2834

не «продуктом культуры», а «явлением природы»; он не скрывает свои коннотативные значения, он их «натурализует» и потому вовсе не случайно паразитирует на идеологически нейтральных знаках естественного языка: вместе с наживкой, которой служат эти знаки, он заставляет потребителя проглатывать и крючок идеологических смыслов.

На обложке журнала изображен молодой африканец во французской военной форме; беря под козырек, он глядит вверх, вероятно, на развевающийся французский флаг. Таков смысл изображения. Но прекрасно понятно, что хочет сказать это изображение: оно означает, что Франция — это великая Империя, что все ее сыны, независимо от цвета кожи, верно служат под ее знаменами и что нет лучшего ответа критикам так называемой колониальной системы, чем рвение, с которым этот молодой африканец служит своим так называемым угнетателям. Это форма мифа или мифологический концепт.

Вечная игра в прятки между смыслом и формой составляет самую суть мифа. Форма мифа — не символ; африканский солдат, отдающий честь, не является символом Французской империи, он слишком реален для этого, его образ предстает перед нами во всем своем богатстве, жизненности, непосредственности, простодушии, неоспоримости. И в то же самое время эта реальность несамостоятельна, отодвинута на второй план, как бы прозрачна; немного отступив, она вступает в сговор с явившимся к ней во всеоружии концептом «французская империя»; реальность становится заимствованной.

Если говорить точнее, в концепт впитывается не сама реальность, а скорее определенные представления о ней; при переходе от смысла к форме образ теряет какое-то количество знаний, но зато вбирает в себя знания, содержащиеся в концепте. На самом деле, представления, заключенные в мифологическом концепте, являются смутным знанием, сформировавшимся на основе слабых, нечетких ассоциаций, это «конденсат неоформившихся, неустойчивых, туманных ассоциаций; их единство и когерентность зависят прежде всего от функции концепта»1.Как это ни парадоксально, но миф ничего не скрывает; его функция заключается в деформировании, но не в утаивании. Однако подобная деформация не ведет к полному исчезновению смысла; африканец присутствуют в мифе, поскольку концепт нуждается в нем; его как бы урезают наполовину, отнимая память, но не существование. Язык целиком поступает в услужение концепту. Концепт именно деформирует смысл, но не упраздняет его; это противоречие можно выразить так: концепт отчуждает смысл.

Язык современного общества потребления в принципе мифологичен. Слова имеют социальный смысл зависящий от идеологического наполнения, от сиюминутного социокультурного контекста. Эти дополнительные смыслы представляют собой коды социальных групп. Миф это, собственно, и есть совокупность таких коннотативных означаемых. Но миф стремится скрыть это обстоятельство и выглядеть как явление природы, он натурализует социальное. Миф в данное время выражается всей окружающей человека обстановкой,

1 Ролан Барт. Избранные работы. М. 1989. – 589с. - С. 84.

21

которая подверглась тотальной организации. Все это мифические послания призванные скрыть неприятные стороны реальности, создать и укрепить приятные иллюзии. Главным средством такого процесса служит мода. Она эффективный мистификатор создающий идеальный мир моделей, образов. Мода выдает культурные конструкции характерные для ограниченного отрезка человеческой истории за нечто вечное. Источником мифологии являются также неразрывно связанные с модой реклама, пресса, которые наработали множество приемов мистификации и риторику, отвечающую этим целям.

В параграфе 2.3 - «Постмодерн и социальная структура общества потребления» - выявляются специфические черты, присущие общему духу современности, которые проявляются в различных областях общественной жизни.

Характеризую архитектуру нашего периода Лиотар пишет, что она представляет собой «своеобразный «бриколлаж»: изобилие цитат-элементов, заимствованных из предшествующих стилей и периодов, как классических, так

исовременных; недостаточное внимание к окружению и т.д.»1 Это можно отнести и ко всей постмодернистской культуре в целом. Наличное культурное состояние переживается как «исключающее какую бы то ни было новизну», все

уже было, обо всем уже сказано. Как выразился Умберто Эко: «прошлое ставит нам условия, не отпускает, шантажирует нас»2

Сегодня всюду наблюдается упадок того доверия, которое западный человек на протяжении последних двух столетий питал к принципу всеобщего прогресса человечества. Эта идея возможного или необходимого прогресса основывалась на твердой уверенности, что развитие искусств, технологий, знания и свободы полезны человечеству. Правда, велись споры о том, кого нужно освобождать. По прошествии этих двух столетий обнаружились явления, которые противоречат общей установке прогресса и освобождения. Лиотар пишет: «Ни либерализму, экономическому или политическому, ни различным

течениям внутри марксизма не удалось выйти из этих двух кровавых столетий, избежав обвинений в преступлениях против человечества»3.

Изменился по своей форме и капитализм. Складывается единое мировое хозяйство. Капитализм стал мультинациональным. Оригинальной версией современности, считает Бодрийяр, является Америка, остальные страны это копии, дубликаты «с субтитрами». Законодательная роль разума утрачивается, уступая место сиюминутным, материальным интересам. Именно в этом состоит разрыв в мировоззрении людей, который произошел в Европе после войны, а теперь и у нас. Именно он является разграничительной чертой между модерном

ипостмодерном. Начался разрыв с сомнения, с утраты доверия к традиционным схемам объяснения социальных явлений.

Различие между модернисткой и постмодернистской ментальностями (установками, точками зрения, формами мышления) это различие между

1 Лиотар Ж.-Ф. Зметки о смыслах «пост». Иностранная литература, 1994, № 1, С55.

2 Цит. по: Можейко М. Статья «DEJA VU» (фр. «Уже виденное»). Постмодернизм. Энциклопедия. Минск. 2001.

3 Лиотар Ж.-Ф. Зметки о смыслах «пост». Иностранная литература, 1994, № 1, С. 57.

22

законодательным и интерпретирующим разумом. Постмодернистская философия – это философия случайного мира и случайного знания, где граница между миром и знанием неопределенна и нежелательна как таковая. Вместе с этой границей уходят все сакральные границы «платонического дискурса»: между субъектом и объектом, внутренним и внешним, смыслом и бессмыслицей, знанием и мнением, определенностью и случайностью, истиной

изаблуждением1 Множественность интерпретаций это конститутивное свойство знания. Сама природа мира внутренне плюралистична и случайна. Поэтому не существует единственно верной интерпретации с этой точки зрения, и в этом смысле никто не имеет права претендовать на обладание истиной. Множественность интерпретаций, существование конфликтующих знаний перестает быть нежелательным, хотя и временным и, в принципе исправимым, и становится конститутивным свойством знания. Это полностью противоречит традиции человеческой мысли, где сохраняется иерархия культурных ценностей

ихудожественного вкуса.

Отсутствие корней, одиночество, отчуждение, потерянность «в мире организованных других» все это является кошмаром нашего современника. Другие (то есть отличные от нас с вами), на расстоянии всегда кажутся на зависть «хорошо устроенными», «интегрированными», «организованными» и уверенными в своей идентичности. Это не может не вызывать у человека стремления вновь найти свое родное, свое сообщество где он чувствовал бы себя уютно как дома. Бауман пишет по этому поводу: «...век постмодерна, непредзаданности fur sich или осознающей самое себя случайности, представляется думающему индивиду одновременно и веком сообщества: страсти к сообществу, поиск сообщества, изобретения сообщества, фантазирования сообщества»2.

Для описания такого мира, как наш – мира, где навязчивость сообщества бьет в глаза, Мишель Мафсоли предложил понятие «неотрайбализм» (новые племена или, буквально, «новоплеменность»). «Неотрайбы», племена современного мира, образуются, по идее, наоборот, через множество индивидуальных актов самоопределения «Неотрайбы» – это средства индивидуального самоопределения. Они появляются в результате усилий индивида по собственному конструированию. Неизбежная незавершенность и отчаяние, связанные с этими усилиями, ведут к расформированию «неотрайбов» и их смене.

Лиотар определяет до-постмодернистскую культуру как культуру «больших нарраций» («метанарративов»), как определенных социокультурных доминант, своего рода властных установок, задающих легитимизацию того или иного (но обязательно одного) типа рациональности и языка. К метанаррациям Лиотар относит новоевропейские идеи эмансипации и социального прогресса, гегелевскую диалектику духа, просветительскую трактовку знания как инструмента разрешения любых проблем и т.п. В противоположность этому культура эпохи постмодерна программно ориентирована на семантическую

1 Бауман З. Философия и постмодернистская социология. Вопросы философии. 1993, № 3, С. 56 2 Там же.

23

«открытость существования», реализуемую посредством «поиска нестабильностей», «ликвидацией принципа идентичности», парадигмальным отсутствием стабильности как на уровне средств и организации, так и на уровне семантики. Это перекликается с идеями синергетики в современном естествознании и теории катастроф Р. Тома, где понятие «стабильная система» является лишь частным случаем более сложных реальных процессов. Мир оказался более сложным чем теории. Эпоха постмодерна — это эпоха крушения «метарассказов» как принципа интегральной организации культуры и социальной жизни. Специфику постмодернистской культуры — с точки зрения характерной для нее организации знания — Лиотар усматривает в том, что в ее контексте «большие повествования утратили свою убедительность, независимо от используемых способов унификации». Собственно, сам постмодерн может быть определен, по Лиотару, как «недоверие к метаповествованиям», — современность характеризуется таким явлением, как «разложение больших повествований» или «закат повествований». Дискурс легитимации сменяется дискурсивным плюрализмом; санкционированный культурной традицией тип рациональности — вариабельностью рациональностей, фундирующей языковые игры как альтернативу языку. «Великие повестования» распадаются на мозаику локальных историй, в плюрализме которых каждая — не более чем одна из многих, ни одна из которых не претендует не только на приоритетность, но даже на предпочтительность. Само понятие «метанаррация» утрачивает ореол.

Нынешний этап пирроного кризиса фокусируется на силе сообщества, на его способности делать выбор правильным, он не призывает индивида, лишенного надчеловеческих гарантий истины, к недоверию безошибочной мудрости, и обращению к собственному здравому смыслу, он убеждает его, освобожденного от давления со стороны правдодателей, довериться теплым объятиям сообщества. Сообщество оказывается в самом центре скептицизма сегодняшнего интерпретирующего разума. Беседа и поиск согласия – служат архиметафорой этого разума, противопоставляющей его тем командным порядкоохранительным силам, которые поддерживаются его законодательным оппонентом.

В Заключении диссертации подводятся итоги проведенного исследования, формулируются выводы, обобщающие основные положения проделанной работы, и намечаются перспективы дальнейшего исследования.

Вторжение способа жизни потребительского общества в традиционные общества разрушает их, образует гибриды новых и старых форм, таким образом, можно сделать несколько предварительных выводов.

Во-первых, такое уже было во времена распада Римской империи, во времена возникновения скептицизма. Боязнь обольщения в скептицизме это то же, что отказ от метанарраций, уравнивание высокого и низкого.

Во-вторых, распад старого порядка привел к неизбежному смешению частей, частиц старого. (Руины) Отсюда сосуществование разнородного.

В-третьих, мы находимся в такой стадии изменений, когда еще не проявились контуры нового порядка. Именно поэтому идет только констатация конца того или иного явления, констатация угасания развития в рамках старого

24

порядка (парадигмы).

В-четвертых, общество представляет собой множество нечетко оформленных групп людей, которые временно объединяются общими ценностями эстетического порядка, они появляются и исчезают.

В-пятых, повсюду господствует принцип моды, принцип актуальности, поэтому возникает убеждение, что все происходящее игра случая.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

Публикации в журналах, входящих в перечень ВАК:

1. Калинин А. С. Потребление как образ жизни / А. С. Калинин // Вестн. КГУ им. Н.А. Некрасова. Вып. № 12 – Кострома: Кос. гос. ун-т им. Н.А. Некрасова, 2006. – С. 147 – 150.

Публикации в других изданиях:

2.Калинин А.С. Философское осмысление проблемы синтеза естественнонаучного и гуманитарного дисциплинарных пространств / А. С. Калинин // Профессиональное образование в провинции – перспективы социокультурного развития северо-востока Костромской области: Материалы региональной научно-практической конференции, 26 апреля 2005 г. - Шарья, 2005 - . – Кострома: ГОУВПО КГУ им. Н.А. Некрасова, 2005. С. 170 − 175.

3.Калинин А. С. О некоторых практиках постмодерна / А. С. Калинин

//Неклассическое общество: векторы развития: материалы Всерос. науч.-практ. конф./Владим. юрид. ин-т; Каф. гуманитар. дисциплин. – Владимир, 2008. – С. 255 – 258.

4.Калинин А. С. О статусе знания в современном обществе / А. С. Калинин

//Поветлужье: проблемы, тенденции и перспективы социокультурного развития региона: материалы межрегиональной научно-практической конференции, г. Шарья, 18 апреля 2008 г. / сост. А. М. Базанков, А.П. Липаев. – Шарья: Шарьинский филиал КГУ им. Н. А, Некрасова, 2008. – С. 106 – 113.

5.Булдаков С. К., Калинин А. С. Современная духовная ситуация /

С.К. Булдаков, А. С. Калинин // Поветлужье: проблемы, тенденции и перспективы социокультурного региона: материалы межрегиональной научнопрактической конференции, г. Шарья, 18 апреля 2008 г. / сост. А. М. Базанков, А. П. Липаев. – Шарья: Шарьинский филиал КГУ им. Н. А. Некрасова, 2008. –

С.74 – 83.

25