Бернштейн Н.А. О ловкости и ее развитии

Не веря уже в свое спасение, акробат М. начал скользить вниз и, цепляясь за что попало, добрался наконец до слухового окна.

Этого акробата М, я выдумал, не имевши в своем распоряжении подходя­ щего реального примера. Но вот что случилось на самом деле там же и в назван­ ное мною время и что подкреплено точными историческими документами*.

«Ярославской губернии казенной крестьянин кровельного цеха мастер Петр Телушкин, узнав, что предпринимается необходимая починка в кресте и ангеле на колокольном шпице Петропавловского собора, и сообразив, сколько тысяч руб­ лей и времени должно будет употребить на устроение лесов, адресовался с пись­ менною просьбою, в которой объяснял, что он все исправления в кресте и ангеле берется произвести без всяких лесов, с тем только условием, чтоб ему заплачены были материалы, нужные для сих починок, за труды же свои он ничего не назна­ чил, предоставляя высшему начальству наградить его по благоусмотрению».

Сперва Телушкин — он при небольшом росте отличался громадною физиче­ ской силою — поднимался на цыпочках пальцев, хватаясь ими за фальцы обшив­ ки и укрепив себя на веревке, привязанной к поясу. Говорят, от напряжения у Телушкина выходила кровь из-под ногтей, но он не обращал внимания на жесточайшую боль и продолжал свое поднятие. По мере его Телушкин стягивал обхватывающую веревку, и таким образом постепенно утончающаяся фигура шпица давала ему возможность висеть на ней. Далее он воспользовался крюч­ ками, вбитыми в обшивку шпица, и посредством особых веревочных стремян поднялся под самое яблоко. Надлежало теперь взобраться на последнее. Это было достигнуто Телушкиным следующим образом (говорит автор): «Телушкин, захватив шпиц около яблока другими веревками, сделал себе из них два новые стремени или петли, в которые он просунул ступни ног своих до подъема, другою же веревкою, также за оконечность шпица захваченною, он обвил себя накрепко около пояса и тогда, опираясь ногами в шпиц, повис всем телом на этой веревке. В таковом почти горизонтальном положении Телушкин, собрав в обе руки, свернувши бухтою имеющуюся за поясом его шестисаженную веревку, которой один конец был привязан к оконечности шпица, взбросил другой на яблоко, чтоб захватить им крест. Пользуясь сильным ветром, который раскачивал даже самый шпиц, Телушкин так ловко и удачно кинул свою веревку около креста, что свободный ее конец помощью ветра попал мигом ему в руки. Тогда, сделав петлю на самом этом конце, он начал веревку передвигать около креста так, что­ бы она вдвойне за оный захватывала и чтобы тем концом можно было затянуть ее за крест. Таким образом Телушкин, передернув веревку около креста, начал делать петли на свободном ее конце, чтоб из оных составить себе род лесенки, которая бы одним концом была прикреплена к кресту, а другим к оконечности шпица. По этой уже лесенке Телушкин, взобравшись на шар, спокойно принялся за свою работу. Нередко мы его видели то поднимающимся на ангела, имею­ щего 5 аршин вышины, то сидящим на его крыле и починивающим оное, то на самой перекладине креста, имеющего 9 аршин вышины, спокойно прикрепляющим оторванные от него листы. На третий день сих воздушных походов Телушкин, приготовя веревочную лесенку или тропку в 26 сажен длины, втащил один ее конец на яблоко и привязал его за крест. По сей то лестнице Телушкин, взлезая

Герой нашего первого примера рассчитывал целиком на свою двигательную изворотливость, неограниченно веря в ее не­ победимость; и действительно она помогла ему уцелеть там, где девять смельчаков из десяти наверняка сорвались бы и погибли. Второй не хотел следовать пословице «Гром не грянет — мужик не перекрестится», своею разведкой антеципировал затруднения

* П. Н. Столпянский. Старый Петербург. Петропавловская крепость. Петро­ град, Государственное издательство, 1923, стр. 27—30. Журнал «Сын Отечества», 1831, ч. XVIII, стр. 410 и след.

265

и заранее проявил инициативу. И от него потребовались не мень­ шие дозы силы, смелости и ловкости, но победу ему принесло то, что он множил эти качества не на «авось», а на продуманный план действий. Он отличался от первого, в сущности, тем самым, что отличает разумного человека от обезьяны.

Очевидно, что возможность проявить инициативность в дви­ жениях или действиях всегда, как и в нашем втором примере, основывается на предвидении, т. е. опять-таки на антеципации. Мы можем отважиться на нее только тогда, когда ясно предста­ вим себе, в какую сторону развернутся события и чего смогут достичь наши действия по отношению к ним. При этом условии мы не только будем защищены от вреда, которым грозит тот или иной случай, но и сможем иной раз уверенно заставить этот случай служить нам же.

В этом заключается новая, своеобразная черта ловкости, которая непосредственно проистекает из ее свойства находчиво­ сти и, в частности, из ее инициативности. Ловкость умеет не только тот или иной затрудняющий внешний случай, но даже за­ частую и свой собственный промах повернуть себе же на пользу.

Вот два примера.

Футболист должен был правым носком подать мяч вправо же, своему партнеру-форварду; последний был наготове перехватить мяч и одним ударом вогнать его в ворота.

Но играющий споткнулся или поскользнулся; правая стопа его прошла правее, чем было нужно, и мяч покатился наискось влево. Прежде чем футбо­ лист успел что-нибудь сознательно сообразить, его инстинкт и опыт уже осуще­ ствляли новое решение той же задачи: опора после спотыкания передалась на правую ногу, дала ему прямой удар, которого не могли предвидеть ни его

Второй пример взят из иной области. Человеку нужно было извлечь из уз­ кой, колодцеобразной ямы тяжелую болванку вроде якоря, имевшую перекладину наподобие Т на верхнем конце. Он старался закинуть на это Т веревочную петлю. Неожиданно, после нескольких неудачных попыток, петля прочно зацепилась за

чтобы достать до болванки. Он уже без труда смог подвести ее провисавшую середину под Т, а когда он затем потянул веревку вверх, оказалось, что она

В обоих наших примерах — полусознательно, полуинстинк­ тивно удалось мгновенно изобрести такие приемы, которые самую неудачу превращали в наивыгоднейшее стечение об­ стоятельств.

Подобные случаи нередки, хотя бы в мелочах, у каждого, кто только может почитать себя ловким в каком-либо навыке. Это свойство проявляет себя от самых грубых и простых форм столкновений с жизнью, вплоть до наивысших вершин искус­ ства. Хорошо известны примеры, как какое-нибудь пятно, не-

266

чаянно сделанное художником, сразу наводило его на новый, гораздо лучший вариант картины или как грубая бульварная песенка, шум с улицы, случайный удар лапами по клавишам, сделанный котом, вскочившим на рояль, рождали в мозгу компо­ зитора новые музыкальные идеи.

Там, где начинаются инициатива и изобретательство, всего труднее указать какие-нибудь правила и законы. Поэтому перед данной областью двигательного творчества, где господствуют самые высокие формы ловкости, правильнее будет остановиться. Для человеческой изобретательности пределов нет.

Теперь подведем итог всему тому, что дал нам детальный анализ ловкости, и ее свойств. Он позволяет нам построить

развернутое определение ловкости, включив в него все то, что следует относить к ее существенным, необходимым признакам. Это развернутое определение будет выглядеть так:

Ловкость есть способность двигательно выйти из любого положения, т. е. способность справиться с любою возникшею двигательною задачей:

1)правильно (т. е. адекватно и точно),

2)быстро (т. е. скоро и споро),

Можно было бы перейти сразу к заключительным замеча­ ниям о возможностях и средствах для развития ловкости, но перед нами настойчиво встают вопросы, касающиеся полноты нашего развернутого определения: все ли в нем указано? нет ли в нем одного существенного пробела?

Ловкость и красота

и спорта, с вопросом, как они определяют ловкость. Хоть и меньшинство, но все же не очень малочисленное и состоявшее из людей веских настойчиво высказало тогда, что в определе­ нии ловкости нельзя обойтись без упоминания о красоте дви­ жений, их грации, гармоничности и т. д. Указывалось, что по отношению ко многим гимнастическим упражнениям красота исполнения входит в число признаков, по которым производится их судейская оценка. Указывалось и на то, что невозможно привести ни одного примера движения, которое мы согласи­ лись бы оценить как ловкое, если бы оно не было при этом красивым и грациозным.

Несмотря на всю солидность этих требований, автор не видит для себя никакой возможности согласиться с ними; он постарается защитить свою точку зрения и доказать, что при­ знак красоты не следует включать в развернутое определение ловкости.

267

Первое и основное, что нужно высказать против этого признака, это то, что красота всегда и везде — дело личного вкуса. Если даже по поводу некоторых всемирно признанных образцов красоты, вроде Сикстинской мадонны Рафаэля, Джиоконды Леонардо да Винчи или еще десятка картин — Тициана, Веласкеса, Мурильо, Ботичелли, Брюллова, Левитана и т. п., и не возникает возражений, то, во-первых, здесь дело идет о недосягаемых вершинах, а нам нужно располагать определе­ нием, пригодным для каждого будничного дня. Во-вторых, и здесь нет сомнений, что если бы взять наудачу десять цени­ телей искусства и, снабдив каждого яблоком Париса, пред­ ложить отдать его прекраснейшей из этой всемирной плеяды, то в этом голосовании не выявилось бы никакого единодушия. Тем более слишком ненадежная вещь включать оценку такого рода в научное определение какого-либо общего понятия.

Еще важнее то, что признак красоты в проявлениях дви­ гательной ловкости вовсе не первоначальный или основной,

т. е. не представляет собой такого признака, который ни в чем не зависит от остальных и выступает на равных правах с ними. Мне говорят: пусть такое-то и такое-то движение будет пра­ вильным, точным, быстрым; пусть оно рационально и при этом находчиво, но, если оно при всем этом некрасиво, его нельзя признать ловким. Я отвечаю: приведите мне сперва хотя бы один пример движения, которое обладало бы всеми перечис­ ленными качествами из развернутого определения и при всем этом было бы некрасивым, негармоничным для глаз, — и тогда будем разговаривать, В том-то и все дело, что такого примера при всем желании никогда не удастся подыскать.

В каждом определении всегда бывает некоторый неизбеж­ ный элемент искусственности. Слова, которыми мы распола­ гаем, отчасти грубы, отчасти расплывчаты по своему смыслу, поэтому невозможно избежать в определениях известных на­ хлесток, захождений отдельных признаков друг на друга. Так получается и с нашим определением из предыдущего раздела, что явственно проступало по самому ходу анализа. Экономич­

быстротой и т. д. Иначе и быть не может. И все-таки все эти главные признаки ловкости — явно самостоятельные, незави­ симые свойства, и ни одно из них не вытекает из других, как их следствие.

С признаком красоты дело обстоит по-иному. Не только в отношении ловкости, но и в отношении любых проявлений

венных свойств предмета. Нашему взору представляется гар­ моничным, пластически прекрасным все то, в чем сочетаются

268

вместе целесообразность и экономичность. Разве не красивы смелые инженерные сооружения: цепной Крымский мост, башня Эйфеля, стрела подъемного крана, могучий паровоз или обте­ каемый, «зализанный» самолет? В середине прошлого столетия возникла было ложная идея «украшать» инженерные соору­ жения всякого рода орнаментами и внешними ухищрениями. Станины паровых машин стали делать в виде готических стрель­

сям на свою изумительную башню железные кружевца. Однако это неправильное понимание было скоро изжито и уступило место идее строгой, целесообразной простоты, в которой и за­ ключается высшая гармония. Без сомнения, то, что нашему взгляду нравятся эти строго обоснованные очертания, то, что мы чувствуем гармонию и красоту в изгибе цепей Крымского моста, в воздушной легкости тяжкой каменной арки Москво­ рецкого моста, в смелой стремительности швейцарских горных мостов, похожих на высокие колоннады, — все это не случайно. В этом сказался и отстоялся долгий жизненный опыт многих поколений, бессознательно отпечатлевшийся на наших вкусах.

Уже давно признано, что в наших идеалах и мужской и женской красоты проявляется биологическая целесообраз­ ность. В мужчине прекрасны: сила, мужественная осанка, уве­ ренность движений; в женщине — мягкость, изящество, вопло­ щение идеального материнства. На чем же основывается мысль, что с движениями дело обстоит иначе?

И в движениях человека вообще, и в тех наиболее совер­ шенных формах этих движений, которые мы относим к двига­ тельной ловкости, прекрасно не что иное, как сочетание в них

целесообразности с экономичностью. Когда все те свойства, которые мы требуем от ловкости, налицо, тогда появляется и ласкающая глаз красота этих движений — как их неизбежный спутник. Движение со всеми объективными признаками ловко­ сти и в то же время некрасивое так же трудно себе представить,

не особое, отдельное свойство ловких движений, а родится попутно из их существенных свойств. Будь красота чем-то при­ входящим, что можно добавить или внести в движения, когда они обладают уже всем остальным, кроме нее, то естественным было бы стремление спортсмена «украшать» свои движения, испробовать тот самый путь, который доказал уже свою не­ состоятельность в технике. Но что сказали бы мы о легко­ атлете, который, чтобы подбавить красоты к своим движениям, делал бы во время прыжка в длину антраша в воздухе или во время полетной фазы прыжка с шестом посылал бы публике

269

изящные воздушные поцелуи? Нелепость этих примеров, может быть, всего убедительнее доказывает, что вся красота ловких движений человека — в их строгой, экономной и эффективной целесообразности.

Как развивалась ловкость?

Нередко приходится слышать и встречать в литературе утверждение, что ловкость — чисто прирожденное качество. Выносливость, силу, быстроту можно развить, говорят нам, но ловким надо родиться.

Это мнение глубоко ошибочно. Его можно было бы опро­ вергнуть, ссылаясь на прямые наблюдения над действитель­ ностью, но факты и наблюдения можно толковать по-разному. Можно пытаться скрыться за утверждениями, что у такого-то развилась не сама ловкость, а развились движения, на которых ему теперь легче проявить свою природную ловкость, и т. п. Поэтому не мешает, помимо фактов, которые перед глазами у всех непредубежденных, привести и несколько общих доводов, говорящих за то, что ловкость — упражняемое качество.

Первое и главное обстоятельство, о котором следует вспом­ нить, это то, что двигательная ловкость самым тесным образом

связана с работой коры полушарий мозга. Эти отделы мозга, самые новые в истории его развития, прямо пропитаны насквозь, если можно так выразиться, способностью вбирать в себя лич­

их доступность для развития, совершенствования, упражнения. И самые высшие формы переключаемости — те, которые не требуют повторений, а совершаются быстро и уверенно с одного раза, — связаны с деятельностью коры мозга, которая и создала впервые их возможность.

Было бы очень странно, если бы для одного только каче­ ства ловкости пришлось сделать исключение и, установив, с одной стороны, точными фактами ее неразрывную связь с корой, отказать ей, с другой стороны, в возможностях развития и упражнения.

Кроме того, ловкость — очень сложная, как говорят, комп­ лексная деятельность. Мы уже видели, что для ее проявлений требуется в каждом случае совместная работа самое меньшее двух уровней построения. Каждый из уровней включает в себя чувствительные и двигательные мозговые устройства. Мы уста­ новили, что необходимо различать по меньшей мере два вида ловкости, существенно разных между собою — телесную и руч­ ную ловкость, которые опять-таки опираются на различные системы мозга.

Если бы речь шла о каком-нибудь узко ограниченном,

270

простом явлении, вроде, например, коленного рефлекса, т. е. подбрасывания ноги, которое получается, если стукнуть по ноге под коленной чашкой, положение было бы иное. В порядке тот участочек мозга, который заведует этим рефлексом, — в порядке

Но если речь идет о таком сложнейшем качестве, в осущест­ влении которого участвует буквально весь мозг, все его чувст­ вительные, и двигательные, и согласующие системы, то при­ рожденный недостаток этого качества должен был бы означать недоразвитие всех решительно систем мозга. У субъектов с недо­ развитым от рождения мозгом, так называемых идиотов и слабо­ умных, действительно на очень низкой ступени стоит и лов­ кость, но ведь не о них идет у нас речь. У каждого человека с полноценным, нормальным мозгом есть 'все необходимые предпосылки и для обнаружения его природной ловкости, хотя, конечно, не у всех в одинаковой мере.

Таким образом, двигательная ловкость, как и все вообще сложные, комплексные виды деятельности мозга, неоспоримо относится к числу качеств, доступных развитию и совершенст­ вованию, и различия обнаруживаются здесь только в коли­ чественной стороне*. Можно сказать, что одни люди обладают меньшею, другие — большею способностью к развитию у себя ловкости. Это нимало не противоречит общему утверждению о том, что ловкость упражняема. Ведь, бесспорно, что каждый человек в состоянии научиться, например, английскому языку. Из того, что одним он дастся легче, другим труднее, что одни, может быть, достигнут в нем большего совершенства, чем другие, еще никак не следует, что со знанием английского языка надо родиться.

Что касается личных способностей каждого к овладению качеством ловкости, то мы уже говорили в другом месте, какие встречаются среди людей различные профили, или типы, этих способностей. Одному человеку, по его данным, легче удается развить в себе то, что мы назвали телесной ловкостью, другой лучше приспособлен к развитию ручной ловкости. Вот эти раз­ личные профили действительно природны. Развиваема и упраж­ няема ловкость у всех, но не всякий вид ловкости — в одинако­ вой мере у каждого человека.

Подходя к вопросу о том, как развивать и упражнять в себе ловкость, мы оценим в полной мере тот разбор основных призна­ ков и свойств ловкости, который был сделан в начале этого очер-

* Нельзя не отметить здесь для сопоставления, что другое не менее комплексное психофизическое качество — выносливость обладает очень большими возможностями развития и высокой тренируемостью. что не вызывает никаких споров.

271

ка. Действительно, если имеешь о каком-нибудь предмете только общее и смутное представление, то не знаешь, с какого конца за него взяться. Теперь мы знаем (в развернутом виде), какие свой­ ства должны быть налицо в движениях для того, чтобы они могли почитаться ловкими, и нам значительно легче будет по­ дойти к тому, как совершенствовать в себе эти свойства.

Те основные признаки ловкости, которые нашли свое выра­ жение в ее развернутом определении, очень различны по своему психофизиологическому укладу, а поэтому и развивать их нужно по-разному. Одним путем надо двигаться по направлению к точ­ ности и правильности движений, другим — вырабатывать в них быстроту и т. д. Кроме того, всегда и везде необходимо сообра­ зоваться с личными особенностями каждого упражняющегося, а это вынуждает к большой осторожности по части рецептов и общих правил.

Можно утверждать наверняка, что каждый новый, хорошо освоенный двигательный навык повышает и общий уровень лов­ кости. Ловкость накапливается с двигательным опытом. Этот опыт обогащает и «фонотеки» низовых уровней построения, и те фонды находчивости, изворотливости, инициативности, которые образуют основное ядро ловкости. Особенно плодотворно для общего развития двигательной ловкости овладевание разносто­ ронними, несходными между собой двигательными навыками, которые будут взаимно дополнять друг друга.

Во втором разделе этого очерка шла речь о двух обстоятель­ ствах, которые не представляют собою признаков, или свойств, ловких движений, а указывают на те условия, при которых только и может проявиться ловкость. Они сводятся к тому, что ловкость не заключается в движениях или действиях самих по себе; степень ловкости человека обнаруживается в том, как ведут себя эти движения в их столкновении с внешним миром, с его внезапностями и неожиданностями. Предположим, что мы сде­ лали точнейший киноснимок с какого-нибудь движения, а затем заретушировали, замазали на этом снимке всю внешнюю обста­ новку, оставив на нем одного только человека на пустом фо­ не. По такому снимку ни при каких условиях не будет возмож­ ности определить, были ли снятые на нем движения ловкими или нет.

Этот факт дает уже очень веские указания насчет путей развития ловкости. Легко понять, что если ловкость не прихо­ дится искать в самих по себе движениях, то и к воспитанию ее ничего не прибавится, покуда мы будем воспитывать и холить одни только безотносительные движения. Каждое движение, ко­ торое хочет обогатить фонды нашей ловкости, должно что-то делать. Никакая культура движений, которыми ничего не дости­ гается, не повысит ловкости, хотя, может быть, и даст свои ре­ зультаты в смысле увеличения выносливости, мышечной силы и т. п. Нужно очень много делать для того, чтобы уметь это

272

какую-то трудность или препятствие из внешнего мира. Я нело­ вок, пока я имею основание бояться колец, или брусьев, или барьеров для бега; я буду ловким, когда они начнут бояться

бой спортивной игре; ловкость требуется в каждом виде борьбы с противником; ловко можно осуществлять каждый трудовой навык; ловко, наконец, можно одеваться, застегиваться, приче­ сываться, стирать белье и чистить огурцы. И в каждом из этих действий — от самых возвышенных до самых низменно-быто­ вых — ловкость воспитывается и упражняется тем больше, чем больше в нем «обыгрывается» всякого рода намеренных измене­ ний и ненамеренных неожиданностей.

Во всех этих упражнениях можно и нужно, конечно, по от­ дельности делать ударения на каждом из тех главных призна­ ков, которые мы сочли необходимым включить в развернутое определение качества ловкости.

В каждом двигательном навыке правильность движений (то, что было выше обозначено как их адекватность и точность) лучше всего развивать с самых первых шагов. Именно в это время закладывается основа двигательного состава навыка. Именно здесь подбираются наиболее подходящие качества сен­ сорных коррекций. Именно в это время сознательное внимание еще может вмешиваться в те подробности движения, которые потом ускользнут от него в область автоматизмов. Стало быть, небрежное отношение на первых порах к качеству результата — грубейшая из ошибок. Когда движение удается еще еле-еле, когда оно трещит по всем швам, можно сделать себе снисхож­ дение по части скорости, иногда — по части силы, но никоим об­ разом не в отношении правильности и точности. Это въестся потом так, что отделаться будет невыносимо трудно. Если пра­ вильное выполнение движений (в смысле результата — см. раз­ дел 3 этого очерка) на первых порах и очень затруднительно— не беда. Лучше довести себя в течение десяти минут «до седь­ мого пота» сильнейшим напряжением внимания и воли к резуль­ тату, чем отдать два-три часа на «кое-как» и на «лишь бы». Предоставим индифферентность собакам, подвергаемым выра­ ботке условных слюнных рефлексов.

Нужно принять в соображение еще следующее. Те коррек­ ции, которые следят за правильностью движения, по большей части принадлежат к его ведущему уровню, потому что они са-

273

мым тесным образом связаны с успехом или неуспехом решения двигательной задачи по существу. Автоматизация уводит из поля сознания целый ряд коррекций правильности и точности — те коррекции, которые связаны с техническими средствами для их достижения. Но самые главные, решающие коррекции этого рода остаются наверху; это именно те коррекции, которые нельзя передоверить автоматизмам, потому что от них требуется наи­ высшая приспособительность и маневренность.

Отсюда следует, что не только в начале, но и в конце рабо­ ты над двигательным навыком и тогда уже, когда в нем достиг­ нута полная «форма» (хотя можно ли когда-нибудь сказать, что она окончательно достигнута?), нужно при выполнении движе­ ния сосредоточивать все свое внимание и всю волю на качестве результатов. Нужно думать и помнить не о самих своих движе­ ниях (чтобы не попасть в положение сороконожки из сказки), а о сути задачи, которую надлежит решить: как можно дальше прыгнуть, как можно вернее отразить по желаемому направле­ нию теннисный мяч, как можно точнее провести линию на чер­ теже, сделать разрез или распил, как можно аккуратнее завер­ нуть плитку шоколада или выглаженную сорочку и т. д. В дви­ жениях нужно сосредоточивать мысль и волю на их «что»; «как» придет уже само-собой.

Свойство точности движений дает очень широкие переносы, вообще присущие «уровню точности» (С2). Выработка и повы­ шение точности в каком-нибудь одном навыке очень заметно улучшают ее и во множестве других. Поэтому для воспитания ловкости очень важно и полезно упражнять глазомер, трениро­ вать в себе мышечно-суставную оценку размеров и расстояний и т. п. Эти качества растекаются потом по всем многообразным навыкам, как пленка масла по поверхности воды, и всем им сообщают свой отблеск.

Быстрота, как существенный признак ловкости, несколько отличается от остальных тем, что она не совсем независимый признак. Ее трудно отделить от свойства рациональности дви­ жений. Но все же из двух одинаково рациональных движений, конечно, более ловким будет то, которое будет выполнено быст­ рее. Хотя рациональные движения, не содержащие в себе ничего лишнего, всегда могут быть неторопливыми, но, безусловно, сколь угодно высокая рациональность обесценивается, если ра­ бота ведется «с прохладцей».

Поэтому над быстротой следует поработать, а она поддается большому улучшению.

Опыт показал, что можно очень убыстрить время даже са­ мой простой, полумеханической двигательной реакции на внеш­ ний сигнал, почти что рефлекса. Тем более можно сильно повы­ сить скорость реакций, построенных сложнее; там возможно не только добиться количественного повышения общей скорости, а еще сделать в придачу всю цепь более короткой и простой, зна-

274