или иного поколения. Так старший обозначается определением «мез» – младший, маленький – «бижчиг».

В отечественной этнографической науке применяется четырехчленная схема типологии систем родства, основанная на предло-

женных Морганом критериях: совпадение или разграничение, с одной стороны, линий отца и матери, с другой – прямой и коллатеральных линий родства. В «малайской» (гавайской) системе отсутствует противопоставление родственников по обоим признакам (одним термином обозначается отец, брат отца и брат матери). В «ирокезской» – только отца и матери (отец и его брат – одним термином, брат матери – другим).

61

В «арабском» реализуются оба разграничительных признака: отец, брат отца и брат матери терминологически отличаются друг от друга. В «английской» «описательной», «линейной» системе родства прямая и коллатеральные линии противопоставляются, линии отца и матери – нет (отец обозначается одним термином, братья отца и матери – другим).

Исходя из вышесказанного и проведенного исследования можно сделать заключение, что амшено-армянская система родства по типу относится к «английской» («описательной») системе. Однако следует отметить, что в ней присутствуют некоторые отклонения к арабской системе. Так, например, брата матери называют термином кгеры, а брата отца – горьпярь; сестру мужа называют дал, а сестру жены – кгины; брата мужа – дякр; брата жены – турецким

каинчи.

Сильные и слабые связи: теоретический фрейм

Терминология родства является отражением определенных социальных институтов и поэтому может служить источником для изучения социальной структуры общества. Реальные общественные отношения строятся в зависимости от структурообразующих принципов системы родства.

В частности, дробная хорошо разработанная терминология родства, как, например, у амшенских армян, демонстрирует значительность этих фигур в жизненном цикле индивидов и их высокую функциональность. Родственные отношения представляют собой сложную систему обменов, скрупулезно описанную клас- сиками-антропологами (Леви Стросс 1969). Эти взаимно обязательные обмены «камуфлируют» под дары, подарки.

При сильной советской власти неформальные институты были вытеснены из публичной сферы, но в сфере приватной эти практики продолжали господствовать. В контексте советской плановой экономики «укорененные» социальные отношения и персональные сети поддержки вроде родства, хоть и были маргинализованы идеологией, тем не менее, имели немаловажное значение. Особенно живучими родственные императивы оказались в

62

негородских/сельских сообществах1. Патронимичный род в советское время формально в основном перестает быть единицей социальной организации. По большей части это связано со структурными изменениями трудовых отношений на селе. Патриархальный быт разрушается в связи с уравнением гендерных прав и колхозными оплатами за трудодни. Однако «кодексы» обычного права все еще продолжают играть свою вековую важную роль, являясь второстепенным, но важным подспорьем в повседневном выживании в советской и особенно в постсоветской российской деревне.

В практиках обычного права однимм из ключевых акторов выступают родственник и родство в целом как схема социальносетевых взаимодействий. Описать дифференциацию типов сетей и связь этой дифференциации со стратификационной системой общества возможно, заимствуя у Марка Грановеттера понятия сильных связей (родственных и близких дружеских) и слабых связей (отношения «знакомых»), которые вместе составляют плотные и разреженные части социального пространства (Granovetter 1983). Родство – это особый тип сети, пример потенциально «сильных» связей. При отсутствии четко действующих писаных правил родственные отношения, предполагающие безоговорочное доверие, скрепленное ссылками на «общую кровь», приобретают особое значение. Родство становится основанием для экономической кооперации, создавая и поддерживая отношения взаимозависимости. Длительность контакта и общее «членство» в родственной группе создают ощущение необратимой включенности в сеть. Значимость кровнородственных связей определяется относительной гарантированностью срочной и отсроченной помощи, жестко зафиксированной моральными нормами. Родство или определенный тип представлений о нем назы-

———————

1 В постсоветский период институты родства в системе обычного права продолжают занимать жизненно важное место, с той лишь разницей, что если в советское время они дополняли советский экономический порядок, то в постсоветский период произошло почти полное замещение формальных взаимодействий неформальными.

63

вают «идеологией домашней жизни» (Клакхон), зеркалом повсе-

дневности (Harris 1971. P. 309).

Гипотеза и исследовательская проблема тут заключается в том, в каких случаях усиление родственных связей сменяется ослаблением – и наоборот. Наше предположение такое: нестабильный, ресурсно-бедный кризисный рынок усиливает родство как мощный институт неформальной экономики; стабильный, развитый рыночный режим – ослабляет и видоизменяет родственную сеть. Возможно, родство коммерциализируется и от богатых родственников всегда ждут материальной поддержки, а от бедных – «безвозмездных услуг» по предоставлению «эмоциональных услуг», по уходу и заботе. При этом работа родственных связей может существенно различаться в городе и деревне, в разных этнических, доходных и образовательных группах

Нарративы о дарах

Нарративы о дарах и их взаимности занимают центральное место в ценностной системе амшенских армян. Неформальные/внеконтрактные практики и обмены не могут существовать без реципрокности, взаимности услуг, даров и эмоциональной поддержки. При реализации сетевых отношений реципрокность становится главным условием почти на всех уровнях экономических обменов2. Элемент принудительности обменов привязывается к символическим категориям народных нарративов о чести, «имени», «лице», об «испорченном, опозоренном, черном лице» (Мосс 1966). Эти концепты широко распространены в естественном языке амшенских армян, равно как и на всем Кавказе и далеко за его пределами. Подобно тому, как нуэры имеют 100 назва-

———————

2 Реализуемые через сеть взаимных обменов в процессе жизненного цикла стратегии выживания имеют значимое место и у соседних амшенцам абхазов. Свадьбы абхазцев с приглашенными 600–800–1000 человек (инф. Этери Барциц) – классический образец этих родственных обменов (наиболее дорогие дарения) и почти общинной по духу и стилю взаимопомощи. Экономика свадебных обрядов работает по формуле тотальных обменов и, условно говоря, потлача как демонстрации статуса (Мосс М.). Эти отношения наиболее сильны при т.н. «слабом государстве», когда членам сообщества приходится организовывать свою жизнь самостийно, «снизу».

64

ний для различения коров, а инуиты – более 40 разных способов передачи погодных состояний снежного покрова, концепт чести имеет здесь целую дюжину названий, самим фактом вербальной множественности отражая свою локальную значительность3.

Типизируют реципрокность по критерию социальной дистанции между акторами (Sahlins 1972). Нормативная или обобщенная реципрокность (generalized) – реализуется между близкими людьми в пределах семьи, а также в обществе в целом, прописанная социальными конвенциями. Сбалансированная (balanced) реципрокность реализуется между людьми с более дистанцированными отношениями, но в пределах общины или круга родства; негативная (negative) – между людьми, которые не связаны никакими узами (например, незнакомцами или даже врагами: сюда можно отнести выплачивание плохо обоснованной дани, налога). Эта схема отражает картину уровней ее реализации – домашнийсемейный, патронимический/родовой, общинный/деревенский, национальный, интернациональный (Johnson 2000. P. 49). По общему согласию нормативная, обобщенная реципрокность может осуществляться также в кругу совершенно незнакомых людей, при этом дающий не ожидает немедленной отдачи от принимающего, но он знает, что другой человек поддержит его в его проблемной ситуации, следуя тому же правилу. Категория обобщенного Другого здесь наиболее уместна. Общеармянская традиция гласит на этот счет – сделай добро и брось в воду (= забудь об этом). Оттенки надежности и прагматичную функциональность семейной реципрокности отражает ряд фольклорных текстов амшенских армян: тексты заговоров вызывания дождя, свадебные припевы, маники-четверостишия (Кузнецов 1995).

Соблюдение реципрокности есть одна из ключевых ценностей – и, собственно, часть того, из чего формируется символическое «лицо», локальная репутация члена сообщества. Существует

———————

3 Только в карабахском диалекте их количество не ограничивается следующи-

ми: namus, aburr, haya, thasib, pativ, gheirath. Метафорический ряд значительно длиннее и символически более нагружен. Кроме слов, обозначающих честь, существует целая вереница метафор, означающих утрату или нанесение ущерба чести.

65

корпус метафор и эвфемизмов о взаимности: Одной рукой хлопка не издашь. Такая же пословица существует у культурно-близких амшенским армянам хемшилов: Täkh äldän säs chyxmaz (разг. тур.)4. Сильные эмические константы, связанные с системой отношений «дать-взять», выступают в форме языковой редупликации: в амш. alush-verush. Лексическая редупликация в языке, возможно, выступает не только как средство эмоциональной «интенсификации», но также указывает на устойчивость и рутинность явления, цикличность и частоту этих акций5, которые вкупе с властно-окрашенными категориями «просить» и «давать» составляют дискурсивную основу повседневных нарративов. Такого рода этический кодекс регулирует домашнюю экономику, которая развивается в рамках родственной группы, и терминами родства четко определяет обязанности и роли.

Специального рассмотрения заслуживают случаи неэквивалентных обменов. Эмпирические данные указывают на то, что ресурсно-бедные родственники «выплачивают» эмоциональной валютой, окружая вниманием, уходом и ласковой заботой ре- сурсно-богатых родственников и их отпрысков. Взамен они получают различного рода экономическую помощь. Здесь можно наблюдать вовлеченность как классовых, так и гендерных измерений. «Бедные родственники» и их нарративы жертвы и бедности преломляются, среди прочего, в призме моральных ценностей и гендерных конфигураций. Причем женщины как пассивные агенты экономики обычно отплачивают эмоциональным ресурсом. Этика этой взаимности, в общем-то, не очень четко прописана/проговорена. Проблема заключается в способе измерения, чего и сколько дается. Выработка критериев оценки сильно затруднена конфликтом между материальными (четко измеряемыми) взносами и эмоциональными (практически неизмеримыми) вложениями, эмоциональной «работой» (Hochschild 1983). Дру-

———————

4Этой же народной мудрости вторит: Рука руку моет, и руки моют лицо Äl äli yuyur gajydyf üzü yuyur (разг. азерб.).

5О том, что феномен синтаксической редупликации, как и схожий с ним «абсолютный суперлатив», отражает в целом некоторые характерные черты стиля социального взаимодействия, см.: (Вежбицкая 1999; Вежбицкая 1977).

66

гими словами, можно говорить о различных качественных уровнях дарения. Одновременно эти замысловато переплетенные отношения отражают сложные комбинации и множественные проявления властных отношений. Согласно локальным нравам, дающий приобретает символические очки, четко очерчивая свое высокое положение в социальной иерархии и свою позицию «сверху». Соответственно, берущий их теряет. Все это проступает на уровне личных отношений, словесных и миметических кодификаций, языка тела и лицевой экспрессии.

Вместо заключения. «Моральная» экономика аграрных сообществ

Итак, в советское время – и особенно после развала СССР – неформальные сети в армяно-амшенских сообществах юга России не просто усиливаются, но занимают серьезные объемы экономических трансакций. Неформальные институты вообще и родственные сети в частности усиливаются, наряду с прочими детерминантами, как следствие недостатка структуры и хорошо организованных формальных институтов. В частности, рассмотренные неотрадиционалистские сообщества в определенном смысле представляют собой самоорганизующиеся группы, живущие по своим правилам, со своими приоритетами, в своем собственном смысловом поле. Родство и его элементарные структуры выступают как простейшая схема властных отношений, как один из типов «дискурса власти или о власти» (Щепанская 1999) и в некоторой степени как субститут государства. Это своего рода самопроизвольная попытка организовать, структурировать социальный хаос. Функциональность, своего рода «логичность», и эмпирическая выверенность традиционных идей и ценностей являются причиной их популярности и романтизации.

Литература

Вежбицкая 1977 – Вежбицкая А. Понимание культур через посредство ключевых слов. М., 1977.

Вежбицкая 1999 – Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. М., 1999.

67

Закарян Б.Е. Система родства у армян. Автореферат диссертации на соискание ученой степени к.и.н. (на правах рукописи). Академия наук Армении, Институт археологии и этнографии. Ереван, 1990.

Карапетян 1966 – Карапетян Э.Т. Родственная группа «азг» у армян (вторая половина XIX – начало XX в.). Ереван, 1966.

Кузнецов 1995 – Кузнецов И.В. Одежда армян Понта. М., 1995.

Леви Стросс 1960 – Леви Стросс К. Элементарные структуры родства. Место издания, 1969.

Мосс М. Очерк о даре / Общества, обмен, личность. Труды по социальной антропологии. М.: Издательство РАН, 1996.

Щепанская Т.Б. Дискурсы власти: термины родства // Алгебра родства. Родство. Системы родства. Системы терминов родства. Вып. 4 / Ред. В.А. Попов. СПб., 1999.

Granovetter 1983 – Granovetter M.S. The Strength of Weak Ties: A Network Theory Revisited // Sociological Theory, vol. 1. 1983.

Harris 1971 – Harris M. 1971. Culture, Man, and Nature. NY: Columbia University, 1971.

Hochschild 1983 – Hochschild A. The Managed Heart. Commercialization of Human feeling. Berkeley: University of California Press, 1983.

Johnson 2000 – Johnson A., Earle T. The Evolution of Human Societies. From Foraging Group to Agrarian State. Second Edition. Stanford University Press. Stanford, California, 2000.

Sahlins 1972 – Sahlins M. Stone Age Economics. London: Routledge, 1972.

68

В.И. Колесов

ЧЕРКЕСОГАИ – «ОДНОАУЛЬНАЯ» ГРУППА ИЛИ «СЕТЕВОЕ» СООБЩЕСТВО?

В статье описывается культурный феномен черкесогаев (горских армян). Автор рассматривает процессы группообразования черкесогаев – консолидацию, переформатирование их сетево-акторных связей в XIX в., трансформации идентичностей. Ставится вопрос об определении этой группы армян: можно ли назвать её «одноаульной группой» или «сетевым» сообществом?

Ключевые слова: Северо-Западный Кавказ, горские армяне (черкесогаи), группообразование, «сетевое сообщество», Армавир, Бжедугхабль.

V.I. Kolesov

ARE CIRCASSIAN ARMENIANS SINGLE AUL GROUP

OR “NETWORK” COMMUNITY?

The article describes the cultural phenomena as the Cherkesohays (Mountain Armenians). The author explores the grouping process of the Cherkesohays as the consolidation and reformatting of their actor-network connections in XIX c. This is the statement of question about the definition of that Armenian society. Are they constituted “one place local group” or they’re preserved “network community”?

Keywords: the North-Western Caucasus, the Cherkesohays (Mountain Armenians), “network community”, grouping, Armavir, Bzhedughabl.

Впервые я участвовал в этнографической экспедиции в конце июня – начале июля 1993 г. в составе группы студентов (Иван Гололобов1, Антон Попов2, Каринэ Григорьян3, Нунэ Атабекян)

———————

1Иван Валерьевич Гололобов, выпускник КубГУ (1997 г.), в 2005 г. защитил PhD in political sciences for the study of Russian politics, University of Essex (UK). Thesis title: «Regional Ideologies in contemporary Russia: in search of post-Soviet Identity».

2Антон Павлович Попов, выпускник КубГУ (1997 г.), в 2005 г. защитил PhD in Russian & East European Studies, University of Birmingham. Автор монографии «Culture, Ethnicity and Migration After Communism: The Pontic Greeks» (2016).

3Каринэ Эрнестовна Григорьян, выпускница КубГУ (1996 г.), в 2002 г. защитила в Институте этнологии и антропологии РАН кандидатскую диссертацию «Субэтнические группы армян» под руководством А.Е. Тер-Саркисянц.

69

этнографического кружка исторического факультета Кубанского гос. университета во главе с молодым кандидатом наук Игорем Валерьевичем Кузнецовым4. Экспедиция проходила в Анапском р-не Краснодарского края: в амшено-армянском селе Гайкадзор и селе понтийских греков Витязево. Вот тогда-то, в Гайкадзоре, я и познакомился в «полевых» условиях с Аллой Ервандовной ТерСаркисянц, уже к тому времени признанным мэтром отечественной этнографии и ведущим специалистом по армянскому населению России.

Впоследствии я прочитал многие из научных работ Аллы Ервандовны, особенно её обобщающие труды, в которых она старалась максимально охватить всё разнообразие армянских этнических культурных традиций (Тер-Саркисянц 1998). Мои научные интересы, связанные с этнической историей и трансформациями идентичностей горских (черкесских) греков5 неминуемо привели к изучению черкесогаев (черкесских, горских армян) – группе не только типологически близкой по культуре, но и, по моему мнению, составлявшей с адыгами и горскими греками разноуровневые симбиотические связи. А.Е. Тер-Саркисянц уделяла немало внимания черкесогаям как наиболее древней по времени появления армянской группе на Северо-Западном Кавказе в своих статьях (Тер-Саркисянц 1995; Тер-Саркисянц 1999/2000;

———————

4 Игорь Валерьевич Кузнецов, выпускник КубГУ (1986), в 1993 защитил в Институте этнологии и антропологии РАН кандидатскую диссертацию «Одежда армян Понта. Семиотика материальной культуры» под руководством С.А. Арутюнова. С 1987 г. преподаватель (с 1993 – доцент) кафедры истории Древнего мира и средних веков КубГУ (в 2006–2016 г. – кафедра археологии, этнологии, древней и средневековой истории), в 2011–2016 г. – заведующий этой же кафедрой, с 2016 г. – доцент кафедры всеобщей истории и международных отношений КубГУ. Кавказовед, американист.

Хочу выразить благодарность моему старшему товарищу и другу – Игорю Валерьевичу Кузнецову, обсуждение с которым перипетий истории черкесских армян и сложности их феномена в культурном, социальном и лингвистических аспектах стало самым лучшим времяпрепровождением на протяжении десятилетий, и без которого эта статья никогда бы не была бы написана.

5 Некоторые итоги этих изысканий см.: Кузнецов, Колесов 2002; Колесов 2000а;

Колесов 2003а; Колесов 2004; Колесов 2009а; Колесов 2009б; Колесов 2011; Колесов 2018а; Колесов 2018б.

70