agureev_sa_efiopiia_v_otrazhenii_rossiiskogo_obshchestvennog
.pdfших распрей до того отстали, что они нас считают дикарями. И прежняя, и нынешняя жизнь наша достойна сожаления. В то время как по всему миру широко распространился мир и воссиял разум, мы живем в темноте и не перестаем подозревать друг друга… Взаимное истребление до сих пор представляется нам доблестью»54
Вместе с тем подобная оценка автором деятельности императора Менелика и его отношение к существующему в Эфиопии государственному строю не были типичными для эфиопского общества и лишь в малой степени отражали действительность, так как стремительные, по мнению значительной части общества, реформы негуса представлялись ему незавершенными и несоответствующими условиям наступающего XX века.
Несколько более объективную и взвешенную оценку правления абиссинского императора дал один из современников Менелика, российский исследователь Н. Брянчанинов. «Конечно, Менелик был человеком прогресса и даже большим реформатором... на манер Дагобера и Карла Великого…это был средневековый владыка, которому приходилось самолично прикладывать руки к делу, благодаря низкой степени развития окружающих его вельмож и народа»55, -писал автор исследования.
Однако, признавая высокую степень заслуг эфиопского негуса перед страной, Н. Брянчанинов не был склонен к излишней идеализации Менелика, подчеркивая крайне жестокое отношение последнего к покоренным племенам и обнажая присущую Абиссинии собственную колониальную политику, направленную на угнетение и эксплуатацию коренных африканских народов. И все же Н. Брянчанинов и некоторые другие российские современники, избегая сознательной лакировки образа африканского правителя, сумели по достоинству оценить масштаб и результаты государственной политики и преобразований эфиопского императора.
141
141
Давая итоговую оценку Менелику II и отмечая вклад эфиопского негуса в победу над Италией, Н. Брянчанинов писал: «… победа эта была результатом упорной работы и поразительно разнообразной деятельности Менелика в продолжение многих лет в стороне от иностранного любопытства. Однако именно эта деятельность и работа и спасли Абиссинию от европейского раздела и несчастной участи многих иных африканских государств»56.
И действительно, император Менелик был и остается одной из наиболее выдающихся фигур эпохи колониального освоения Африки. Итогом деятельности эфиопского императора стало создание единственного сильного независимого централизованного государства Северо-Восточной Африки с регулярной армией, способного противостоять иностранному вторжению, государства, пришедшего на смену раздробленным и раздираемым внутренними феодальными противоречиями абиссинским княжествам. Значение этих важных реформ проявилось и в создании необходимых предпосылок для дальнейшего экономического и политического развития страны.
Не случайно, давая оценку этой масштабной личности, известная эфиопистка С. Панхерст назвала Менелика одним из величайших деятелей Африки, с периода правления, которого начинается история современной Эфиопии.
Иными словами, энергичная деятельность эфиопского императора Менелика II по укреплению молодого африканского государства, вывела Эфиопию на международную арену, объективно способствуя ее дальнейшему существованию как самостоятельного государства в эпоху колониального раздела Африки.
Хотелось бы, суммируя вышесказанное также отметить, что cтановление и развитие молодого эфиопского государства, создание многонациональной империи, решительное отражение угрозы иноземного вторжения (победа эфиопских войск под Адуа), энергичные реформы абиссинского
142
142
императора явились для России гарантией стабильности в красноморском регионе и привели к установлению в 1898 г. дипломатических отношений с Эфиопией.
Особая роль в объединении абиссинских земель и организации отпора итальянским завоевателям принадлежала инициатору важнейших административных, социальнополитических и военных реформ, явившихся необходимым условием отражения иноземной агрессии и образования национального государства, - эфиопскому императору Менели-
ку II.
Симпатии российской общественности к выдающейся личности «абиссинского Петра Великого» были вызваны надеждами на политическое, экономическое и культурное развитие «дружественного и единоверного» России африканского государства, связывавшееся с деятельностью монархареформатора. В сознании значительной части россиян император Менелик остался одним из наиболее выдающихся прогрессивных деятелей африканской истории.
С другой стороны, образ авторитетного эфиопского монарха – дальновидного и расчетливого дипломата, стремящегося к национальному объединению и процветанию Эфиопии, видящего благо родины в цивилизации, доблестного воина и вместе с тем покровителя православия, убежденного христианина, человека, имевшего особое расположение к России и русским, формировался в сознании российской общественности под воздействием российской прессы и специально издававшейся для народного чтения литературы, сохранявшей в основном благожелательный тон в отношении дружественной России Абиссинии.
И все же, существенным недостатком формируемого российскими печатными изданиями образа «негуса негести» являлась излишняя его идеализация, сознательная лакировка некоторых неприглядных сторон личности африканского правителя, реалистическая оценка которых способствовала бы снижению образа и шла вразрез с официальными уста-
143
143
новками правящих российских кругов, заинтересованных в развитии дружественных отношений с Эфиопией и создании сугубо положительного образа эфиопского императора.
§2. Стереотипы восприятия Эфиопии в российском общественном сознании.
Проблема развития и укрепления общественных и дипломатических отношений России с Эфиопией неразрывно связана с осмыслением властной российской элитой и общественностью попыток политического взаимодействия различных по уровню экономического развития государств, эволюции чужой, непохожей на собственную, африканской культуры, а также с интерпретацией образа далекой восточной христианской страны в массовом сознании россиян. Поэтому рассмотрение наиболее распространенных и устоявшихся в российском общественном мнении стереотипов восприятия Эфиопии и их всесторонняя оценка представляются довольно важной и актуальной научной задачей.
Интерес наиболее образованной части российской общественности к Эфиопии, ее народу, истории, традициям и культуре был связан с общей тенденцией, получившей распространение в отечественном востоковедении с середины XIX столетия, когда Ближневосточный регион и страны Се- веро-Восточной Африки заняли одно из центральных мест в системе международных отношений, в свою очередь, вызвав настоятельную потребность в их изучении.
Повышенный интерес российской общественности к Востоку подогревался и актуальными политическими проблемами – нерешенностью крайне важного для России «восточного вопроса» и усилением значения юго-восточного на-
144
144
правления во внешней политике страны, а также поиском рынков сбыта и наиболее удобных транзитных путей через Суэцкий канал к Индийскому и Тихому океанам.
Необходимость в получении доступной и достоверной информации по интересующим российскую общественность вопросам получила свое отражение во влиятельных отечественных периодических изданиях: «Азиатский Вестник», «Вестник Европы», «Нива», «Санкт-Петербургские Ведомости», «Вестник Императорского Русского Географического Общества», «Северный Вестник», «Московские Ведомости»
идругих, посвящавших свои статьи и заметки экономике, истории и культуре восточных обществ и африканского континента. Именно с этим периодом (конец 1880 –х. -середины 1890 – х. годов), последовавшим за открытием Суэцкого канала и характеризовавшимся активизацией колониальной политики европейских держав в Северной Африке и зоне красноморского региона и становлением молодого эфиопского государства, сумевшего отстоять свою независимость,
ибыло связано обращение российской общественности к Эфиопии.
«Вопрос о преобладании в Центральной Африке, - писала газета «Санкт-Петербургские Ведомости» в феврале 1897 г., - нельзя рассматривать как нечто второстепенное, чисто местное, преходящее. Это вопрос исторический, пре-
исполненный последствий для Европы и могущий даже повести к новой группировке держав»57. Обозреватель влиятельного издания указывал на важнейший в вопросах афри-
канской политики «фактор», «мало известный и темный, роль которого определится только впоследствии»58. «Фактор этот Абиссиния. Ею пренебрегали, о ней почти забывали, причисляя ее к сонму других полудиких государств Африки, пока она недавно не привлекла всеобщее внимание геройским отпором, данным ею итальянцам, посягнувшим на ее территорию и ее независимость. Характер и исход борьбы показали, что она представляет силу, с которой нужно счи-
145
145
таться»59, –отмечал журналист. «Нельзя поэтому сомневаться, - делал вывод обозреватель газеты, – что в борьбе за центральную Африку Абиссиния, граничащая с нею, может сыграть немаловажную роль. На чьей стороне она окажется, кто в ней найдет союзника, покажет время»60.
Многие российские газеты и журналы стремились не только довести до своих читателей результаты новейших открытий и исследований на территории Африки, но и познакомить их с жизнью и бытом африканских народов, публикуя на своих страницах путевые дневники и выдержки из воспоминаний побывавших на континенте российских и зарубежных путешественников.
Особое значение в формировании общественных представлений об Эфиопии, ее народе, истории и культуре наряду с периодическими изданиями имели и издававшиеся в России воспоминания российских современников, посещавших Эфиопию в составе различных миссий, представлявшие непреходящую ценность первоисточника и знакомившие читателей с жизнью далекой северо-восточной африканской страны.
Вместе с тем авторы таких произведений, воспитанные в иной среде и под влиянием иной культуры, невольно являлись носителями лишь собственно унаследованных ими представлений, перенесенных в африканскую действительность и не всегда совпадавших с ней.
Известный исследователь культурной идентичности африканских народов Р. Н. Исмагилова, вскрывая механизм появления различных стереотипов восприятия абиссинцев другим народом, отмечала: «Представление об Африке и африканцах, их истории, религии и культуре в течение длительного времени складывались и эволюционировали в це-
лую систему взглядов, которую можно обозначить как «миф об Африке»»61.
Развитие данного процесса, по мнению исследовательницы, началось в эпоху накопления европейцами перво-
146
146
начальных знаний об африканском континенте в эпоху географических открытий и ускорилось к середине XIX столетия, в период интенсивного освоения европейцами континента, в том числе его внутренних районов с их последующей колонизацией62.
В связи с этим для того чтобы лучше понять способы формирования стереотипов восприятия, сложившихся в отношении Эфиопии в сознании россиян, необходимо хотя бы кратко ознакомиться с историей возникновения подобных представлений в массовом сознании европейцев.
Большинство европейских авторов, писавших о черном материке в середине XIX столетия, характеризовали Африку как «варварскую страну», населенную «варварскими народами», «дикарями», влачащими жалкое существование, омраченное голодом и враждебностью соседних племен, страхами перед злыми духами и колдунами, множеством суеверий. Именно такой предстала Африка одному из самых известных своих исследователей – французскому путешественнику Полю де Шайю.
Миф о «дикой» неизведанной Африке с середины XIX века стал одним из наиболее устойчивых и распространенных в Западной Европе. Его создатели – европейские миссионеры и исследователи, приезжавшие в Африку с уже сложившимися собственными представлениями о материке, оказываясь пред лицом африканской действительности, нередко пытались переделать ее соответственно своим традиционным схемам, найти подтверждения им на месте. Поэтому в описаниях европейских исследователей Африка в целом и Эфиопия, в частности, нередко представлялась читателю непроходимыми джунглями, полными диких животных, страной тайн и опасностей, населенной дикарямилюдоедами, была огромным темным, неизведанным и таинственным континентом, а африканские народы – примитивной аморфной массой, не имеющей собственной истории и
147
147
культуры, и следовательно, нуждающейся в принудительной «цивилизации».
Подобная патерналистская идеология и философия, утвердившаяся в западноевропейском общественном сознании середины-конца XIX столетия, взращенная на почве неприятия чужой культуры и исповедующая иные ценности, порождала среди европейцев чувство расового превосходства над традиционными африканскими обществами, непонимание и недооценку их историко-культурных традиций.
Прямым следствием такого во многом предвзятого отношения «белых» к черному материку явилась и оценка ими африканской культуры как «примитивной», «грубой», «варварской», а также усиление роста «глубокого презрения к моральным и интеллектуальным ценностям культуры черного человека».
Совершенно иной представлялась Эфиопия посетившим ее российским современникам.
Выступая с опровержением представлений о «явной дикости» и «бескультурье» африканских народов, известный российский публицист Ф. Ф. Пуцыкович отмечал: «Абиссиния – одно из самых древних государств. Оно существовало под именем Эфиопии еще за полторы тысячи лет до Р. Х., когда нынешних европейских государств не было еще и в
помине, когда Европа населена была полудикими народами».63
«В данное время Абиссиния, -писал в своих воспоминаниях другой российский современник и путешественник по Африке А. К. Булатович, -со своей старой культурой, христианством и сложившимся государственным строем представляет из себя как бы остров среди остальных находящихся почти в детском состоянии народов».64
О развитии богатой, складывавшейся на протяжении столетий эфиопской культуры и особом месте абиссинского народа среди других древних цивилизаций свидетельствовал и посетивший Эфиопию в составе российской дипломатиче-
148
148
ской миссии полковник Генерального Штаба Л. К. Артамонов: «Эфиопия с отдаленных времен находилась в тесных сношениях с Египтом, Ассирией, Палестиной, Римом, Византией, откуда действительно много позаимствовала не только в придворном этикете, но еще более в обычаях, законах, управлении страной…упорно сохраняя все это, невзирая на сношения с европейцами»65.
Резко критикуя «просветительскую» политику Италии в Восточной Африке, призванную привнести элементы европейской цивилизации «…якобы диким народам», русский офицер К. С. Звягин отмечал, что «…рядом с действительно полудикими племенами данкали, галла и сомали в се- веро-восточном углу Африки существует государство, имеющее самобытную и древнюю цивилизацию», которая, хотя и «не выразилась в успехах экономических, в искусстве, литературе и прочем, но отразилась в глубоко христианском складе понятий… Это христианство было не тою личиною и внешнею формой, какою оно являлось у латинян и в особенности у кичащихся своею цивилизованностью итальянцев – оно глубоко проникло в миросозерцание абиссинца, который упорно стремится жить по заповедям христовым»66.
Подобные представления о самобытности и самоценности амхарской культуры разделялись и ведущими российскими периодическими изданиями. Стремившаяся постоянно находиться в курсе эфиопских событий газета «Московские Ведомости» в статье «Кто такие абиссинцы?» отмечала: «Культура страны царицы Савской одна из древнейших культур земного шара, из которой в значительной степени получили свое развитие и другие культуры современного человечества»67. Автор влиятельного московского издания подчеркивал: «Эта старая культура – библейская…В Абиссинии библейские воззрения столь же прочны, как и воззрения христианские, причем последние сохранились в большой
чистоте – в какой они сохранились на православном Востоке»68.
149
149
В то же время под влиянием периодической печати и издававшихся солидными тиражами воспоминаний российских путешественников в общественном сознании россиян постепенно формировался и образ загадочной, полумифической и экзотической африканской страны, ставшей хранительницей православных традиций. Возникновению образа диковинного края способствовало и то обстоятельство, что многие посетившие Эфиопию российские современники при описании ее невольно обращали внимание читателей на красоту абиссинских пейзажей, нередко называя Эфиопию «Африканской Швейцарией».
«Эти горные склоны, покрытые девственным лесом, красивее, богаче европейских лесов. Размеры и форма африканских гор грубее и резче, растительность удивительно разнообразна…Пейзаж достигает удивительной красоты…»69, - записал находившийся под впечатлением увиденного русский офицер П. Н. Краснов.
«…Передовые откосы абиссинского нагорья, - описывал Эфиопию другой российский современник В. Бучинский, -составляют хотя дикую, но преисполненную грандиозного величия рамку самхары, т. е. пустыни»70. «Но здесь величие природы, -продолжал исследователь, -скрывает в себе и опасность для человека. Горе путешественнику, который, любуясь исполинскими видами,…забыл бы зорко присматриваться к каждому своему шагу, стоит оступиться, задеть …за какой-нибудь ничтожный камень, и целый град их устремится на путника».71 Разительно отличаясь по своему ландшафту и климатическим условиям от Европы, Эфиопия, по словам С. Бучинского, таила в себе множество опасностей: «…слух поражается здесь грохотом водопадов…Это не водопады Швейцарии, где струя нежно журчит под березовым мостиком, нет, здесь водопад – это гора воды, которая стремительно, яростно и неудержимо, уничтожая все на пути своем, обрушивается в пропасть»72.
150
150