Культура Византии. VII-XII вв
.pdf
ты в трактатах Х в. чистым теоретизированием. Подобное мнение находится в противоречии с указаниями нарративных источников, в частности того же Льва Диакона. Пехота постоянно фигурирует в его описаниях военных сражений, проявляя иногда себя как наиболее жизнеспособный род войск. Так, в результате поражения от болгар византийцы потеряли почти всю конницу и обоз, и только пехотные части смогли вернуться к «римским пределам» (Leon. Diac. X. 8). Значительной также была роль пехоты в организации лагеря, в несении караульной и разведывательной службы. Длительное сохранение пехоты в составе действующей армии являлось одной из отличительных особенностей византийской военной организации по сравнению с Западом.
Что касается рекомендаций «Тактики» относительно порядка совершения маршей и обеспечения безопасности движения (гл. IX), то они {284} практически не отличаются от аналогичных указаний Маврикия. На основании старых военных трактатов составлены гл. X, рассказывающая об обозе, и гл. XI, посвященная вопросам лагерного устройства. Также из «Стратегикона» почерпнуты основные идеи, касающиеся руководства боем, организации взаимодействия различных родов войск и элементов боевого порядка, использования результатов боя, в зависимости от его благоприятного или неблагоприятного исхода.
В гл. XV, посвященной осаде и обороне крепостей, фактически полностью обойден вопрос об осадной технике. Отдельные механизмы и приспособления лишь упомянуты по ходу изложения (TL. XV. 19) — относительно деталей этого вопроса читатель отсылается к трактатам древних. Рассматривая различные варианты взятия крепостей штурмом и блокадой, автор отдает явное предпочтение второму способу. Главная цель осаждавших — не давать противнику ни минуты покоя, постоянно тревожить его, поддерживая в состоянии максимального напряжения (TL. XV. 16).
Важные сведения содержатся в гл. XVII, обобщающей опыт ведения пограничных войн против грабительских нападений конных кочевников. В литературе уже давно было отмечено, что эта глава — одна из лучших в трактате как по содержанию, так и по форме, и к тому же она отличается значительной самостоятельностью 8. Здесь Лев касается общих проблем подготовки к войне не только армии, но всего государства в целом или по крайней мере той его области, которой угрожает вражеское нашествие (TL. XVII. 79—86). Среди первоочередных мероприятий перечисляются укрепления крепостей, эвакуация людей и скота, организация непрерывного наблюдения за врагом. Однако главная забота полководца должна заключаться в подготовке боеспособной армии, постоянно угрожающей вторгнувшимся врагам. Лучшее же средство, с помощью которого можно добиться ухода врага из пределов страны, состоит, по мнению Льва, в осуществлении вторжения на вражескую территорию. Если же неприятель, узнав о вторжении, устремится против этой армии, ее нужно спешно вывести с территории врага другим путем, не ввязываясь в бой (TL. XVII. 81—82). Тем самым будет достигнуто освобождение захваченной врагом территории без ущерба для собственной армии — идеал, к которому всегда стремится обороняющаяся сторона.
Материал гл. XVII «Тактики» знакомит нас с внешнеполитической ситуацией, в которой находилась империя во времена Льва,— ситуацией постоянной напряженности на границах, непрерывных пограничных стычек, особого промежуточного состояния между войной и миром, когда, говоря словами автора трактата, уже «не господствует мир, но война еще не проявилась с очевидностью» (TL. XVII. 1). Естественно, что империи приходилось напрягать все силы, чтобы поддерживать свой военный потенциал на уровне постоянной мобилизационной готовности.
Военно-политическая доктрина, пронизывающая «Тактику Льва», имеет ярко выраженный оборонительный характер. Подчеркивая необходимость быть всегда готовым к войне, обеспечить перевес сил над врагом, сохранять постоянную бдительность. Лев не рекомендует нападать {285} на врага первым. Он говорит о себе как о решительном стороннике мира, добрососедских отношений с другими странами, справедливости во внешней политике. К военным действиям следует прибегать лишь тогда, когда столкновение спровоцировано неприятелем. Тогда появляются законные основания для применения силы, война приобретает справед-
8 Jähns М. Geschichte der Kriegswissenschaften. München; Leipzig, 1889. Abt. 1, S. 167.
ливый характер, и вести ее нужно с уверенностью в помощи божественного провидения
(TL. II. 48—50).
Особая приверженность Льва миру, его призыв «не обагрять землю кровью ни соплеменников, ни варваров» (TL. II. 49) приобретает специфическое звучание. Объяснение этому не следует выводить из религиозно-этических доктрин, исповедуемых Львом,— оно вытекает из общего кризисного состояния военной организации империи на рубеже IX и Х столетий.
Материал трактата Льва свидетельствует, что империя проводила в это время политику обороны на всех фронтах. Военный потенциал государства поддерживался чрезвычайно дорогой ценой. Громадные средства тратились на подготовку к войне, но от ее ведения Византия обычно стремилась уклониться. Значительная масса производительных профессий отвлекалась на обеспечение военных нужд государства; их труд в этих условиях не приносил непосредственного хозяйственного эффекта. Складывалось парадоксальное положение: чем больше экономических усилий и финансовых средств тратилось империей на обеспечение и поддержание военного потенциала, тем слабее он использовался.
В свете вышеизложенного заслуживает внимания этнографическая информация, содержащаяся в гл. XVIII «Тактики». Следуя традиции, заложенной «Стратегиконом», Лев посвятил ряд страниц своего сочинения характеристике военных обычаев соседних народов, с которыми империя вступала в военное соприкосновение. Подобно своему предшественнику в военном деле, Лев разделял традиционные этнографические воззрения византийцев. Но, разумеется, внешнеполитическая ситуация в IX—Х вв. была иной, чем во времена Маврикия, и Лев не мог не отразить ее в своем труде.
Главными противниками империи в это время были арабы, которым Лев уделил наибольшее внимание, посвятив им заключительные разделы главы (TL. XVIII. 109—142) 9. Материал о персах (TL. XVIII. 21—39) в основном заимствован из трактата Маврикия, но изложен в общем плане и преимущественно в прошедшем времени. Примерно в этом же духе рассмотрен материал о франках и лангобардах (TL. XVIII. 78, 80—98), но при этом подчеркнуто, что они приняли христианство, стали союзниками империи и война с ними практически исключена.
Показательна и разница в подходе к славянам и антам. Последние Львом вообще не упоминаются, как и в остальных византийских источниках после 602 г., а о славянах сказано, что они покорены ромеями и перестали быть источником постоянной опасности для империи (TL. XVIII. 79). Что же считает Лев необходимым сообщить о них своим военачальникам? С военной точки зрения его сведения содержат незначительную по ценности информацию — неизмеримо меньшую, чем в {286} «Стратегиконе Маврикия». По существу они представляют собою набор традиционных этнографических клише, которыми в свое время, несомненно, располагал и автор «Стратегикона». Но если последнему все же удалось вложить в готовые схемы реальное, соответствующее современной ему действительности содержание, то автор «Тактики» оказался полностью в плену книжной традиции.
Своеобразно решается Львом вопрос о новых противниках империи, не охарактеризованных в «Стратегиконе». В одном месте, сохранив текст Маврикия, он просто заменил авар болгарами, подведя их под общее наименование скифов (TL, XVIII. 43.). О болгарах, которых, архаизируя, Лев относит к кочевникам, сказано, что они уже дорого заплатили за свое вероломство и ныне полностью подчинены империи, но поскольку их тактика не отличается от тактики так называемых «турок», то она заслуживает внимания (TL. XVIII. 44—45). Как установлено Д. Моравчиком 10, под «турками» Лев понимал венгров.
Разумеется, в своих этнографических описаниях Лев не мог избежать ошибок, поскольку тактика тюркских народов VI в. не могла быть тождественной тактике венгров и болгар IX в. Тем не менее сведения «Тактики» в большинстве случаев подтверждаются сообщениями западных и восточных источников, и потому нарисованная Львом картина может быть признана в достаточной степени аутентичной. Это дает основание венгерским исследователям рассматривать соответствующие пассажи гл. XVIII «Тактики Льва» в качестве ценного источника по истории их народа. Что касается болгар, то данные «Тактики», видимо, достоверны в отноше-
9Ср.: Kolias Т. G. The Tactica of Leo VI the Wise and the Arabs / Greco-Arabica. 1984. Vol. 3. Р. 125—135.
10Moravčsik Gy. La tactique de Léon le Sage comme source historique hongroise// AHASH. 1951—1952. Т. 1, fasc. 1. Р. 178.
нии лишь конных соединений болгарского войска, включавшего в это время и пехотные части, комплектовавшиеся в соответствии со славянскими военными традициями. В отличие от «Стратегикона» трактат Льва фактически не содержит рекомендаций по ведению наступательных действий против варварских народов — материал XVIII главы либо вообще нейтрален с военной точки зрения, либо лежит в русле оборонительных концепций.
Важным инструментом повышения боеспособности войска византийские авторы считали воздействие на моральное состояние командного и рядового состава: в свою очередь, существенным составным компонентом идеологической подготовки воинов являлось их религиозное воспитание. Лев активно воспринял и развил все рекомендации на этот счет, содержащиеся в трактате его предшественника. Армия рассматривается Львом как христолюбивое воинство, которое сражается не только за интересы империи, но и во славу всего христианского мира (TL. XVIII. 19); характерно, что эта сентенция Льва предваряет раздел, посвященный военным обычаям варварских народов. Следует, однако, подчеркнуть, что, уделяя значительное внимание религиозному воспитанию воинов, авторы военных трактатов не проявляют стремления насаждать в армии религиозный фанатизм, ненависть к иноверцам. Учитывая полиэтничный характер населения империи и, следовательно, состав армии, военные писатели не делают акцента на противопоставлении одного народа, проживающего в империи, другому — отсюда относительная веротерпимость, {287} особенно заметная в сопоставлении с религиозной политикой соседей и позднейших противников Византии.
Такова в основных чертах характеристика трактата «Тактика Льва». Явившись органической составной частью византийской военной традиции, он обобщил достижения военнотеоретической мысли предшествующих поколений. Кодификаторская деятельность Льва в области военной науки заслужила высокой оценки у большинства исследователей. Можно согласиться с высказыванием М. Иенса: поскольку ни византийское, ни западное, ни восточное средневековье не дали другого военного руководства, равного «Тактике» по теоретической основательности и богатству содержания, трактат Льва можно рассматривать как высшее достижение в развитии военной науки Х столетия 11.
Достоинства трактата были в полной мере оценены как современниками, так и потомками. Свидетельство этому — факт распространения трактата в громадном количестве рукописей, содержащих как трактат в целом, так и многочисленные извлечения из него. Интерес к «Тактике Льва» проявлялся на протяжении многих столетий. Значительное влияние воззрения Льва оказали уже в XVII в. на концепцию австрийского полководца и военного теоретика Р. Монтекукколи (1609—1680). Большое внимание уделял «Тактике Льва» прусский король Фридрих II, специально для которого этот трактат был переведен на немецкий язык.
Известно, что с текстом «Тактики» лично ознакомился Петр I в тот период, когда закладывались основы русской регулярной армии. Для этих целей трактат был в 1700 г. переведен на церковнославянский язык. Именно через этот канал произошел любопытный феномен возрождения некоторых принципов византийского военно-уголовного законодательства на русской почве, подготовленной к этому предшествовавшей многовековой традицией, ведущей начало с эпохи христианизации Руси. В результате оказывается возможным проследить явное влияние норм византийского военно-дисциплинарного кодекса, содержащегося в «Тактике Льва» (TL. VIII. 1—27) 12, на первый русский военно-уголовный кодекс, который под наименованием «Артикул воинский с кратким толкованием» составил вторую часть «Воинского Устава», утвержденного Петром I в 1716 г.
Сравнительный анализ показывает, что все сюжеты военно-дисциплинарного кодекса «Тактики», за небольшим исключением, имеют соответствия в «Артикуле воинском». Византийское влияние на русский кодекс прослеживается по следующим основным направлениям: круг правоотношений, подлежащих урегулированию, в «Артикуле» очерчен в близком соответствии с проблематикой византийского военно-уголовного законодательства; оно же явилось исходной базой для определения в «Артикуле» конкретных составов воинских преступлений; решая вопрос о соотношении различных составов преступлений по степени их тяжести, «Артикул» черпает основополагающие идеи для таких построений именно в нормах византийского
11Jähns M. Ор. cit. S. 168.
12Подробнее см.: Кучма В. В. Νόμος στρατιωτικός //ВВ. 1971. Т. 32. С. 276—284.
права, которые определяют также общий подход «Артикула» к проблеме военно-уголовной ответственности; воспринимая общее содержание конкретной византийской нормы, «Артикул» {288} зачастую заимствует и соответствующие санкции, которые она устанавливает.
Файл byz289g.jpg
Чаша, найденная в с. Вильгорт (Приуралье). Серебро, чеканка, позолота,
гравировка, чернь. XII в. Ленинград. Гос. Эрмитаж.
Если учесть, что созданный при Петре I «Артикул воинский» применялся в России в военное время до издания «Полевого уголовного уложения» 1812 года в мирное время — до выхода в свет «Военно-уголовного устава» 1839 г., следует признать, что мы имеем дело с фактом весьма неординарным и потому заслуживающим самого пристального внимания. Ибо перед нами уникальный образец культурно-исторической традиции, перерастающей национальные и хронологические рамки и в итоге рождающей феномен, поражающий воображение: принципы, освещенные ореолом славной старины в Византийской империи времен Велизария и Маврикия, будучи заимствованными на русской почве через посредство «Тактики Льва», еще сохраняли свою жизнеспособность во времена Кутузова и декабристов.
Византийская военная литература Х в. представлена еще целым рядом трактатов. Многие из них посвящены отдельным вопросам военной науки и не имеют столь универсального, энциклопедического характера, который свойствен «Тактике Льва».
Активизация военно-теоретической мысли византийцев вызвана стремлением найти выход из кризисного положения империи, в котором она {289} оказалась на рубеже IX и Х вв. На границах появился новый потенциальный противник — венгры; болгары превратились из друзей во врагов; в конце царствования Льва Константинополь подвергся нападению русов. Западные арабы, захватившие Сицилию и Крит, постоянными нападениями опустошали острова Эгейского моря и его побережье, ставя под угрозу не только торговые коммуникации Византии в Восточном Средиземноморье, но и самую безопасность этих частей империи. Угроза арабских вторжений сохранялась и с востока. Но, пожалуй, еще более напряженная обстановка складывалась в районе Балкан, где Византия столкнулась с крепнущей болгарской державой.
Борьба на этих фронтах составляла главное содержание военной истории империи при Льве VI, а общий баланс этой борьбы был не в пользу византийского оружия. Империя была втянута в длительные войны, носившие с ее стороны преимущественно оборонительный характер. Лев пытался избежать войны даже путем уступок противнику, который почти всегда выступал инициатором развязывания войны. Так, он в течение длительного времени (886— 900) уклонялся от войны с арабами, избегая наступательных действий и всецело передав в их руки стратегическую инициативу.
Положение бывало особенно напряженным, когда империи приходилось вести войну одновременно на двух или нескольких фронтах. Противники Византии стремились использовать именно такие моменты. Так, первая война болгарского царя Симеона против Византии была начата им в 894 г., когда лучшие армии империи во главе с Никифором Фокой (Старшим) находились в итальянской экспедиции.
Поражения византийских армий сопровождались сокращением территории империи. Византии приходилось напрягать все силы в борьбе с внешним врагом. Огромная заслуга в том, что империи удавалось не только стабилизировать положение, но временами даже переходить в наступление, принадлежит искусству византийской дипломатии, которая достигала успехов даже тогда, когда Византия отнюдь не обладала военным преимуществом ни на суше, ни на море (см. выше гл. 7).
Неудачи Византии на внешних фронтах были тревожным симптомом начинающегося кризиса фемной военной организации. Когда фемный строй переживал период расцвета, он обеспечивал эффективное функционирование военного аппарата, высокие мобилизационные возможности государства. Воин, в случае войны полностью экипированный за собственный счет; производитель и налогоплательщик в мирное время — таков был «классический» стратиот VII—VIII вв. Категория, относящаяся к такому социальному разряду, составляла большинство населения империи. Следовательно, как с точки зрения материального положения, так и
социального статуса стратиотское сословие являлось прочной основой византийской военной организации фемного типа. Отражая интересы определенной части господствующего класса — городском чиновной знати, фемный строй стоял на защите государственной централизации. В этом плане он открывал возможности государственного регулирования экономической деятельности. И в первую очередь эта возможность должна и могла быть реализована, в военноэкономической области. Стабилизация экономики Византии, достигнутая в VII—VIII вв. в результате укрепления мелкого и среднего свободного землевладения, оздоро-{290}вила военную организацию, обеспечила ее устойчивость, прочность и динамичность. В свою очередь, фемный строй создавал возможность быстрой и сравнительно безболезненной перестройки мирной экономики на военный лад и обратно.
Впрочем, такая перестройка обычно не приобретала кардинального характера. Вся история Византии — это история беспрерывных войн. Промежутки между ними были кратковременными; собственно, это были не столько периоды мира в полном смысле слова, сколько периоды кратковременных перемирий, заполненных новыми военными приготовлениями. В каждый конкретный момент своей истории Византия либо воевала, либо готовилась к войне, либо переживала последствия войны. Поэтому ее обычное состояние может быть определено как состояние перманентной войны. В соответствии с этим экономика государства неизбежна должна была приобрести и сохранять перманентный военный характер, чутко реагировать на малейшие изменения во внешнеполитическом положении империи. Как уже было отмечено ранее, фемный строй в период расцвета наиболее полно соответствовал этим требованиям.
С конца IX в. фемная военная организация стала клониться к упадку. В первую очередь это проявлялось в размывании социальной основы фемного войска. Все большая часть стратиотского сословия, разоряясь, оказывалась не в состоянии исполнять воинскую службу. Кризис фемной военной организации повлек за собой постоянное увеличение государственных расходов, хотя бы потому, что стал расти удельный вес наемного элемента армии, а приток военной добычи все время уменьшался. Возникающая вследствие этого диспропорция неблагоприятно отражалась на финансовом и общем экономическом состоянии империи.
Военно-теоретическая мысль Византии искала выход из кризисного состояния военной организации в двух основных направлениях. Первый путь представлялся наиболее простым, максимально безболезненным и, как казалось, обещающим быстрый практический эффект. Он заключался в непосредственном учете боевой практики, разумеется, той, которая являлась позитивной для византийского оружия, и в выработке конкретных рекомендаций, рассчитанных на немедленное применение. Отказавшись от конструирования обобщающих руководств с энциклопедическим охватом проблем военной науки, какими были «Стратегикон Маврикия» и «Тактика Льва», ряд авторов обратился к разработке отдельных сюжетов военной практики, намереваясь вооружить стратига или архонта меньшего ранга совокупностью определенных, уже апробированных и оправдавших себя приемов и методов решения конкретных боевых задач, правильного осуществления отдельных боевых действий в отношении конкретного, строго персонифицированного противника.
Образцами именно этой тенденции в военной литературе Х в. являются два анонимных трактата, вошедшие в письменную традицию под условными (явно неавторскими) наименова-
ниями «De velitatione belliса» и «De castrametatione» 13.
Трактат «De velitatione bellica», составленный во времена императора Никифора II Фоки (963—969 гг.), а по некоторым предположениям, и принадлежавший его перу,— это тактическое руководство по ведению {291} военных действий против конкретного неприятеля — арабов — на конкретном театре военных действий, на восточных границах империи. По описанию автора, стычки здесь ведутся сравнительно небольшими силами: контингент в 5—6 тыс. человек считается достаточным для успешных действий. Характер стычек стремительный и непродолжительный, с применением многочисленных и разнообразных хитростей, засад, ночных нападений; нет и речи об осадах, длительных маневрах, стратегии измора или выжидания. Много говорится об организации шпионской и разведывательной служб.
Все исследователи «De velitatione bellica» единодушны в высокой оценке его стилистических и композиционных достоинств. Написанный ярким языком, этот трактат с литератур-
13 Сведения об изданиях трактата см.: Dain А. Les stratégistes... P. 369.
ной точки зрения занимает первое место среди аналогичных памятников за всю многовековую историю византийской военной науки. Прямые обращения автора к военачальнику придают излагаемому материалу еще большую живость и непосредственность. Материал в трактате великолепно скомпонован, изложение ведется последовательно и логично, все части сочинения гармонично уравновешены. При этом писательское мастерство автора находится в счастливом сочетании с его профессиональными достоинствами полководца. Автор сочинения — человек опытный, в совершенстве владеющий своим предметом. В целом за трактатом обоснованно закрепилась репутация солидного источника, содержащего сведения столь же яркие по форме, сколь и надежные по достоверности.
Содержание трактата «De castrametatione» шире, чем это можно предполагать по его названию: кроме вопросов лагерного устройства, в его 32 главах рассмотрены и другие военные сюжеты. В отличие от «De velitatione bellica», где охарактеризовано положение на арабской границе, автор «De castrametatione» ведет речь преимущественно о положении на западных рубежах империи, где армия рассматривается, вероятнее всего, в состоянии войны с печенегами, тюркскими кочевниками, русскими, но в первую очередь — с болгарами. Автор обращается непосредственно к императору, стоящему во главе армии. Не вызывает сомнений предметное и непосредственное знакомство автора с практикой военного дела; его зависимость от книжной традиции практически ничтожна. Но стилистические и композиционные характеристики сочинения заслуживают более скромной оценки, чем в трактате «De velitatione bellica», автор которого избрал для рассмотрения сравнительно ограниченный круг вопросов и потому смог блеснуть яркой и красочной их разработкой. Автор же «De castrametatione», задавшийся целью осветить более широкий круг военных проблем, заранее обрек себя на более сухое, строгое, иногда тезисное изложение, существенно отличающееся от блестящего эссе своего коллеги.
Военные сочинения типа «De velilatione bellica» и «De castrametatione», при всей прак-
тической значимости их рекомендаций, не содержали сколько-нибудь радикальной программы преодоления кризиса военной организации империи. Его первопричины коренились в социальной базе византийской армии, а эти проблемы авторы названных трактатов оставляли без внимания. Предлагаемые ими меры имели половинчатый, паллиативный характер; углубленное внимание к частностям не только не облегчало, но еще более затрудняло решение проблемы в целом. {292} Характерно, что доктринальные воззрения обоих авторов по-прежнему сохраняют отчетливо оборонительный характер. Автор «De velitatione bellica» озабочен исключительно тем, чтобы отразить постоянные нападения арабов на восточные фемы империи; основное внимание автора «De castrametatione», хотя он и мыслит свою армию в ситуации наступательного похода, привлечено к обеспечению собственной безопасности в ходе пребывания на вражеской территории.
Более радикальный выход из кризиса мог быть найден на путях реформ, направленных на преобразование социальной базы византийской армии. Здесь практика шла впереди теории. Поскольку в армии уже проявились и набирали силу процессы социальной дифференциации внутри стратиотского сословия, возвышения архонтского состава над массой рядовых стратиотов, правительство Никифора II Фоки взяло на себя задачу правового регулирования этих процессов. Была повышена втрое — до 12 литр — стоимость солдатского имущества, что привело к резкому сокращению численности стратиотского сословия. Сокращение произошло за счет отстранения от воинской службы малоимущих подданных империи, ущемленных в социальном отношении и малоквалифицированных в военном деле. Оставшиеся на службе контингенты представляли собой кавалерийские подразделения тяжеловооруженных всадников (так называемых катафрактов), аналогичных западноевропейским феодальным рыцарям. Самая детальная, подробная характеристика этой категории вооруженных сил содержится в «Стратегике императора Никифора» — трактате, связанном с именем инициатора упомянутой реформы 14.
Исключительное внимание автора «Стратегики» к катафрактарным кавалерийским подразделениям не мешает ему высказать ряд соображений и о подготовке пехотной фаланги;
14 О датировке и авторстве трактата см.: Кучма В. В. Византийские военные трактаты VI—X вв. как историче-
ский источник//ВВ. 1979. Т. 40. С. 56—57.
последнее обстоятельство позволяет еще раз подвергнуть сомнению гиперкритические концепции Г. Дельбрюка относительно византийской пехоты, о чем было сказано ранее.
В целом «Стратегика императора Никифора» представляет собой практическое военное руководство по ведению войны на восточных границах империи против арабов. «Ученость» автора исчерпывается немногими замечаниями по истории македонской фаланга и единичными толкованиями терминологии древних. Что касается чисто литературных характеристик трактата, то его достоинства в этом плане чрезвычайно низки: стиль автора типичен для военачальника, профессионально владеющего своим предметом, но не обладающего навыками литератора. Часты нарушения логики изложения материала; нет равномерности в его распределении между затронутыми вопросами: единственное, что заслуживает одобрения,— это «дос-
таточная современность языка», отличающая его от исключительно книжного стиля «Тактики Льва» 15.
Серию военных трактатов Х в. (этого, по выражению А. Дэна, «золотого века» византийской военной литературы) завершает огромный компилятивный труд, известный под названием «Тактика Никифора {293} Урана». Детальное изучение трактата чрезвычайно затруднено, поскольку до сих пор отсутствует полное его издание; в рукописях он также не встречается в полном виде, но разбросан по частям в различных списках.
Трактат представляет собой самый яркий образец компилятивной литературы на военную тему. Сочинение целиком построено на предшествующей ему письменной традиции. Способ передачи Никифором сведений своих источников максимально прост — чаще всего это текстуальное воспроизведение, без изменения порядка слов и способа выражения. Лишь в двух случаях, в главах 76 и 122, Никифор решился поправить фразы предшественника, и лишь единственный сюжет в этой громадной энциклопедии А. Дэн склонен рассматривать как проявление авторской самостоятельности — речь идет о способах преодоления водных преград 16. В целом же «Тактика Никифора Урана» — это образец компиляции практически в чистом виде, почти лишенной самостоятельности, полностью обезличенной, в которой попытка обнаружения собственных мыслей автора встречает неодолимые препятствия.
Несмотря на громадные размеры сочинения и разнообразие его тематики, оно характеризуется внутренним единством. Автор всюду сохраняет собственный стиль, максимально соответствующий его парафрастическим приемам и методам. Синтаксическое построение фраз довольно однообразно, а лексика отличается бедностью.
Говоря о значении «Тактики Никифора Урана» в истории военной литературы, нужно иметь в виду, что это последний по времени, самый полный свод сведений военного характера, по существу военная энциклопедия, завершающая многовековое развитие византийской военной науки. В этом плане, казалось бы, самые отрицательные черты данного сочинения — крайняя несамостоятельность, слепое следование оригиналу — оборачиваются своеобразными достоинствами: трактат воспроизводит содержание многих военных сочинений, ныне полностью утраченных или дошедших до нас во фрагментах. Можно предположить, что весьма плодотворной явилась бы работа по сличению полного текста источников Никифора и тех частей из них, которые он счел необходимым включить в свое сочинение,— совершенно очевидно, что выявление закономерностей этого отбора дало бы ценные результаты в плане выяснения общих тенденций развития военно-теоретической мысли византийцев как в Х в., так и в последующие периоды, от которых практически не сохранилось памятников военной литературы.
Анализ памятников военно-теоретической мысли конца Х в. свидетельствует, что военная организация империи переживала в это время период сложного внутреннего перерождения. Обрисованные в трактатах отдельные ее стороны и элементы складываются в картину, столь пеструю и противоречивую, что возникают сомнения в ее целостности: создается впечатление, что в империи в одно и то же время сосуществуют несколько систем организации вооруженных сил, построенных на различных основополагающих принципах.
Вторая половина Х в.— эпоха кризиса фемной военной системы, время ее разложения; но это одновременно и эпоха зарождения новых {294} элементов в организации вооруженных сил. Успехи византийского оружия в период царствования Никифора II Фоки, Иоанна Цимис-
15 Dain A. La «Tactique...» Р. 48—49. 16 Dain А. Les stratégistes... P. 373.
хия и Василия Болгаробойцы принадлежали именно этой армии переходного периода, когда, с одной стороны, в ней появились новые, прогрессивные элементы вооружения и тактики, улучшился качественный состав войск в профессиональном смысле, а с другой стороны, армия еще не оторвалась окончательно от питающих ее жизнедеятельность слоев населения.
Разумеется, такое переходное состояние имело определенные хронологические пределы. Возврата к прошлому, естественно, быть не могло; весь объективный ход исторического развития предопределял дальнейшую эволюцию византийского войска в армию феодального типа. Однако характерный для всех сфер внутриполитической жизни империи острейший конфликт между прогрессивными тенденциями общественного развития и традиционными началами идеологии, государственности и правопорядка проявлялся и в области военного дела.
Результатом этого конфликта явилось то, что в империи так и не сложилась военная система, основанная на феодальных началах в их классической форме. Все чаще и все более последовательно правительство становилось на путь содержания наемного профессионального войска. Со времени окончательного крушения фемного строя вплоть до трагедии 1453 г. военная организация Византийской империи не имела жизнеспособной социальной основы в самом византийском обществе. {295}
10
Естественнонаучные знания
Характер и содержание научных задач, выдвигавшихся и решавшихся в различные исторические эпохи, тесно связаны с состоянием производительных сил общества. На каждом историческом этапе под влиянием запросов производства и жизненных, свойственных данному периоду, потребностей людей ставились лишь такие научные проблемы, которые можно было решить при наличии материальных условий и на основе накопленного объема знаний и практического опыта. В предисловии «К критике политической экономии» К. Маркс писал, что «человечество ставит себе всегда только такие задачи, которые оно может разрешить, так как при ближайшем рассмотрении всегда оказывается, что сама задача возникает лишь тогда, когда материальные условия ее решения уже имеются налицо, или, по крайней мере, находятся в процессе становления» 1.
Процесс накопления естественнонаучных знаний совершался неравномерно в разные эпохи. Особенно замедленными темпами он происходил в средние века, когда основой развития их было ремесло, техника которого базировалась на ручном труде и использовании примитивных орудий, а совершенствование шло путем приобретения и накопления трудовых навыков.
Унаследованные от античности естественнонаучные знания продолжали усиленно изучаться и старательно усваиваться в византийском обществе и в VII—XII вв. 2
В соответствии с этим византийские ученые старались охватить все области тогдашнего знания. Круг их интересов был весьма широк. Их перу принадлежат сочинения по математике, механике, физике, астрономии, медицине. Энциклопедичность и универсальность знания были идеалом византийцев. Необычайно разносторонним ученым был Лев Математик. Он занимался разработкой проблем физики, практической механики, математики, акустики, астрономии и прикладного естествознания 3. Исключительно широкими интересами обладал Иоанн Дамаскин, стремящийся овладеть всей суммой знаний, завещанных антич-{296}ностью. Одним из самых выдающихся ученых Византии являлся Михаил Пселл. Он был автором многочис-
1Маркс К.. Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 13. С. 7.
2Липшиц Е. Э. Очерки истории византийского общества и культуры (VIII — первая половина IX века). М.: Л., 1961. С. 365; Lemerle Р. Le premier humanisme byzantin. P., 1971. Р. 304. 306—307; Литаврин Г. Г. Как жили византийцы. М., 1974. С. 150.
3Липшиц Е. Э. Византийский ученый Лев Математик: Из истории византийской культуры в IX в. // ВВ. 1949.
Т. 2. С. 137, 147; Она же. Очерки... С. 356.
ленных трактатов по математике, медицине, физике, астрономии, агрикультуре, оккультным наукам. Его считали сведущим во всех областях светского и «божественного» знания 4.
Стараясь овладеть сокровищами античной науки, византийские ученые многое сделали для сохранения трудов, дошедших из древности. Много внимания они уделяли переписке сочинений греко-римских мыслителей и их комментированию. Подготовленные ими новые списки творений классических и эллинистических мыслителей и составленные к ним толкования сделали возможным их современные критические издания. В IX—XII вв. были созданы лучшие греческие кодексы, содержащие сочинения древнегреческих авторов. Именно данные списки и были использованы учеными нового времени при подготовке публикаций трудов античных писателей 5.
Благоговейное отношение к классическому наследию требовало, с одной стороны, его сохранения, с другой — приведения в порядок накопленных в прошлом знаний. От рассматриваемых столетий до нас дошли многочисленные попытки классификации материала, полученного от античности. На заре, анализируемой эпохи один из крупнейших ученых своего времени Иоанн Дамаскин дал образец систематизации знаний, приобретенных человечеством в предшествующие исторические периоды, охарактеризовав в своем сочинении «Источник знания» сумму научных сведений, необходимых образованному христианину. Его главная цель заключалась в усвоении «высшей мудрости», уже открытой, по его мнению, человечеству, и в ознакомлении с ней христиан (PG. Т. 94. Col. 524—525). Следуя авторитетным суждениям Иоанна Дамаскина, византийские ученые проделали огромную работу по систематизации античной и патристической традиции. Ими было составлено бесчисленное количество «сводов», разнообразных энциклопедий, справочников, лексиконов, компендиев, обычно представляющих собой собрание эксцерптов из сочинений древних авторов 6.
Систематизация античного наследия, проведенная виднейшими авторитетами, помогала византийцам осваивать колоссальный материал, собранный в трудах древнегреческих мыслителей, в которых они могли найти ответы на волновавшие их вопросы. Вера в превосходство книжного знания над опытным, над экспериментом заставляла их отдавать предпочтение работе с книгой 7.
Однако при всей приверженности к традиции византийская наука не была оторвана от реальной действительности, от повседневных потребностей. Применение научных знаний в реальной жизни продолжало оставаться характерной ее особенностью и в рассматриваемую эпоху. В работах отдельных ученых этого периода можно обнаружить интерес к исследованию и познанию окружающего мира, явлений природы 8. {297} Иоанн Грамматик, которого иконопочитатели называли Леканомантом, предтечей дьявола, чародеем и магом, по сообщению Продолжателя Феофана, устроил в имении своего брата Арсавира на берегу Босфора своего рода подземную лабораторию, где он производил какие-то опыты, вероятно, весьма примитив-
ные (Theoph. Cont. P. 156—157).
При безраздельном господстве теологической концепции, когда окружающий мир представлялся творением бога, вопрос о соотношении бога и природы византийские ученые решали, тем не менее, по-разному. Большинство придерживалось взгляда о непрерывном вмешательстве его в жизнь природы и людей, деятельность которых он направляет. Однако отдельные мыслители, такие, как Михаил Пселл, считали, что природа, созданная богом, развивается самостоятельно в соответствии с данными ей при сотворении законами, которые могут быть восприняты и поняты человеком (Mich. Ps. I. Р. 152) 9.
Особое внимание в Византии в указанный период уделяли рассмотрению моральноэтических, религиозно-нравственных и богословских вопросов, однако традиция изучения естественных и математических дисциплин не прерывалась.
4Гранстрем Е. Э. Наука //История Византии. М., 1967. Т. 2. С. 361; Любарский Я. Н. Михаил Пселл: Личность и творчество: К истории византийского предгуманизма. М., 1978. С. 113—114.
5Hunger H. Die hochsprachliche profane Literatur der Byzantiner. München, 1978. Bd. 2. S. 224.
6Гранстрем Е. Э. Указ. соч. С. 357, 360.
7Там же С 357; Каждан А. П. Книга и писатель в Византии. М., 1973. С. 72—73.
8Hunger Н. Ор. cit. S. 221.
9Каждан А. П. Книга... С. 74.
Во второй половине VII—XII вв. в Византии продолжали усиленно заниматься математикой, знания которой были необходимы и в повседневной жизни, и при изучении философии
вкачестве предварительного курса обучения. В течение рассматриваемых столетий не наблюдалось никакого перерыва в преподавании элементарной арифметики и геометрии 10. Патриарх Никифор, родившийся в Константинополе в царствование Константина V Копронима (741—
775), приобрел, по словам его биографа Игнатия, солидные познания не только по грамматике и риторике, но и по математике, музыке и философии 11.
ВIX в. Лев Математик изучал математические науки на острове Андросе. Вернувшись
вКонстантинополь, он занялся преподаванием математических дисциплин. Впоследствии в Магнаврской высшей школе он вместе со своими помощниками Феодором и Феодегием преподавал не только философию, но и предметы квадривиума, читал лекции о трудах Евклида. При этом он старался раскрыть своим слушателям смысл математических теорем, требуя от них понимания математики, а не простого ее зазубривания (Theoph. Cont. P. 185—188, 191— 192).
Многое было сделано для расцвета математических штудий в царствование императоров Константина VII (913—959) и Константина IX (1042—1055).
Вэтот период было составлено значительное число учебных руководств по предметам квадривиума, в которых излагались математические знания, унаследованные от античности. Один из ранних и самых популярных учебников появился около 1008 г. Его автор, асикрит и судья Селевкии Роман, при написании этого руководства использовал труды Евклида, Архи-
меда, Никомаха, Птолемея, Паппа, Феона, Прокла, Фео-{298}досия, Клеонида, Вакхия, Гауденция 12. В ряде манускриптов IX— XII вв. встречаются собрания геометрических и стереометрических задач 13.
О занятиях математикой в Византии в рассматриваемую эпоху свидетельствует большое число дошедших до нас рукописей, содержащих труды античных ученых. Особая роль в сохранении древнегреческого наследия в области математики принадлежит Льву Математику. Именно в годы его жизни были переписаны кодексы с произведениями мыслителей прошлого,
некоторые из них находились в его библиотеке. В 888 г. был написан манускрипт, включавший сочинения Евклида, позже приобретенный Арефой Кесарийским 14. Имеющая огромное значе-
ние для традиции трудов Диофанта рукопись, с которой был скопирован самый древний в настоящее время кодекс XIII в., также была создана в IX в. 15 К пропавшей рукописи IX в. восхо-
дят Ватиканские кодексы XII—XIII вв., содержащие трактат Аполлония Пергского «О конических сечениях» 16. Лев Математик составил коллекцию работ Архимеда 17.
ВХ в. математические работы великих мыслителей древности продолжали разыскивать и изучать. От Х в. происходят ватиканские рукописи с трудами Евклида и с комментарием Евтокия к «Коническим сечениям» Аполлония Пергского, Никомаха и др. В XI—XII вв. изучение математических трактатов древних авторов не прекращалось. От этого периода до нас
дошли манускрипты, содержащие труды Евклида («Начала», «Данные» и «Явления»), Прокла, Аполлония Пергского, Герона Александрийского 18. Подготовленные византийцами издания произведении античных мыслителей образовали важное звено в научной традиции. Именно у
них западные ученые заимствовали тексты математических сочинений, которые стали основой возрождения занятий математикой на Западе 19.
10Browning R. Byzantinische Schulen und Schulmeister//Das Altertum. 1963. Bd. 9, H. 2. S. 116—117; Vogel K. Byzantine science//The Cambridge Medieval History. Vol. 4: The Byzantine Empire, pt 2: Government, Church and Civilization/Ed. J. M. Hussey. Cambridge. 1967. р. 264, 268.
11Липшиц Е. Э. Очерки... С. 271.
12Anonymi Logica et quadrivium cum sclioliis antiquis/Ed. I. L. Heiberg. Copenhagen, 1929.
13Vogel K. Op. cit. P. 264; Hunger H. Op. cit. S. 231.
14Enclidis Elementa // Opera omnia/Ed. J. L. Heiberg. Lipsiae, 1888. Vol. 5. P. XXVIII.
15Diophanti Alexandrini Opera omnia, cum graećis commentariis/Ed. P. Tannery. Lipsiae. 1895. Vol. 2. Р. XVIII.
16Apollonii Pergaei, quae graece exstant/Ed. J. L. Heiberg. Lipsiae, 1893. Vol. 2. Р. LXVIII.
17Lemerle P. Op. cit. P. 169—171.
18Vogel K. Op. cit. P. 271, 273.
19Hunger H. Op. cit. 5. 237.