Lichnost_i_ee_formirovanie_v_detskom_vozraste

очень важным, так как в нашей психологии вот уже почти полвека эта сторона, безусловно, недооценивается.

Удачно, с нашей точки зрения, развито и конкретизировано С. Л. Рубинштейном и другое положение марксизма — положение о характере взаимодействия человека с миром. С. Л. Рубинштейн подчеркивал, что отправная точка для преодоления субъективистского понимания психической деятельности заключается именно в признании того факта, что психические явления возникают под влиянием внешнего воздействия и таким образом внешний мир изначально участвует в детерминации психической жизни. Однако, в отличие от механистического понимания детерминизма, он развивает диалектико-материалистическое его понимание, а именно что любое внешнее воздействие действует на индивида через внутренние условия, которые у него уже сформировались ранее, также под влиянием внешних воздействий.

Развивая эту мысль, он привлекает положение Энгельса о том, что живое тело, в отличие от неживой материи, обладает силой «самостоятельного реагирования». Можно полагать, что в этом случае живое тело становится субъектом, а развитие приобретает форму взаимодействия субъекта с окружающей его средой. Характеризуя дальнейшее развитие, Л. С. Рубинштейн пишет. «От ступени к ступени изменяются соотношения между внешним воздействием и внутренними условиями, через которые они отражаются. Чем «выше» мы поднимаемся, — от неорганической природы к органической, от живых организмов к человеку, — тем более сложной становится внутренняя природа явлений и тем большим становится удельный вес внутренних условий по отношению к внешним» [150, стр. 12—13].

Именно это положение стало для С. Л. Рубинштейна важнейшим при формулировании им психологической концепции личности.

Персоналистическая психология, по мнению С. Л. Рубинштейна, постоянно соскальзывает на такое объяснение психических явлений, которое исходит лишь из внутренних свойств и тенденций личности. Эта позиция, говорит он, представляет собой лишь оборотную сторону механистической концепции и, таким образом, не способна ее преодолеть. Он считает, что подлинное преодоление антитезы механистического и идеалистического понимания

134

развития нельзя искать также и в том, чтобы соединить влияние внешних и внутренних условий, принимая таким образом теорию двух факторов. Внешние воздействия и внутренние условия должны быть, по его мнению, определенным образом друг с другом соотнесены. «Мы исходим из того, — пишет он, — что внешние причины (внешние воздействия) всегда действуют лишь опосредствованно через внутренние условия» [150, стр. 307]. С этим пониманием детерминизма связано, по мнению Рубинштейна, и истинное понимание личности как целостной совокупности внутренних условий, определяющих закономерности психических процессов и их развития. Он считает, что такое понимание детерминизма освобождает проблему личности от метафизики, субъективизма и имеет решающее значение для психологии. «При объяснении любых психических явлений, — пишет он, — личность выступает как воедино связанная совокупность внутренних условий, через которые преломляются все внешние воздействия (в число внутренних условий включаются свойства высшей нервной деятельности, установки личности и т. д.)» [150, стр. 308].

Взгляд С. Л. Рубинштейна на личность представляется нам теоретически мало состоятельным, он крайне расширяет это понятие, вплоть до включения в него и психофизиологических процессов, имеющих место и у животных, так как последние также обладают способностью к психическому отражению и, безусловно, имеют определенные внутренние условия, преломляющие этот процесс. Таким образом, личность как специфическое целое, составляющее характеристику только человека, осталось в концепции С. Л. Рубинштейна понятием совершенно не раскрытым.

Такое понимание личности является мало плодотворным и для конкретных психологических исследований в этой области. Оно делает эти исследования беспредметными, так как любое из них, направленное на выявление «внутренних условий», должно быть, согласно логике С. Л. Рубинштейна, отнесено к исследованиям личности. И действительно, подвергая анализу «внутренние условия», С. Л. Рубинштейн выделяет троякого рода черты.

Во-первых, это черты, обусловленные природными условиями и свойственные каждой человеческой личности. К таким чертам он относит, например, свойства зрения,

135

вызванные распространением солнечных лучей на земле, определивших общее для всех людей соответствующее строение глаза.

Во-вторых, черты, изменяющиеся в ходе социально-исторического развития человечества. К ним он относит, например, особенности фонетического слуха, обусловленные строем родного языка, к ним могут относиться и другие психологические особенности, например особенности мотивации, общие для всех людей определенной общественно-исторической формации.

Третья группа черт создается согласно точке зрения Л. С. Рубинштейна в результате специфического для каждого отдельного человека сочетания внешних и внутренних условий. Это — индивидуальные свойства, характеризующие человека как особую, неповторимую личность.

Наконец, наряду с перечисленными чертами С. Л. Рубинштейн выделяет (правда, не совсем понятно, по какой логике) и еще одну группу свойств («собственно личностные свойства»), которые характеризуются тем, что «обусловливают общественно-значимое поведение или деятельность человека» [150, стр. 309]. В этом аспекте в качестве особенно существенных свойств он выделяет мотивы, задачи, которые ставит перед собой человек, качества его характера, т. е. все те свойства, которые делают человека «...пригодным к исторически сложившимся формам общественно полезной деятельности» [150, стр. 309].

Далее С. Л. Рубинштейн рассматривает процесс формирования личности, указывая, что решающую роль имеет здесь деятельность человека, в которой реализуется его взаимодействие с миром. «В качестве личности, — говорит он, — человек выступает как «единица» в системе общественных отношений, как их реальный носитель. В этом заключается положительное ядро точки зрения, которая утверждает, что понятие личности есть общественная, а не психологическая категория» [150, стр. 311]. Однако несколько ниже он добавляет, что личность не может быть без психики, без сознания, причем психические явления, органически вплетаясь в целостную жизнь личности, регулируют ее деятельность. В этом аспекте С. Л. Рубинштейн говорит о сознательности личности (которую он понимает, так же как и А. Н. Леонтьев, не только как знание, но и как отношение), о значении для личности сознательно занимаемой им позиции, о том,

136

что для личности специфично наличие Я, т. е. сознательный характер его побуждений и произвольность действий. «Всякая личность, — пишет он, — это субъект в смысле «Я...» [150, стр. 312]. Однако тут же делает оговорку, что понятие личности даже в психологическом аспекте не исчерпывается сознательными процессами. Протекание психических процессов на разных уровнях, в том числе и на уровне неосознанных побуждений и непроизвольных действий, также является характеристикой личности, и учет их необходим для понимания психологического строения самой личности. Кроме того, С. Л. Рубинштейн считает фундаментально важным для понимания личности учет ее идеологии, мировоззрения, оценки и самооценки. «В психологию личности, — пишет он, — входит изучение всех этих образований в их взаимосвязи» [150, стр. 313].

Пожалуй, на этом можно закончить изложение взглядов С. Л. Рубинштейна на личность, ее формирование и психологическое изучение. Нам думается, что в этих взглядах есть много ценных аспектов и утверждений, но целостной концепции личности как психологического явления все же нет. Более того, в концепции С. Л. Рубинштейна, как нам кажется, существуют противоречивые, взаимно исключающие друг друга положения, часто совершенно дезориентирующие читателя в отношении его взглядов и мешающие понять излагаемую им концепцию.

Тем не менее взгляды С. Л. Рубинштейна на личность получили в советской психологии значительный резонанс. Во всяком случае и Г. С. Костюк, и А. Г. Ковалев, и К. К. Платонов, и многие другие психологи часто исходят из положений, высказанных С. Л. Рубинштейном. Так, например, А. Г. Ковалев также склонен отождествлять понятие личности с понятием человека [81]. Правда, он оговаривается, что личность — это «человек как член общества», но ведь всякий человек является членом общества, так что эта оговорка мало что изменяет в указанном определении. А. Г. Ковалев, в отличие от С. Л. Рубинштейна, не ограничивается лишь теоретическим исследованием проблем личности. Ему и его сотрудникам принадлежит заслуга конкретно-психологического, подчас даже экспериментального, изучения отдельных сторон и качеств личности ребенка; он собрал значительный материал о формировании у школьников самосознания и

137

деятельности по самовоспитанию и провел некоторые другие исследования. Однако беда всех конкретно-психологических исследований А. Г. Ковалева, как нам кажется, заключается в том, что, изучая ту или иную сторону личности, он изменяет им же самим выдвигаемому принципу — изучать отдельные стороны и проявления личности в их функциональной роли по отношению к целостной характеристике ребенка, и прежде всего к характеристике его потребностей и мотивов.

Еще на одном положении  А. Г. Ковалева следует остановиться, так как оно типично не только для него одного и вместе с тем, по нашему убеждению, мешает психологическому пониманию личности. Задача психологии, по мнению А. Г. Ковалева, в отличие от всех других наук, изучающих личность, «...состоит в том, чтобы исследовать, как в процессе взаимодействия человека со средой, в процессе отражения социальной и природной действительности формируется духовный мир человека» [81, стр. 22].

Аналогичные высказывания есть и у А. В. Веденова [40], который постоянно призывает заниматься не отдельными психическими процессами и функциями, а раскрывать «субъективный мир» человека, его «нравственные и творческие силы».

Смысл, который видят эти авторы в выдвижении таких общих понятий, заключается, по-видимому, в том, чтобы обратить внимание психологов на необходимость изучения некоторого сложного психологического целого, специфичного только для человека. Поэтому в такого рода заявлениях не было бы ничего дурного, если бы они сопровождались дальнейшим уточнением того конкретного психологического содержания, которое авторы вкладывают в эти понятия. Ведь в том-то и заключается проблема, чтобы теоретически и экспериментально раскрыть, что представляет собой «духовный», или «субъективный», мир человека и в чем заключается специфика его изучения, в отличие от изучения отдельных психических процессов и функций. Употребление же этих понятий без дальнейшего их анализа и уточнения имеет даже отрицательное значение, так как симулирует решение вопроса там, где такого решения по существу нет.

Но если в советской психологии нет еще полностью удовлетворительных психологических концепций личности и ее формирования, то все же в настоящее время мы

138

уже обладаем многими интересными аспектами в подходе к ее изучению.

Помимо уже указанных, к таким исследованиям должны быть отнесены работы, например, В. Н. Мясищева и работы, связанные с теорией установки, разрабатывавшейся Д. Н. Узнадзе и разрабатываемой сейчас его последователями и учениками.

В. Н. Мясищеву принадлежит несомненная заслуга внедрения в психологию идеи изучения личности человека в системе ее отношений к действительности [124], [125]. Правда, он не раскрывает по существу психологической природы отношений человека и тех психологических особенностей, которые их определяют. Ему также не удалось конкретно-психологически раскрыть процесс становления тех или иных отношений к действительности, их изменение в онтогенезе и т. д. И тем не менее введение в психологическое исследование самого этого понятия, теоретический анализ места и роли отношений в характеристике человеческой личности и в ее формировании, несомненно, сыграло существенную положительную роль в развитии советской психологической науки, особенно в области изучения личности. Кроме того, В. Н. Мясищев показал в своих исследованиях важнейшую регулирующую роль отношений человека в его поведении и деятельности и их влияние на протекание всех его внутренних субъективных процессов — познавательных, волевых и эмоциональных.

Остановимся очень кратко на попытке подойти к исследованию личности с позиции теории установки, выдвинутой Д. Н. Узнадзе и развиваемой сейчас его учениками и последователями.

Д. Н. Узнадзе, экспериментально изучая различного рода иллюзии (иллюзии объема, веса, количества и т. д.), пришел к выводу, что решающую роль в возникновении любой иллюзии играет не то, что специфично для данной иллюзии (например, не сенсорный материал, на котором она возникает), а то, что является общим для всех иллюзий, то, что их объединяет.

В определении этого общего Д. Н. Узнадзе и пришел к понятию установки. Решающим обстоятельством для возникновения иллюзии он считает предварительные экспозиции. В процессе повторного предложения определенного рода экспозиций «...у испытуемого вырабатывается какое-то внутреннее состояние, которое подготавливает его к

139

восприятию дальнейших экспозиций» [179, стр. 11]. Это специфическое состояние, согласно утверждению Д. Н. Узнадзе, является «до-сознательным», но тем не менее вполне реальным фактом, направляющим и определяющим содержание сознания субъекта и его активность. Оно не может быть охарактеризовано как какое-либо «явление сознания», но предваряет появление определенных явлений сознания, предшествует им. Иначе говоря, оно представляет собой своеобразную тенденцию к определенным содержаниям сознания. Это состояние Д. Н. Узнадзе и называет установкой субъекта. Он подчеркивает, что установка — это не изолированное психическое явление, а «некоторое целостное состояние субъекта», «не просто какое-нибудь из содержаний его психической жизни, а момент ее динамической определенности», и, наконец, он подчеркивает, что установка есть целостная направленность субъекта в определенную сторону, на определенную активность. «Словом, — говорит Д. Н. Узнадзе, — это скорее установка субъекта как целого, чем какое-нибудь из его отдельных переживаний, — его основная, его начальная реакция на воздействие ситуации, в которой ему приходится ставить и разрешать задачи» [179, стр. 13]. Установка, согласно концепции Д. Н. Узнадзе, возникает под влиянием специфической для человека «теоретической потребности», т. е. потребности как-то объективировать и учесть условия выполняемой задачи, целью которой является удовлетворение «функциональных потребностей» субъекта, т. е. его потребностей в активности, в деятельности. Следовательно, установка всегда возникает под влиянием ситуации, ставящей перед человеком определенные задачи, и связана с удовлетворением его потребности решить эту задачу. Такое понимание установки дало основание А. С. Прангишвили считать установку основным понятием личности [139]. Он справедливо возражает против имеющейся в психологии тенденции рассматривать личность как совокупность (или структуру) индивидуальных особенностей человека. И поскольку личность должна быть, по его мнению, раскрыта в общепсихологических понятиях, то установка, выражающая готовность субъекта как некоторого единого целого, к активности, определяющая направленность и избирательность его деятельности, оказывается именно тем понятием, которое

140

наиболее полно выражает основную общепсихологическую характеристику личности. А. С. Прангишвили полагает, что при помощи понятия установки можно преодолеть понимание личности как некоторого конгломерата ее свойств и внести в исследование личности целостный и динамический подход.

Очень важным в разработке установки как личностного понятия является то, что грузинские психологи не ограничиваются лишь теоретическим исследованием этого вопроса. Сама установка, ее роль в активности субъекта стала для некоторых из них предметом экспериментального изучения. Например, в исследованиях В. Г. Норакидзе была сделана попытка использовать фиксированную установку в качестве средства изучения темперамента и характера [130], [131].

Вместе с тем следует признать, что в конкретно психологическом плане понятие установки как личностное понятие еще не уточнено. Оно пока еще не способно дифференцировать явления, специфичные для психологической характеристики личности, как таковой. Подобно пониманию личности как совокупности внутренних условий, опосредствующих воздействия среды (С. Л. Рубинштейн), оно настолько расширяет понятие личности, что последнее теряет свою психологическую определенность, что, в свою очередь, позволяет включить в это понятие явления и процессы, с нашей точки зрения, не имеющие прямого отношения к личности.

—————

Подводя итоги проведенному обзору советских психологических исследований личности и связанных с ними взглядов, можно сделать некоторые общие выводы.

Во-первых, до настоящего времени изучение психологии человека как личности, как субъекта деятельности и отношений ведется совершенно недостаточно. А между тем именно такого рода исследования, по нашему глубокому убеждению, должны составлять главную задачу советской психологии.

Во-вторых, приходится констатировать, что у нас пока еще отсутствует сколько-нибудь законченная, целостная психологическая концепция личности, хотя мы и располагаем, с одной стороны, положениями марксистской философии, обеспечивающими правильный методологический

141

подход для разработки такой концепции, а с другой — известной системой добытых в исследованиях фактов.

Нам представляется, что причиной этого является, прежде всего, отсутствие необходимых выводов, которые должны быть сделаны психологией из признания активной роли человеческого сознания.

В нашей психологии есть тенденция понять психику лишь как результат усвоения («присвоения») общественных форм сознания и тех форм психической деятельности, которые кристаллизовались в процессе исторического развития в продуктах человеческого труда, человеческой культуры. С этой точки зрения развитие психики понимается как особая форма обучения. Почему-то в нашей психологии получила признание и разработку лишь одна сторона взаимодействия субъекта с миром, сторона «присвоения», но осталась за бортом другая ее сторона, сторона кристаллизации психической деятельности в тех самых ее продуктах, которые затем становятся источником формирования индивидуальной психологии. А ведь без этого невозможно понять не только историческое развитие психики человека, но и развитие психики в онтогенезе.

Многие психологи часто, используя известную мысль К. Маркса о том, что «обстоятельства в такой же мере творят людей, в какой люди творят обстоятельства» [1, стр. 37], делают упор на первой ее части, забывая о второй. К. Маркс и Ф. Энгельс справедливо упрекали традиционную психологию в бессодержательности и нереальности, так как она не исходила из понятия «действующего человека». А в нашей, советской психологии мы до сих пор не преодолели именно этот недостаток. В нашей психологии не получило в достаточной мере психологической конкретизации то положение марксизма, что психика человека развивается не столько в меру усвоения, сколько в меру изменения субъектом окружающей его действительности («...разум человека, — говорил Энгельс, — развивался соответственно тому, как человек научался изменять природу» [2, стр. 545]). И в этом отношении, нам думается, прав А. В. Веденов, который постоянно требует от психологии изучения процессов творческой, созидательной деятельности человека [39].

Даже С. Л. Рубинштейн, который так много места уделил вопросу об активности сознания человека, в конкретно-психологическом

142

анализе не признает определяющую роль в человеческом поведении раз возникших психологических образований; фактически он не признает, что психика является той реальностью, которая может влиять на протекание как субъективных, так и объективных процессов. А без этого, как нам кажется, нельзя ни понять, ни изучать психологию личности, так как ее функция во взаимодействии человека с миром как раз и заключается в том, что она не только способствует возникновению у человека устойчивости и независимости от непосредственного влияния окружающей среды, но и делает его в каком-то смысле творцом и себя самого, и того мира, в котором он живет.

Нам представляется также, что для построения целостной психологической концепции личности необходимо рассмотреть, с позиции общих, изложенных выше методологических положений, конкретный психологический путь формирования личности ребенка. Надо, опираясь на уже имеющиеся и на вновь добываемые в психологии факты, раскрыть особенности взаимодействия детей разных возрастов с окружающей их средой и понять возрастные психологические закономерности формирования личности ребенка. Только такой генетический подход, строящийся на экспериментальном материале, позволит нам понять личность как определенную, возникающую в в процессе жизни и деятельности ребенка структуру, а следовательно, раскрыть ее психологическую сущность.

Последующие главы книги и направлены на такого рода анализ.

143

Часть II СОЦИАЛЬНАЯ СИТУАЦИЯ И ДВИЖУЩИЕ СИЛЫ РАЗВИТИЯ РЕБЕНКА

Глава 1. СОЦИАЛЬНАЯ СИТУАЦИЯ РАЗВИТИЯ РЕБЕНКА

1. Различные подходы к характеристике возраста и понятие социальной ситуации развития. В настоящее время в психологии принято разделять развитие школьника на три последовательных этапа: младший, средний и старший школьный возраст. Такого рода деление не имеет строго установленной научной основы, оно носит в известной мере эмпирический характер.

Каждый из этих этапов характеризуется особой совокупностью условий жизни и деятельности учащихся и структурой тех психологических особенностей, которые формируются под влиянием этих условий. При этом связь между условиями жизни школьника и его психологическими особенностями носит сложный диалектический характер. С одной стороны, переход к новым условиям жизни подготавливается всем предшествующим ходом развития ребенка и становится возможным только благодаря тем успехам, которые он в этом развитии достигает. С другой стороны, требования, предъявляемые жизнью к ребенку на новом этапе его развития, обусловливают дальнейшее формирование его психики. Следовательно, психическое развитие ребенка представляет собой сложный процесс, понимание которого всегда требует анализа не только тех объективных условий, которые воздействуют на ребенка, но и уже сложившихся особенностей его психики, через которые преломляется влияние этих условий. Об этом приходится специально говорить потому, что до сих пор еще встречаются попытки вывести и возрастные и индивидуальные особенности ребенка непосредственно из анализа внешних обстоятельств его жизни и тех воздействий, которым он подвергается.

144

Иначе говоря, еще и сейчас можно встретить среди психологов и педагогов забвение того несомненного положения, что психическое развитие ребенка имеет свою внутреннюю логику, свои собственные закономерности, а не является пассивным отражением действительности, в условиях которой это развитие совершается1.

Расчленяя психическое развитие школьника на три последовательных этапа — младший, средний и старший школьный возраст, тем не менее следует указать, что точных возрастных границ каждого из указанных этапов не существует; границы возраста подвижны, они сдвигаются в зависимости от конкретных обстоятельств жизни и деятельности ребенка и требований, предъявляемых к нему окружающими. Последние исследования в области детской и педагогической психологии (см. исследования Д. Б. Эльконина и В. В. Давыдова [202], [42]) показывают, например, что путем определенной организации учебной деятельности ребенка, путем изменения методики и содержания учебного процесса можно добиться уже в младшем школьном возрасте формирования некоторых психологических особенностей мышления, всегда считавшихся характерными только для учащихся средних классов, т. е. для подростков.

Однако подвижность возрастных границ отнюдь не свидетельствует об отсутствии качественно своеобразных этапов детского развития, характеризующихся всегда не простой совокупностью отдельных психологических особенностей, а своеобразием некоторой целостной структуры личности ребенка и наличием специфических для данного этапа тенденций развития. Более того, можно даже предположить, что искусственное ускорение развития какой-либо одной функции может нарушить гармоническую структуру возрастного развития ребенка. Для иллюстрации этой мысли представим себе раннее развитие абстрактных форм мышления ребенка. Можно, конечно, научить младшего школьника относительно сложным формам мышления, которыми он будет даже спонтанно пользоваться. Но ведь конкретность детского мышления не случайна: она связана с его общей направленностью на окружающий мир, с его потребностью как

145

можно шире и полнее ознакомиться с явлениями действительности, приобрести достаточное количество фактических знаний и навыков. Лишив ребенка всего этого, мы создаем условия, при которых абстрактное мышление приобретет у него бессодержательный и схоластический характер. Несвоевременно и искусственно ускоряя развитие абстрактного мышления, мы нарушаем закономерный ход психического развития ребенка, качественно своеобразную структуру его возрастных особенностей.

Таким образом, каждый из школьных возрастов — младший, средний и старший — отличается друг от друга качественно своеобразной структурой своих особенностей, а переход от одного возрастного этапа к другому представляет собой не эволюционный процесс, а диалектический скачок к новому качеству. В свое время Л. С. Выготский, желая подчеркнуть эту мысль, сравнивал процесс детского развития с метаморфозами, имеющими место, когда гусеница превращается в куколку, а куколка в бабочку. Развитие ребенка, подчеркивал он, заключается не в простом количественном увеличении того, что было дано с самого начала, а в качественном превращении одной формы в другую.

Есть много попыток дать психологическую характеристику отдельных возрастов, однако нельзя сказать, чтобы данный вопрос был удовлетворительно решен современной психологией. В этой области, как и в во многих других областях, еще очень сильно влияние ассоциативной психологии, препятствующей как целостному изучению ребенка, так и синтетической характеристике его возрастного психологического облика.

Характерными в этом отношении являются последние издания по возрастной психологии: «Психология младшего школьника», вышедшая в 1960 г. под редакцией Е. И. Игнатьева [72], и «Психология дошкольного возраста», вышедшая в 1964 г. под редакцией А. В. Запорожца и Д. Б. Эльконина [146]. И в той и в другой книге дается изложение возрастных особенностей отдельных психических процессов и функций, но полностью отсутствует попытка характеризовать их специфическую структуру и их связь с особенностями личности детей соответствующего возраста.

Следует учесть, конечно, что книга под редакцией А. В. Запорожца и Д. Б. Эльконина [146] является лишь

146

первой частью задуманной монографии и что во второй ее части предполагается дать характеристику различных видов деятельности дошкольника, в том числе и игры, которая, по мысли авторов, конституирует особенности личности детей этого возраста. Кроме того, надо отметить, что при анализе возрастных особенностей тех или иных психических процессов авторы стремились показать зависимость этих процессов от общего характера деятельности ребенка, в которую они включены, и от той ориентирующей функции, которую они в ней выполняют. Это делает указанную книгу принципиально отличной от традиционных работ по детской психологии, в том числе и от книги под редакцией Е. И. Игнатьева. Однако указанный подход все же не вносит радикального изменения в анализ и изложение экспериментального материала: личность ребенка в разбираемой книге все же остается за бортом, в ней отсутствует попытка дать характеристику структуры сознания дошкольника, а система потребностей и мотивов, без учета которых не могут быть поняты, с нашей точки зрения, никакие возрастные особенности психики ребенка, не нашла в книге своего места.