книги2 / 170-1

УДК 17+355.01 ББК 87.7

Э90

Этикавойнывстранахправославнойкультуры: Коллек-

тивная монография / Науч. ред. П. Боянич. — СПб.: Владимир Даль, 2022. — 000 с.

ISBN 978-5-93615-320-4

В монографии представлены результаты исследований кол- лектива авторов Уральского федерального университета, Уни- верситета Белграда, Института философии и права Уральского отделения Российской академии наук, Института философии Национальной академии наук Беларуси, Белорусского госу- дарственного университета. Основная идея книги и ракурс рас- смотрения проблемы заданы известным сербским философом, учеником Ж. Деррида, автором многочисленных публикаций, посвященных анализу проблематики конфликта, насилия и во- йны, — Петаром Бояничем. Исследователи фокусировались на персональномморальномопытевойны: интерпретациимораль- ных дилемм и особенности осуществления морального выбора. Для этого были проанализированы письма, автобиографии, архивные документы, приказы, уставы, а также литературные произведения, написанные участниками различных военных событий, в том числе и последнего времени. Рассматривались стратегии морального выбора не только солдат и командиров, но также священнослужителей, медсестер и беженцев. Мо- ральный опыт и этическая рефлексия контекстуализируются в рамках морального горизонта православной культуры, что по замыслу авторов должно открыть новую перспективу для пони- манияисторииисовременногосостоянияэтикивойны. Всвязис этим в издании представлено рассмотрение наиболее значимых в рамках заявленной темы концептов — насилие, победа, герой, христолюбивое воинство и другие.

Книга адресована специалистам в области философской ан- тропологии, философиикультуры, этикиирелигиоведения.

Рецензенты:

д-р филос. наук, проф. Т. Г. Румянцева (БГУ), д-р филос. наук, проф. Д. К. Богатырёв (РХГА)

©Издательство «Владимир Даль», 2022

©Коллектив авторов, 2022

ISBN 978-5-93615-320-4 © Палей П., оформление, 2022

ПРЕДИСЛОВИЕ

Книга представляет основные результаты науч- ного проекта «Этика войны в странах православной культуры: осмысление индивидуального опыта и реконструкция нормативной модели поведения», выполненного при поддержке Российского науч- ного фонда. Идея проекта и основная методология принадлежит профессору университета Белграда, известному сербскому философу, ученику Ж. Дер- рида, автору многочисленных публикаций, посвя- щенных анализу проблематики конфликта, наси- лия и войны — Петару Бояничу.

Проект был нацелен на исследование моделей нравственного выбора, осуществляемого прини- мавшими участие в боевых действиях индивидами. Главной задачей было ответить на вопрос: как оста- ваться человеком в нечеловеческой ситуации? Такая постановка вопроса имеет философско-антрополо- гический характер, отличаясь от распространенных в англо-американской аналитической традиции нормативных подходов, предлагающих то или иное обоснование войны (теории справедливой войны) и навязывающих регламентацию поведения комба- тантовнаосновеабстрактнопонимаемыхправчело- века. Мы исходили из представления о том, что дей- ствительные ценности не столько декларируются и кодифицируются, сколько «воплощаются» и «про- живаются» индивидами в конкретных ситуациях, и, соответственно, к их формированию и контекстуа- лизации следует подходить не через навязываемое нормоустановление, а изучать на основе анализа эмпирического материала — свидетельств об опы- те войны и нравственном выборе самих участников боевых действий. Лишь в результате изучения функ- ционирования морального выбора в конкретных ситуациях и осмысления опыта войны возможна ре- конструкция этоса и формулирование этики войны. Спецификатакойпостановкивопросаопределяется

тем, что мы понимаем войну как экзистенциальную ситуацию, вновь пользуясь перефразировкой кан- товских терминов, что война есть «самонавлеченное страдание». В отличие от обычных форм насилия войны создают для индивида экзистенциальную ситуацию некой необходимости насилия, ставя под вопроснепростоотдельныенормыморали, сколько само основание современной морали.

Этос и этика войны не универсальны, поскольку моральные дилеммы различны: нормы военачальни- каотличаютсяотнормсолдата, нормынаступающих отнормобороняющихсяиотнормтех, ктодействует в условиях подпольного сопротивления, нормы по отношениюксоратникам, врагам, гражданским, нор- мы на фронте и нормы в тылу и т. д. Для того чтобы изучать это, потребовалось обратиться к докумен- там — дневникам, мемуарам, переписке, а также к публицистике, ктрактатамповоеннойстратегии, ху- дожественным произведениям, которые были напи- саны участниками военных событий. Нами был вы- бран культурный контекст — страны православной культуры. Это было необходимо, чтобы несколько ограничить поле изучаемого материала. Мы убеж- дены, что фундаментальные истоки морали, в осо- бенности связанные с такими «пограничными» во- просами, как жизнь и смерть, добро и зло, насилие и война, всегда, — если не актуально, то генеалогиче- ски, — укоренены в религиозной традиции, к кото- рой люди принадлежат. Поэтому в нашем издании «сосуществуют» примеры из российской и советской истории, истории византийской армии, сербского эпосаибелорусскойлитературы. Такжепоэтойпри- чине специально исследуется этика православного священнослужителя, реконструируются ситуации, побуждающие обращаться к религиозным практи- камикрелигиозномуоправданиюнасилиянавойне.

В первой части книги рассматриваются общетео- ретические вопросы, связанные с проблемой анали- за этики войны, основные концепты, фундирующие нормативные стратегии поведения участников воен-

ныхсобытий. Вовторойчастиосуществляетсяанализ персонального морального опыта солдат, священ- нослужителей, беженцев, медицинских работников. В числе авторов, помимо П. Боянича, преподавате- ли и научные сотрудники Уральского федерального университета: Департамента философии — доктор философских наук, профессор Е. С. Черепанова (ру- ководитель проекта), кандидат философских наук, доцентА. С. Меньшиков(основнойисполнительпро- екта), старший преподаватель А. М. Давлетшина; Ла- боратории сравнительных исследований толерантно- сти и признания — Г. А. Ведерников и А. Д. Назаров; старший научный сотрудник Института философии и права Уральского отделения Российской академии наук А. С. Луньков (основной исполнитель проекта), заместительдиректорапонаучнойработеИнститута философии Национальной академии наук Беларуси кандидат философских наук, доцент А. Ю. Дудчик (основной исполнитель проекта), аспирант УрФУ Д. М. Латышев. Доктор философских наук, профес- сор факультета философии и социальных наук Бе- лорусского государственного университета И. Н. Си- доренко не входила в научный коллектив проекта, однако предложенный материал исследования это- гоавтора, какпредставляется, концептуальнодопол- нил представленное издание.

Авторы выражают благодарность коллегам та- ких научных и образовательных центров, как Ин- ститут философии Национальной академии наук Беларуси (Минск; Беларусь), Университет Белграда (Белград; Сербия), Центр фундаментальных иссле- дований Юго-Восточной Европы Университета Ри- еки (Црес; Хорватия), Русская Христианская Гума- нитарная академия (Санкт-Петербург) за помощь в предоставлении материалов и проведении научных мероприятий. Также авторы благодарят специ- алистов из Объединённого государственного архива Челябинской области и Государственного истори- ческого архива Омской области за возможность из- учить интересные документы.

ВВЕДЕНИЕ

НАСИЛИЕ И ПРОТИВОНАСИЛИЕ.

О ПРАВИЛЬНОМ СОПРОТИВЛЕНИИ1

Эскиз возможной русской этики войны в контексте «Великой войны»

Хотя текст Ангелики Лайу «Справедливая война восточных христиан и священная война крестонос-

цев» («The Just War of Eastern Christians and the Holy War of the Crusaders»2) предположительно должен был нам помочь в понимании того, что представ- ляла собой теория войны у православных христи- ан, а также оценить их роль в конструировании общей «этики войны» (а это идейно близкое поня- тие или же составная часть всех религий мира), он оказывается недостаточным и не вполне адекватно представляет теорию справедливого применения силы и ее обоснование, ту теорию, которую можно назвать православной (ортодоксальной) и право- верной. В этом небольшом очерке, который будет основой будущей книги, анализируя различные ар- гументы в пользу оправданного насилия в русских текстах и текстах на западных языках, я предложу собственное видение того, как можно сконструи- ровать возможный минимальный ответ на насилие (сопротивление?), а точнее описать, что может со- бою представлять оправданное (или необходимое,

1Исследованиевыполненоприфинансовойподдерж- ке Российского научного фонда (проект № 20-18-00240).

2Этот текст см. в книге: The Ethics of War: Shared Problems in Di erent Traditions / Ed. R. Sorabji, D. Rodin. Oxford: Routledge, 2006. Р. 30–43.

6

или легитимное) противонасилие. Предложенный вариант такого применения силы — правильного, cвоeвременного, и минимальных размеров — дол- жен был бы отвечать двум гипотетическим требо- ваниям. Первое, мы должны признать, что раз- мышления русских философов перед началом и во время первой мировой войны (а это было почти сто лет назад) о войне и силе являются на самом деле лучшей моделью, которую в теории насильствен- ного действия создали восточное христианство и русская философия. Второе, эта модель должна быть способна конкурировать c уже существующи- ми проблемами и аргументами, которые мы сегод- ня, прежде всего в англосаксонском мире, называ- ем «этикой войны» или «этикой (не)справедливой войны».1

Необходимость реактуализации ряда важных текстов философов, писавших на русском языке сто лет назад, и свое намерение обнаружить в этой эпо- хе похожую проблематику и ключевыe аргументы могут быть пояснены следующим образом. Если мы допускаем, что гуманитарные науки обязаны непрестанно переосмыслять виды и оправданность насилия, обновлять устаревшие подходы и констру- ировать новые институты, в которых исследователи, сотрудничая, будут формулировать границы допу- стимого применения насилия, тогда деятельность русских философов в начале прошлого века могла

1 Термин «этика войны» должен относиться и к раз- личнымтекстамидискуссиямовойне, которыепытаются обосновать справедливость вьетнамской войны и различ- ных военных вмешательств США, начиная сo второй по- ловины прошлого века и до наших дней. Обычно книга МайклаУолцера(Walzer M. Just and Unjust Wars. New York: Basic Books, 1977) и полемика, которую она вызвала, счи- таются началом нового обсуждения справедливой войны и ее этических границ. Под редакцией Б. Н. Кашникова опубликован сборник трудов «Этика войны и мира: исто- рия и перспективы исследования» (СПб.: Алетейя, 2016).

7

бы быть аналогична созданию новой теории войны на английском языке и на иврите в течение послед- них тридцати лет.

Существует несколько необходимых условий, чтобы писать о войне и применении силы, и эти ус- ловия соблюдены в текстах теоретиков, о которых идет речь:1 а) в основном все эти тексты (и книги) написаны во время или непосредственно после од- ного из масштабных массовых военных конфлик- тов, в котором участвовали все великие державы; б) война, которую назвали «Великой войной», ста- ла таковой именно из-за убедительных аргументов в пользу применения силы и военных действий (предложенных теоретиками, прежде всего фило- софами, на всех языках и во всех странах), на кото- рые реагировали все известные умы того времени; в) тон противостояния или положительногo вос- приятия в изложении сoбственных размышлений о войне и силе почти или полностью исключил так называемую религиозную фразеологию,2 что оз-

1Самые известные, конечно же, Бердяев, Франк, Ильин, Трубецкой, Карсавин, Булгаков, Степун, Федо- тов, Эрн и Розанов. Все они пишут о войне и развивают тему допустимого и недопустимого применения силы. Hекоторые из них также публикуют свои тексты о силе на других языках (немецком и французском), а некото- рые философы (к примеру, Эрн, Ильин, Трубецкой) в те- чение декабря 1914 г. путешествуют по России и читают публичные лекции о смысле войны и праведной борьбе

сврагом.

2«Религиозная фразеология» — синтагма, придуман- ная противниками идей Ильина об оправданности силы, борящейся со злом. Например, термин «зло» (или «не- приятель божий», «безбожник») принадлежит к этому регистру сформулированных им максималистских поня- тий. Этот термин мы находим уже у Соловьева (когда он говоритовойне), какиуТрубецкогоиБердяева. Опробле- ме зла в русской религиозной философии писал в 1930 г. Николай Бубнов.

8

начает, что эти тексты не являются памфлетами и не содержат поверхностные призывы к войне или столь же поверхностные отрицания ее значения.1 Конкретные аргументы, детальная реконструкция причинвпользуилипротивприменениясилывраз- личных ситуациях, теории оправдания тогдашней войны, которые естественным путем перерастают в размышления о войне как таковой (или о любой войне),2 явились следствием конфликтов на разных уровнях, заставляющих авторов писать разумно и очень осторожно.

—Зарубежные (не только русские) философы внимательно следят за философскими публикация- миовойневдругихстранаx — участницахконфлик- та. Война как сплетение событий (а события — это перемены, которые так или иначе преобразуют су- ществующее положение вещей и взаимоотношения различных факторов) повышает внимание и под- держивает бдительность философов.

—Конфликт с «германским духом» представ- ляет собой попытку найти причины немецкого ми- литаризма или попытку вообще связать немецкую

1 Один из хороших примеров — недавно опубликованноe гениальное письмо Максимилиана Во- лошина, написанное в ноябре 1916 г. военному мини- стру Шуваеву, в котором Волошин настаивает на своем индивидуальном праве не желать воевать и не занимать- ся пропагандой, а потому не имеет намерения мешать желающим идти на фронт. Поскольку я европеец, го- ворит в начале письма Волошин, я не хочу воевать, так как осознаю «единство и неразделимость христианской культуры».

2 В сборнике «Судьба России» (1918) опубликова- на короткая статья, цитирующая Бердяева, который 26 июня 1916 г. настаивал, что хочет говорить не о текущей войне, a о войне вообще, задаваясь вопросами, что пред- ставляет собой война и как философски осмыслить вой- ну (Бердяев Н. Мысли о природе войны. М.: Русская идея, 1997. С. 255).

9

пониманию справедливой войны. Русское, или православное, понимание войны a priori исключа- ет какой-либо империализм, институт наступа- тельной войны и все формы превентивного при- менения силы.1

— В конце концов, великая война и великие тек- сты, которые тогда печатались по-русски, служат введениемвещеодинконфликт, из-закоторогo сама Россия в скором времени разделится на два фронта вовремя«великой» гражданскойвойны. Тоесть, мне думается, чтотематизациядопустимых, легитимных форм насилия, которые применялись во время вой- ны, становитсяболеетонкойимягкой, посравнению

сполностью новой формой насилия, которая одно-

1Православноепониманиевойныдолжнобылобыть полностью противопоставлено антисемитской фразе- ологии Достоевского. Отрывок Достоевского из «Днев- ника писателя» (апрель 1877. Война. Мы всех сильнее) парадигматичен потому, что легко можно заметить, как создается псевдорусское или «православное» понима- ние оборонительной войны, в котором на самом деле наличествует большое количество «наступательных» или «воинствующих» характеристик. Достоевского рас- трогало объявление войны, так как еe цель — защитить братьев-славян. Война — это большой шаг, который прекращает все постылое и который должен внести перемены, освежающие воздух (здесь Достоевский как будто списывает у Гегеля). Hачнется «живая жизнь», и всем покажут, где раки зимуют: разным русским и ино- странным мудрецам, исконным врагам, тысячам евро- пейских евреев и вместе с ними «миллионам жидов- ствующих „христиан“». «Не понимают они и не знают, что если мы захотим, то нас не победят ни жиды всей Европы вместе, ни миллионы их золота, ни миллионы их армий, что если мы захотим, то нас нельзя заставить сделать то, чего мы не пожелаем, и что нет такой силы на всей земле». Война приносит спасение, суть войны не убийство, а самопожертвование, война несет вечный миp и общее объединение и т. д.

12

временно вызревает.1 Великая война, которая раз- растается до стадии братоубийства и превращается в революцию, должна была повлечь за собой иссле- дование допустимого применения силы и призыв правильно отвечать (сопротивлением) силe, чтобы эффективно прервать и остановить насилие.

Сила и прекращение насилия

Сейчас мы вернемся к заголовку, к словам «про- тив» и «сопротивление», и некоторым философ- скимпроблемам. Словаиззаголовка— «противона- силие» и «ненасилие» — очень редко используются

втекстах и книгах упомянутых русских философов.2

1Ленин не использует синтагму «революционное на- силие» (это синтагма Вальтера Беньямина). Свои лучшие страницы о насилии Ленин пишет на тему диктатуры пролетариата («Диктатура пролетариата есть самая сви- репая, самая острая, самая беспощадная война нового класса против врага...»). Насилие пролетариата он также понимаеткакпротивонасилиеикакпротивостояниевра- гу, т. е. насилию буржуазии (Ленин В. И. Теория насилия.

М.: Алгоритм, 2007. С. 214–215).

2Толстой также не употребляет слово «ненасилие». Синтагма non-violence в настоящее время широко ис- пользуется в английском и французском языках. «Наси- лие» (Gewalt, violence) — термин, который на сегодняш- ний день употребляется в этом контексте и у которого

внастоящий момент есть определенное преимущество перед такими терминами, как сила, мощь или власть,

вслучаях, когда речь идет об оправдании или легитима- ции (насилия) или когда темой становится отношение к праву («насилие и право»). Хотя у Паскаля, Спинозы или Руссо сила или мощь имеют преимущество над словом «насилие» в контексте права, у Канта, Якоби и Гегеля слово Gewalt принципиально связано с правом (Recht) или с источником права. Кант в своих лекциях настаи- вает, что без насилия право невозможно институцио-

13

На это существует несколько причин. Основной причиной является попытка избежать определен- нойтрадиции, которуюотстаиваетТолстойиеготе- ория о неиспользовании силы,1 т. е. нeприменении «насилования» (он употребляет именно это слово). Насилование Толстой определяет как акт или дея- тельность, направленные в сторону лица, которое их не принимает или не желает. И Ильин, и Франк насилие разумеют, как и Толстой, как грубую ата- кующую силу, поэтому насилие никогда не может быть оправданным.2 В этом смысле противостоя-

нализировать (<…> dass ohne Gewalt kein Recht gestiftet werden kann — «Лекции по метафизике морали по кон-

спектам Вигилантия») (Kant I. AA XIX: Handschriftlicher Nachlaß. Moralphilosophie, Rechtsphilosophie und Religionsphilosophie. Stable. URL: https://korpora.zim.uni-duisburg- essen.de/kant/aa19/564.html (дата обращения: 30.06.2020). Bd. 27. S. 515) или что в контексте внешней справедливо- сти надо начать с установления меры достаточного наси-

лия (<…> die Erichtung einer gnugsamen Gewalt) (Ibid. Bd. 21. S. 564 (рефлексия 7957)). Тем не менее иногда, особен- но когда речь идет о § 28 «Критики способности сужде- ния» Кантa, терминGewalt непереводитсякак«насилие». На русский или сербский языки Gewalt переводится как «власть», а на английский как dominion или dominance. См.: Гусейнов А. А. Понятия насилия и ненасилия // Во- просы философии. 1994. № 4. С. 35–41.

1У текста «Царство Божие внутри вас» (1890–1893), ко- торый Толстой первоначально намеревался печатать в ка- честве предисловия к русскому переводу Non-resistance catechisme христианского пацифиста Адина Баллоу, было два альтернативных названия, которые Толстой вы- черкнул в своем черновике: «О непротивлении злу наси- лием, о церкви и об общей воинской повинности» и «Уче- ние христианское не как мистическое учение, а как новое жизнепонимание».

2Кроме того, и Ильин, и Франк, юристы по образова- нию, предпочитают слово «сила» (force; Macht) (хотя пе- ревод слова Macht словом «сила» совершенно необычен)

14

ние насилию (нападению) может называться ис- ключительно силой, и онo должнo отличаться от насилия. Если насильник нападает, покоряет, пре- зирает — сила, которая ему противостоит (или сила, с которой ему сопротивляется праведник) его на самом деле останавливает, прерывает, отторгает, умиротворяет, и в этом смысле такую силy надо по- нимать, парадоксально, как ненасильственную и не содержащую в себе насилования.

Это, по сути, стилизация и реконструкция ключевой идеи Толстого о нахождении совершен- но другой и новой силы («Теперь время сознания этой силы»).1 А именно, сопротивление сторонни-

и таким образом отдают дань одной очень сложной тра- диции юридических текстов, темой которых было отно- шениесилыиправа. Этатрадицияначинаетсявсередине XIX в. идлитсядоВеймарскойреспублики. См.: F. Lassalle 1863; R. von Stinzing 1876; A. Heilinger 1880; A. Merkel 1881; J. Binder 1921; R. Stammler 1925; M. Darmstachter 1926; P. Hansel 1930. Макс Шелер в своей знаменитой книге, на- писанной в 1915 г., видит возможно ключевое различие между Macht и Gewalt: «Сила (Macht) также представля- ет собой еще и дух. В отличие от насилия (Gewalt), чья природа глупа, мертва и сведена на физическое» (Scheler M. Der Genius des Krieges und der Deutsche Krieg. Leipzig: Verlag der Weissen Bücher, 1915. S. 10).

1 Это предложение находится в самом конце краткой рyкописи «О насилии», написанной, как кажется, в нача- ле шестидесятых годов, и где мы находим несколько ин- тересных идей, позднее или не развитых, или включен- ных с искажениями и потерями в другие размышления Толстого о насилии. Кроме первого определения силы, связи насилия и справедливости, идеи о насилии боль- шинства над меньшинством в рамках общества (которая с вариациями появляется и позднее), Толстой вводит в

употребление идею универсальности, «общей справед- ливости» («общая идея справедливости включает в себя идеи общей свободы и равенства и отсутствия насилия»). Здесь Толстой — когнитивист, предшественник Джо-

15

кам Толстого, оказываемое Ильиным и Франком (и не только ими),1 явилось следствием очень точ- ного и детального прочтения его текстов в перво- источнике. Сопротивление наследникам Толстого или «духу времени», окрашенному различными позициями Толстого и «псевдо-Толстого»,2 пара- доксально включаeт в себя некоторого «исконного» Толстого в теории (не)сопротивления насилию и на- хождении силы (позднее Толстой так или иначе на- стаивает на том, что это любовь), которая должна навсегда отложить насилие.3 Точнее, создается впе-

на Ролза: «Достижение общей идеи справедливости, и совершенно[е] уничтожениенасилия, следовательно, воз- можно бы было тогда, когда бы все человечество в одно время имело одну и ту же идею». «Иметь идею» — это эпистемическое предприятие. Для того, чтобы достичь «согласия человечества», и зная, что «идея передается на- силием и словом» (это очень интересно и всегда под во- просом), Толстой настаивает, что развитие идеи общeй справедливости нужно реализовать «уничтожением на- силия посредством насилия» и книгой, «книгопечатани- ем» (обеэтиидеипозжебылисовершеннозабыты). Здесь скрывается ответ на вопрос, как Толстой борется против насилия: написанием и публикацией текстов и книг.

1«<…> эта группа морализующих публицистов не- вернопоставилавопросиневерноразрешилаего» (Ильин И. А. О сопротивлении злу силою. С. 9).

2«<…> перевернуть раз и навсегда эту „толстовскую“ страницу русской нигилистической морали» (Демидов И. Творимаялегенда// И. А. Иљин: Pro et Contra. С. 566). Поле- мика Ильина с Бердяевым на самом деле является дискус- сиейозначенииТолстоговпервыегодыпослереволюции.

3Внимательное чтение Толстого Ильиным и его острая критика все же делает возможным следующий вывод: «Нет сомнения, что граф Л. Н. Толстой и примы- кающие к нему моралисты совсем не призывают к тако- му полному несопротивлению <...> напротив, их идея со- стоит именно в том, что борьба со злом необходима <...>» (Ильин И. А. О сопротивлении злу силою. С. 16).

16

чатление, что взгляды Толстого, сформированные в разныхфазахеготворчества, гармоничновписались в новое мышление о войне и силе и таким спосо- бом регулируют этику праведного применения силы. Я не уверен, что возможно последовательно представитьпозициюТолстого, нововсякомслучае можно перечислить некоторые его идеи, узнавае- мые в этих текстах, тематизирующих войну и наси- лие. Толстой сначала призывает отнестись к войне, т. е. к крайнему насилию, со всей серьезностью и тематизировать вoйну как феномен (хотя он слиш- ком быстро приходит к заключению, что «цель во- йны — убийство»). В третьем томе «Войны и мира» он пишет: «Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в во- йну. Надо принимать строго и серьезно эту страш- ную необходимость». Затем Толстой ставит под со- мнение известную и тривиальную идею о том, что общество основано на насилии, и делает это двумя способами: утверждая, что насилие не может стать средством объединения людей (насилие разъеди- няет) и что насилие создает ложное единство, «по- добие справедливости», т. е. подобие общества. В тематизации насилия ни до, ни после Толстого мы не находим такую специфическую связь между жизнью и насилием. «Жизнь, построенная на на- чалах насилия, дошла до отрицания тех самых ос- нов, во имя которых она была учреждена».1 Толстой пытается освободить жизнь от насилия или найти «силу жизни», которая не может основываться на насилии. Он высказывает две новые мысли о власти и о связи власти и насилия (гораздо раньше Мише- ля Фуко): первая мысль о том, что «oснова власти есть (всегда) телесное насилие», и вторая — «но ведь властвовать значит насиловать, насиловать значит делать то, чего не хочет тот, над которым соверша-

1 Tolstoy L. The Kingdom of God Is Within You: Christianity not as a Mystic Religion but as a New Theory of Life / Transl. C. Garnet. New York: The Cassell Publ. Co., 1894.

17

ется насилие, и чего, наверное, для себя не желал бы тот, который совершает насилие; следовательно, властвовать значит делать другому то, чего мы не хотим, чтобы нам делали, т. е. делать злое».1 В кон- це концов, последняя операция Толстого, которая будет иметь различные последствия для дальней- шей истории «не-насилия», заключается в переносе силы (силы жизни)2 из внешнего мира во внутрен- ний мир каждого человека, в индивидуальное: «(T) от, кто чувствует достаточно силы в самом себе... не станет прибегать к насилию».3

1Ibid.

2ВИсповедиЛ. Н. Толстойпишет: «Яищуверу, силы жизни, а они ищут наилучшего средства исполнения перед людьми известных человеческих обязанностей. И, исполняя эти человеческие дела, они и исполняют их по-человечески», т. е. с применением насильственных ме- тодов (Толстой Л. Н. Исповедь. В чем моя вера? Л.: Худ-

лит, 1991. Т. 7. С. 105).

3Толстой Л. Н. Путь жизни // Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 45. М.: Худлит, 1956. C. 205. Не- насилие— этосилавпониманииГандииСимоныВайль. Толстой, к сожалению, не объясняет, как эта сила, кото- рую он зовет любовью, «действует» перед лицом насилия другой стороны и как она принимает насилие (Эмману- эль Левинас позднее разовьет эту сцену и добавит к ней новый протокол — за насилие другого надо мной я на самом деле несу ответственность). Во всяком случае, Тол- стой напрасно приписывает эту экономию насилия ис- ключительнохристианствуилиправославию(кпримеру,

вТалмуде существуют различные фрагменты, в которых любовь превращает врага в друга или где нужно кормить врага. См.: Kimelman R. Non-Violence in Talmud // Judaism. 1968. Vol. 17, N 3. Р. 316–334). Кроме того, Толстому по-

стоянно недостает терпения проверить свою «теорию», детально отвечая на различные примеры, которые под- разумевают срочное применение силы: «насильственное предотвращение попытки самоубийства», «применение силы ради защиты жертвы от нападения», или извест-

18

Какая эта сила и как описать такую силу (про- тивонасильственную силу или силу, сопротивляю- щуюся насилию), как ее оправдать, и может ли тот, ктоееприменяет, делатьэтоэтичноибезошибочно (Ильин говорит иногда о «негреховном нанeceнии несправедливости»)? Вероятно, более точное объ- яснение оправдания или попыток оправдания применения силы в качестве ответа на насилие, как и описание «природы» самой силы (тут я прежде всего имею в виду сферу ее влияния, а не технику ее применения, хотя она тоже достойна обсуждения), прояснили бы положение, в котором находятся ак- торы этого действа (насильник, который должен остановиться, иобъектнасилия, которыйдолженне только остановить насилие, но и сам остановиться перед насильником).

Оправдание, если оно успешно, превращает силу в противонасильственную силу. Какова связь между «оправданиeм силы» (а только оправданная силанеявляетсянасилием) ипротивостояниeмили сопротивлением? Всегда ли эта связь подразумева- ется?

Причина или оправдание, или легитимация силы не являются синонимами (или не находятся в синонимии; Ханна Арендт, к примеру, утвержда- ет, что насилие [violence или Gewalt] может быть ле- гитимным, но не оправданным, а Карсавин говорит, что сила может быть необходимой, но не оправдан- ной1). Если мы временно забудем о различиях меж- ду «оправданной силoй» и оправданным насилием (насилие по определению атакующее и аггрессив- ное и не может быть оправданным или необходи- мым в контексте «русского» или «православного»

ный пример убийства ребенка в письме Эрнесту Говарду Кросби от 12 января 1896 г.

1 См.: Карсавин Л. Церковь, личность и государство. Прагa, 1927. Николай Лосcкий также не признает прото- кол оправдания (допустить как необходимость не значит оправдать).

19