!!Экзамен зачет 2023 год / скловский_избр

При обосновании этой позиции до недавних пор было при­нято ссылаться на классическую работу Б.Б. Черепахина², ко­торая исходила из известной нормы ст. 183 ГК РСФСР 1922 г.

После обновления законодательства эта работа при всей своей авторитетности, едва ли уступающей авторитету закона, все же не могла заменить выпавшую норму о приобретении собственности добросовестным приобретателем от неуправо-моченного продавца.

При подготовке другого известного исследования (это время совпало с переходом к новому Гражданскому кодексу РФ) Б.Б. Черепахин, не обнаружив преемственности нормы ст. 183 ГК РСФСР 1922 г., указал на ст. 28 Основ гражданского законо­дательства об ограничениях виндикации как на основание воз­никновения собственности у добросовестного приобретателя³.

С тех пор, как можно судить по юридической литературе, в особенности учитывая, например, воспроизведение этой пози­ции в комментарии ГК, включавшем главным образом обще­принятые взглядьг*, мнение о наличии в нашем праве института приобретения собственности добросовестным приобретателем практически не подвергалось сомнению и обычно при этом нор­мативным основанием указывалось ограничение виндикации.

Нетрудно заметить, что проблема решена путем толкова­ния, которое, и это главное, не находит прямых подтвержде­ний в тексте закона, ведь норма ст. 183 ГК РСФСР 1922 г. не была воспринята в дальнейшем гражданским законодательст­вом, в том числе и ныне действующим. Но и практически та­кой подход таит неразрешимые трудности. Например, если соб-

' См.: Иоффе О.С, Обязательственное право. М., 1975. С. 210, Статьи 151-152 ГК РСФСР соответствуют статьям 301-302 ГК РФ, кроме прсимушественмой защиты государственного имущества а виде неог­раниченной его виндикации.

³ См.: Черепахин Б.Б. Юридическая природа и обоснование приобрете­ния права собственности от неуправомочснного отчуждателя // Уч. зап. Сверд­ловского юрид, ин-та. Т- 2. Свердловск, 1947.

³ См.: Череиахии Б.Б. Правопреемство по советскому гражданскому праву. М., 1962. С. 41.

⁴ "Смысл ст. 152 в том, что она закрепляет изъятия из общего принципа. установленного ст. 151 ГК РСФСР, предусматривая случаи, когда собствен­ник не может истребовать свою вещь из чужого владения. Более того, при этих обстоятельствах право собственности прекращается у бывшего собст­венника и возникает у владельца" (Комментарий к Гражданскому кодексу РСФСР/Отв. ред. С.Н. Братусь, О.Н. Садиков. М.. 1982. С. 191).

249

ственник добился признания недействительности сделки по от­чуждению своей вещи, но не прибегнул (или не получил удов­летворения) к виндикационному иску, непонятно, на каком основании приобретатель мог бы легально распорядиться ве­щью? Ведь единственное имеющееся у него основание — дого­вор — аннулировано, а все известные и истории, и теории права способы доказывания собственности, полученной в обо­роте, в том числе и пресловутое "дьявольское доказательст­во", состоят в приведении неопороченных титулов предшест­венников.

Понятно, что особое производство длядгстановления в этом случае добросовестного приобретения, создававшего, соглас­но доктрине, право собственности, не применяется¹. А при­знание его в исковом порядке не вытекало из смысла приве­денных высказываний о возникновении собственности (даже не презумпции) в силу самого факта добросовестного приоб­ретения веши отяесобственника, не подлежащей «индикации. Да и было бы в высшей мере странным увязывать возникнове­ние собственности у приобретателя с предъявлением к нему виндикационного иска надлежащим собственником, который таким образом превращался бы в то дарующее лицо, от дейст­вий которого зависели и потеря им собственного права, и воз­никновение такого права у нарушителя, в каком качестве он и воспринимает ответчика. В то же время установление добросо­вестности, которая, конечно, является вопросом факта, по­мимо суда всегда оставляет сильный элемент неопределенно­сти, недопустимый для отношений собственности. Здесь, кстати, обнаруживается смысл различия норм § 932 ГГУ и ст. 183 ГК РСФСР 1922 г. Если по ГГУ провозглашается собст­венность приобретателя, кроме случаев, когда он действовал недобросовестно (и, следовательно, бремя доказывания лежит на оспаривающей стороне), то согласно норме ст. 183 ГК РСФСР 1922,г. покупатель приобретает право собственности, поскольку собственник не вправе истребовать от него имуще­ство. Такая формулировка сама по себе не подразумевает доб-

' Установление факта владения строением на праве собственности (п. 6 ст. 247 ГПК РСФСР) допускалось, например, если, во-первых, "никто не оспаривает прав заявителя на соответствующее строение", что совершенно естественно для особого производства, но едва ли выполнимо в данном слу­чае, и, во-вторых, если речь идет о "факте наличия документов, подтвср-;ж,даюших принадлежность заявителю строения на праве собственности" (Гра­жданское процессуальное законодательство: Комментарий / Отв. ред. М.К. Юкон. М., 1991. С. 438). Как видим, установление добросовестности приобретения не было предметом доказывания,

250

росовестности приобретателя и, следовательно, :ухудшает его позиции при показывании, ; .

Итак, ссылка нового приобретателя на оказавшийся недей­ствительным прежний договор с несобственником уже невозь-можна, так как тогда этот новый приобретатель становится не­добросовестным, а предъявление иного основания права собственности невозможно за отсутствием технических средств его получения. Следовательно, не тольюо по буквальному смыслу. закона, но и с .практической точки зрения возникновение соб­ственности у добросовестного приобретателя вещи, не подле­жащей виндикации, надо признать весьмдУсомнительным. Од­нако в условиях неразвитого, маргинального оборота эти трудности не могли ощущаться и потому устранение посредст-* вом доктринального допущения наиболее заметных пробелов фундаментального характера в системе позитивного права могло иметь оправдания, Серьезным аргументом в пользу возникно­вения у добросовестного приобретателя сразу собственности было существование этого положения в основных правовых системах мира, и сила этого аргумента отнюдь не умалялась тем, что он чаще подразумевался, чем произносился. Именно мировой опыт заставляет признать, что здесь необходимо пря­мое нормативное урегулирование, а в его отсутствие и даже в отсутствие прямо сформулированной законной презумпции добросовестности владения теория возникновения собствен­ности у добросовестного приобретателя оставалсь весьма уяз--вимой.

Не может считаться достаточно убедительной и логика ото­ждествления ограничения виндикации в пользу добросовестно­го приобретателя со смежным, но все же иным институтом — приобретением добросовестным приобретателем собственности на вещь от неуправомочемного отчуждателя даже сучетом фор­мулировки той утраченной нормы ст. 183 ГК РСФСР 1922 г., которая постоянно имелась в виду в предшествующие годы. Кроме очевидной нетождественности названных двух норм достаточно познакомиться с иной системой права; которой они усвоены, например с германской, наиболее близкой нашему праву (ведь влияние ГГУ хорошо чувствуется в ряде положений ГК РСФСР 1922 г.). Ознакомившись с § 986 ГГУ (возражения владельца про­тив виндикации), читатель, не знакомый с приведенной выше проблематикой, должен удивиться, не найдя вовсе никакой за­щиты, предоставляемой добросовестному владельцу против иска невладеющего собственника. Добросовестность учитывается лишь при расчетах, затрагивающих доходы и убытки, связанные с

251

виндицируемой вещью :(§ 587—994 и.сл.), но никак не при воз­врате веши. Вопрос, однако, легко разрешается, если обратить­ся к § 932 ГГУ, в силу которого любой приобретатель, кроме недобросовестного, становится собственником движимой вещи', приобретенной от несобственника.

Теперь ясно, что если добросовестный приобретатель стал собственником вещи в момент ее приобретения независимо .от наличия права на отчуждение у продавца, то виндикация к нему уже невозможна, так как он более не владелец, а собст­венник. Следовательно, наличие в законодательстве нормы об ограничении виндикации в пользу добросовестного приобретателя не подтверждает, а скорее опровергает допущение, что этот же приобретатель уже стал собственником.

Впрочем, даже при широком распространении этого допу­щения в нашем законодательстве того времени оставалось еще задавненное незаконное владение вещами, которые уже никак невозможно было ввести снова В оборот.

Нужда в приобретательной давности стала заметно возрас­тать с оживлением гражданского оборота, что объясняется ре­шающим значением развития обмена для этого по всей види­мости статичного института, содержание которого в наибольшей степени объясняется именно потребностями оборота.

Здесь нужно вернуться к вопросу о функциональном соот­ношении трех смежных и частично перекрывающихся инсти­тутов — ограничения виндикации, приобретения собственно­сти от неуправомоченного продавца и приобретательной давности. В каждом из них центральное место занимает рожден­ная в обороте вопреки собственнику фигура добросовестного приобретателя. На почве только что показанного сопоставле­ния § 932 и 986 ГГУ стала видна взаимозаменяемость приобре­тения собственности от неуправомоченного отчуждателя и ог­раничение виндикации. Именно то, что взаимозаменяемость означает И взаимоисключение, объясняет упразднение огра­ничения виндикации в пользу добросовестного приобретателя.

Правда, такую заменяемость не всегда можно называть вза­имной. Ведь если добросовестный приобретатель, всегда превра­щаясь в собственника, делает ненужной защиту от виндикации, то обратная связь лишена этого автоматизма: Получивший за-

' Приобретение недвижимости, осуществляемое по ГГУ через запись в поземельных книгах, исключает передачу собственности путем традиции и тем самым юридическое значение владения, поэтому из оборота недвижимо­сти исчезает техническое значение добросовестного или недобросовестного приобретения.

252

щиту от виндикации добросовестный приобретатель не стано­вится собственником в отсутствие прямого указания закона, а продолжает владеть без титула, незаконно и, чтобы стать собст­венником, нуждается в приобретательной давйости. Теперь по­нятен характер связи приобретательной давности с иными спо­собами "ограничения" (точнее, утраты) собственности в обороте. Приобретательная давность является последним средством вер­нуть в оборот вещи, выбывшие из него, и потому следует за виндикацией и приобретением вещи от неуправомоченного от-чуждателя (если эта норма имеется в позитивном законодатель­стве), как бы подбирая те вещи, кото^Ые не смогли попасть во власть собственника.

С принятием Основ гражданского законодательства 1991 г. Приобретательная давность впервые стала фактом гражданской кодификации в российском праве. Понятно, что пока мы не можем опереться на значительную практику, особенно если учесть, что сила самой нормы проявляется именно с истече­нием немалых сроков давности, завершающих юридический состав и дающих тем самым почву для права или спора о пра­ве. Поэтому сегодня любой спор, в котором сделаны ссылки на приобретательную давность, становится предметом обсу­ждения.

Примером может служить дело, рассмотренное Ставрополь­ским арбитражным судом в 1994 г. В феврале 1991 г. совхоз "Пер-вомайский^ передал кооперативу при агропромышленном ком­бинате "Минералводский" мельницу. В апреле того же года было заключено соглашение между комбинатом и кооперативом об аренде мельницы. 10 октября 1992 г, был составлен акт приема-передачи мельницы от кооператива вновь создаваемой ассо­циации крестьянских и фермерских хозяйств "Орал" (АКХ "Орал")> Однако коллектив мельницы, входящий в состав коо­ператива, продолжал эксплуатировать мельницу. В 1993 г. этим коллективом было создано АОЗТ "Майдан", а в октябре 1993 г. между АОЗТ "Майдан" и правопреемниками реорганизован­ного совхоза "Первомайский" был заключен договор купли-продажи мельницы. В 1994 г. АКХ "Орал" предъявила иск АОЗТ "Майдан" об истребовании мельницы из владения ответчика.

Иск был судом удовлетворен по следующим основаниям. С подписанием 10 октября 1992 г. акта о передаче мельницы от

253

кооператива АКХ "Орал" стал открыто владеть спорной мель­ницей как своим собственным имуществом, т.е. истец на конец 1992 г. являлся "владельцем на себя". Последующий договор купли-продажи мельницы ответчику был судом отвергнут, так как "решение указанного вопроса без участия лица, на балансе которого находится мельница, противоречит ст. 50, 54' Основ гражданского законодательства"².

Конечный вывод суда: "Истец является лицом, владеющим спорной мельницей как своим собственным имуществом, в то время как ответчик не имеет надлежащего права владения, соб­ственности на указанное имущество, в свя^н с чем требования истца подлежат удовлетворению в соответствии с ч. 3 ст. 50 Ос­нов гражданского законодательства".

Налицо одна из первых попыток применения норм о при-обретательной давности (сейчас вместо ст. 50 Основ граждан­ского законодательства действует ст. 234 ГК РФ), в соответст­вии с которой лицо, без законных оснований завладевшее имуществом, в том случае, если оно добросовестно, открыто и непрерывно будет владеть как своим собственным недвижи­мым имуществом в течение 15 лет, а движимым — 5 лет, при­обретает право собственности на это имущество. До истечения приобретательной давности владелец вещи имеет определен­ную защиту своего владения.

Возражения против решения осложнены необходимостью дать оценку акту приема-передачи мельницы. Сам по себе этот акт не порождает перехода права собственности и какого-либо другого права на вещь. Не возникают права и из фактической передачи вещи. Эти действия порождают право, если они ис­полняются в силу договора (ст. 223 ГК РФ) или по иному ос­нованию (например, по судебному решению). Предположим все же, что упомянутый акт был совершен в силу какого-то

' Ссылка на ст. 54 Основ (ст, 301 ГК) свидетельствует о не вполне четком понимании сути приобретательной давности. В ст. 54 Основ речь идет только о титульных (законных) владельцах. А в л. 3 ст. 50 Основ говорится о добросове­стном незаконном владельце. Иными словами, налицо не дополнение, а про­тивопоставление двух норм.

* На самом деле здесь есть, конечно; проблема, но суд не смог ее адек­ватно сформулировать: речь должна идти не столько о действительности ку­пли-продажи (ведь даже ничтожность сделки не исключает защиты приобре­тателя), сколько о том, могла ли перейти собственность по' купле-продаже при отсутствии владения у продавца, а значит, о том, у кого было владение. Ссылка на ст. 50, 54 Основ здесь не проясняет ситуацию, если только не понимать ее в том смысле, что, указав на сторону в винднкационном про­цессе, мы находим тем самым владельца. Но ведь именно вопрос о владении и является предметом спора, а значит, такая ссылка не может быть сделана до разрешения дела.

254

основания (сделки и др.), исходящего от имени кооператива. Поскольку кооператив заведомо не был собственником, а вла-» дел мельницей на праве аренды (и если договор аренды со­мнителен — такой мотив звучит в решении суда, — то владел без всякого основания), постольку любое такое основание не порождало права собственности приобретателя, а влекло лишь возникновение незаконного владения (в этом смысле суд вер­но среагировал на ситуацию, обратившись именно к п. 3 ст. 50 Основ (ст. 234 ГК РФ)).

Получается ли защита в таком случае? Ответ и тогда оказы­вается отрицательным. Во-первых, как уфе отмечалось, защита (в данном случае — истребование вещи) возможна лишь при наличии факта владения. А в нашем случае АКХ "Орал" нико­гда ранее не владела мельницей. Подписание акта без фактиче­ской передачи еще не создает владения. Преемство владения от кооператива могло возникнуть лишь в случае его преобразова­ния, но ассоциация — это такое юридическое лицо, которое может возникнуть только путем объединения учредителей (кре­стьянских хозяйств). Во-вторых, защита по ст. 234 ГК возможна лишь против третьих лиц, но не допускается против собствен­ника и законных владельцев. В данном случае ответчик ссылал­ся на договор купли-продажи спорного имущества. Без анну­лирования этого договора защита в порядке ст. 234 ГК против собственника невозможна.

Решением суда слабо затронуты иные важные реквизиты приобретательной давности — добросовестность завладения ве­щью и правомерность основания. Эти стороны приобретатель­ной давности нужно обсудить более подробно, но предвари­тельно есть смысл остановиться на общем значении института в сложившейся ситуации. Отмеченное еще А.В. Бенедиктовым отсутствие в нашем праве владельческой (посессорной) защи­ты, имеющейся, по словам И. Покровского, "во всяком куль­турном обществе"', едва ли можно считать большимуспехом, и в любом случае оно не может не накладывать отпечаток на функционирование вещных прав в целом.

Например, в описанной выше ситуации разделения владе­ния и собственности вещью, возникшей вследствие утраты соб­ственником возможности вернуть себе владение, владелец ли­шен легальных средств защиты своей позиции. В то же время собственник, добившись возврата вещи любым образом, в том числе и нелегальным, вплоть до насильственных действий,

Покровский И.А. История римского права. Пг., 1918. С. 266.

вполне восстанавливает всю полноту своих прав .без каких-либо частно-правовых последствий'.

После этого неудивительно, что и несобственник, добыв любым образом владение от незаконного владельца, также не подвержен воздействию любых частноправовых средств ответ­ной защиты за неимением таковых. Трудно не признать, что такой порядок едва ли отвечает нуждам гражданского оборота, да и соображениям простой справедливости, которые в этом случае вполне согласны с не всегда моральным оборотом.

В создавшихся условиях защита владения, если признать все же ее уместность, может строиться лишьиа почве приобрета-тельной давности. Прямой аналогии с бонитарной собственно­стью все же не возникает (хотя параллели, конечно, напраши­ваются): во-первых, нет нужды вводить фикцию истечения срока давности, а во-вторых, даже защищенное таким образом вла­дение не становится правом.

Задача облегчается тем, что владельческая защита владения для давности от третьих лиц может не потребовать полного обоснования, если только спор не возник с собственником или законным владельцем. Ввиду практической важности этого момента уточним, о чем идет речь.

Предположим, что владелец без основания (например, по­лучивший вещь от лица, не имевшего права ее отчуждать) столкнулся с посягательствами на вещь или утратил вещь, при­чем нарушитель его владения также не может сослаться на ка­кой-либо титул. В этом случае владелец заявляет, что он владел для давности и на основании ст. 234 ГК требует защитить его владение или истребует вещь от третьего лица. Поскольку пред­метом спора не является признание права собственности в силу истечения приобретательной давности, истец должен доказы­вать не весь юридический состав, предусмотренный законом, а лишь факт владения и обстоятельства его нарушения. Прежде всего, конечно, не должна доказываться добросовестность, ведь если исходить из обратного, то придется признать необходи­мость доказывания всех обстоятельств приобретения, без вы-

' Ведь в нашем законодательстве отсутствуют владельческие средства за­шиты, которые позволили В.М. Хвостову применительно к римскому праву заявить: "Лицо, самоуправно отнявшее свою вещь у владельца, теряет право собственности на эту вещь в пользу владельца" (Хвоснюв В.М. Указ, соч. С. 243). Впрочем, имеется а виду постклассическое право. Для классики точнее было бы сказать, что собственник, отобравший вещь у владельца, утрачивает эту вещь в пользу владельца, как только будет развернута преторская зашита посредством интердиктов.

256

яснения которых трудно судить о доброй совести, а это по сути дела приравнивает защиту к петиторной.

Между тем есть основания говорить, что доказывания доб­росовестности, поскольку речь идет о защите только владе­ния, не требуется уже в силу общей презумпции добросовест­ности: ведь "недобросовестность никогда не предполагается"', это правило, конечно, соблюдается и для приобретательной давности: "наличность bona fides узукапиент не обязан доказы­вать особо; она предполагается, пока не будет доказано про­тивное"²; "особого доказательства добросовестности не требу­ется, и, так как она в человеческом обо^рте составляет правило, она предполагается, пока не доказана недобросовестность"³.

Впрочем, применительно к виндикации по ГК РСФСР ВЛ. Дозорцев, отмечая, что "существует взгляд, в соответст­вии с которым действует презумпция добросовестности при­обретателя вещи", не соглашался с этим подходом, так как "такая презумпция предполагает существование лица, на ко­тором лежит бремя опровержения этой презумпции. Таким ли­цом может быть только истец, собственник веши, который за­частую не располагает и не может располагать никакими данными о способе и об условиях приобретения вещи ответчи­ком. Напротив, ответчик располагает необходимыми данными. Поэтому обстоятельствам рассматриваемого иска соответству­ет противоположная презумпция. Бремя доказывания своей доб­росовестности лежит на владельце, приобретателе вещи"⁴. Здесь можно заметить только процессуальное понимание презумп­ции, хотя она является скорее материально-правовой, а такие презумпции "не всегда напрямую связаны с распределением бремени доказывания*'⁵.

Не углубляясь далее в суть этой позиции⁶, заметим, что в нашу ситуацию она не вносит изменений, так как даже упразд­нение презумпции добросовестности владения против собствен­ника, если его все же допустить, не исключает владельческой

' Шершеневич Г.Ф. Торговое право. С. 261.

^I Хвостов В.М. Указ. соч. С. 254. Автор ссылается также на Виндшейда.

³ Дернбуре Г. Указ. соч. С. 135.

⁴ Комментарий к Гражданскому кодексу РСФСР. М„ 1982. С. 192. ³ Веденеев Е.Ю. Роль презумпций в гражданском праве, арбитражном и гражданском судопроизводстве // Государство и право. 1998- № 2. С. 44.

^II Возражения могут состоять, а частности, в том, что обсуждение добро­совестности на почве отсуждения вещи от покупателя (ведь купля-продажа — наиболее уместная гипотеза), который в силу ст. 462 ГК постарается привлечь в дело продавца, неизбежно приведет к тому, что главное бремя доказывания окажется именно на продавце, который не только является наиболее осведом­ленным лицом, но и несет наибольшую ответственность в случае эвикцин.

9—3191 257

защиты против третьих лиц без доказывания добросовестности на почве ст. 234 ГК РФ именно потому, ;что она и> невозможна против собственника. Эта презумпция добросовестности, стало быть, презумпция оборота, а ее сила обнаруживается в отноше­нии любого третьего лица,

Презумпция добросовестности приобретения тесно грани­чит с вырастающей из презумпции собственностью, что выра­жено известным положением французского права: "По отно­шению к движимостям владение равносильно правооснованию" (ст. 2279 ФГК)'. Находясь под влиянием этой идеи, русское право также склонялось к тому, что "селу движимость посту­пила от собственника в постороннее владение не вследствие кражи или иного преступления, то собственник, утративший владение, не вправе требовать отобрания вещи от владельца, не имеющего права собственности, если он приобрел ее доб­росовестно", а это приводите "презумпции права собственно­сти в пользу владеющего, которая допускает и опровержение"².

На этой почве значительно сглаживаются, особенно в прак­тическом отношении, проблемы приобретения движимых ве­щей от несобственника добросовестным приобретателем. Од­новременно намечается и путь законодательной эволюции приобретательной давности для движимостей в сторону ее со­кращения, возможно и до одного мгновения, как это сделано в ГГУ³.

Возвращаясь к защите владения, когда оно не стало собст­венностью, отметим, что даже если впоследствии истец не смо­жет получить собственности на вещь, защита владения тем не менее возможна, поскольку норма п. 2 ст. 234 ГК, предоставляя защиту владельцу "до приобретения права собственности", не увязывает эту защиту с одновременным решением вопроса о собственности (например, путем введения условия: "при на-

' См.: Черепахи» £.£. Юридическая природа и обоснование приобрете­ния права собственности от неуправомочснного отчужаателя, С. 71.

² Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. С. 162—163. ¹ Соответствуюшис нормы имеются в праве Франции, Англии, США (Гражданское и тортовое право капиталистических стран. 3-е изд. / Отв. ред. Е.А. Васильев. М., 1993. С. 322), Аналогично решен вопрос для добросовестно­го приобретения движимостей и шведским правом (см. Хостад Т. Право соб­ственности на движимое имущество // Введение в шведское право / Отв. ред. Б.С. Крылов. М., 1986. С. 276). Наконец, норма сходного значения была закре­плена в ст. 183 ГК РСФСР 1922 г.

258

личии оснований для приобретения права собствеишюсти..." — или иным. аналогичным способом). Соответственно .решение суда, давшего защиту такому владению, не имеет преюдици­альной силы для возможного спора о собственности на вещы

Разумеется, возможно иное, более узкое толкование нор­мы п. 2 ст. 234 ГК, тем более что презумпция добросовестности с трудом признается на практике'. Но в этом случае окажется, что обширная сфера вещных отношений, связанных с владе­нием без основания, окажется без частноправовой защиты и регулирования.

Кроме того, такое узкое понимание защиты вступает в про­тиворечие с основаниями предоставления иска по ст. 234 ГК:

ведь если защищается лишь будущее право — а только такое основание тогда и остается, — то исчезает наличный, сего­дняшний объект защиты. Но ведь защите подлежат только дей­ствительные, уже существующие ценности. Тогда также утра­чиваются и игнорируются такие традиционные мотивы защиты владения, как гражданский мир, противодействие насилию, защита добросовестного приобретателя/хотя нет никаких ос­нований полагать, что законодатель намерен вытеснять такие правовые ценности, как противостояние насилию или защита оборота.

Напомним, что классическое право понимало владение независимо от его правомерности, "как подлежащую уваже­нию со стороны всех граждан фактическую связь индивида с вещью", имеющую глубокое гуманистическое значение, оце­ниваемое И. Покровским как "кульминационный пункт идеи личности"²,

' См., напр.: Вестник Высшего Арбитражного Суда РФ. 1996. N» б, С. 64—65;

Верное по существу утверждение: "Участник гражданского правоотношения признается добросовестным, в доказывать его недобросовестность должен тот, кто с такими действиями связывает определенные юридические последствия. Это подтверждается и существующей судебной практикой" (см.: Веденеев Е.Ю. Роль презумпций в гражданском праве, арбитражном и гражданском судопро­изводстве. С. 45) — не подлежит сомнению, кроме только уверенности автора в том, что презумпция добросовестности уже принята судами.

Иногда высказываемое суждение, что проблемы презумпции добросо­вестности приобретателя вообще нет, так как она закреплена законом (ч. 3 ст. Ю ГК РФ), к сожалению, не вполне корректно. Ведь эта норма буквально гово­рит о защите гражданских прав, а фактический владелец, в том числе и ведущий владение для давности, не имеет права гражданского; объектом за­щиты является именно незаконное владение. Соответственно ст. 10 ГК может применяться лишь как свидетельство общего подхода законодателя к добро­совестности участников оборота, но не как норма прямого действия при защите незаконного владения.