Предмет договора сингулярной сукцессии (уступки требования)

Договор сингулярной сукцессии (активной цессии или уступки требования) - это двустороннее соглашение, в силу которого одна сторона (первоначальный кредитор, цедент) передает другой стороне (новому кредитору, цессионарию) право требования исполнения обязательства третьим лицом (должником, цессионаром), а цессионарий приобретает это право требования от цедента на условиях, не ухудшающих положения должника.

Приведенное определение, основанное на нормах § 1 гл. 24 Гражданского Кодекса РФ*(1), содержит характеристику всех элементов, необходимых для отграничения договора уступки требования от смежных юридических категорий.

Сторонами договора сингулярной сукцессии являются (1) кредитор (цедент, прежний или старый кредитор), который распоряжается принадлежащим ему требованием в том смысле, что прекращает его под условием возникновения требования идентичного содержания у контрагента, и (2) третье лицо, которое приобретает требование, становится новым кредитором и именуется цессионарием.

Поскольку, как это видно из определения, договор сингулярной сукцессии совершается без участия должника, следует заключить, что содержание этого договора, должно быть подчинено правилу о том, что уступка требования не должна ухудшать положения должника*(2).

Единственным существенным условием договора уступки требования является условие о его предмете (п. 1 ст. 432 ГК). Предметом договора сингулярной сукцессии является обязательственное право (требование).

Какие же из всего множества прав, составляющих содержание обязательственных отношений, могут быть признаны предметом договора сингулярной сукцессии? Попытку обобщения точек зрения по данному вопросу и выявления критериев определения оборотоспособности обязательственных прав и представляет собою настоящая статья.

1. Позиция русской дореволюционной науки

Русские дореволюционные юристы со ссылками на ст. 402, 418 и 711 Законов Гражданских*(3) и Сенатскую практику*(4), признавали возможность цедирования всяких обязательств как общее правило, а невозможность - как исключение, которое должно объясняться либо природой конкретного обязательства, либо общественными интересами, выраженными в прямом указании закона.

Впервые в русской литературе этот вывод встречается у Д.И. Мейера: "Во всяком случае, возможность передачи права по обязательству необходимо признать за норму, а невозможность - за исключение, которая должно находить себе оправдание в законе"*(5). Это мнение было поддержано большинством русских ученых*(6) и внесено в энциклопедию*(7). "Ввиду общего правила, следует признать, что все обязательства способны к изменению субъектов на активной стороне, насколько возможность к тому не преграждена содержанием обязательства или законом" - пишет, например, Г.Ф. Шершеневич*(8). В том же духе высказывается И.А. Покровский*(9).

Противоположное мнение из числа дореволюционных юристов было высказано только К.Д. Кавелиным*(10) и К.П. Победоносцевым*(11). Мнение первого действительно представляется весьма неопределенным, а второго - не аргументированным. К.П. Победоносцев ограничивается голой констатацией фактов: (1) в законодательстве нет общего постановления о допустимости цессии обязательственного права, но (2) есть положения о допустимости уступки в конкретных случаях. Следовательно, заключает профессор, общим правилом является запрещение цессии обязательственных прав, доколе противного не будет установлено законом. Третий факт - то, что законодательство содержит нормы, не только разрешающие цессию конкретных требований, но и запрещающие таковую в тех или иных единичных случаях - ученый объявлял незначимым; во всяком случае, указывал, что из него нельзя делать вывода о допустимости передачи требований как общем правиле. Почему на факте единичных разрешений можно делать заключение о всеобщем запрете, а на факте единичных запретов об общем разрешении нельзя - этого не объяснялось.

Эта "аргументация" не встретила поддержки; напротив, была весьма быстро разрушена научными оппонентами с позиций как принципов частного права, так и догматического законодательства и существа цессии*(12).

Хотя возможность замены кредиторов в обязательственных правоотношениях объяснялась русскими цивилистами со ссылкой на статьи закона, относящие права к объектам гражданских правоотношений, т.е., через свойство оборотоспособности обязательственных прав, не нужно абсолютизировать эту точку зрения, в особенности - пытаться прилагать ее в застывшем, неизменном виде к современным условиям с целью обоснования конструкций типа "право на право". Русские ученые (в отличии от многих современных авторов) прекрасно понимали, в сколь сложное положение поставил себя законодатель, причислив права к числу движимых имуществ. Вероятно из желания "помочь" законодателю почтенные цивилисты подправляли законодательные огрехи, толкуя ст. 402 в том смысле, что нормы о вещах движимых в некоторых случаях (приобретающих тенденцию к превращению в общее правило) распространяются и на обязательственные права, что, вместе с тем, никак не означает возможность самих обязательственных прав находиться в собственности или ином вещном юридическом господстве.

"... Отношения по обязательствам примыкают к сфере имущественных отношений; отношения же эти требуют наибольшей свободы, и каждое ограничение ее без нужды неблагоприятно отражается на экономическом положении общества"*(13). "... У нас нередко говорится о продаже и покупке векселя, заемного письма. Но не следует упускать из виду, что купля-продажа есть сделка о переходе права собственности по вещи, при уступке же права по обязательству хотя и переходит право собственности по акту, но это право нечто второстепенное или даже третьестепенное, так что не в собственном, а только в переносном смысле говорится о покупке и продаже права, в юридическом же смысле можно говорить только о передаче, уступке права. Поэтому и определения законодательства о купле-продаже не применяются безусловно к уступке права по обязательству, ибо они имеют в виду переход права собственности по вещи, а не переход права на чужое действие"*(14) (курсив автора, В.Б.). Это написал Д.И. Мейер, но цитаты эти можно даже не комментировать: создается впечатление, что написано все это нашим современником, критикующим п. 4 ст. 454 действующего ныне российского ГК.

Позиция "отца русской цивилистики" была поддержана даже на закате русской юриспруденции. Составители Проекта Гражданского Уложения Российской Империи поясняли, что "... по установившемуся в нашем юридическом быту взгляду продажа заключается в предоставлении имущества в собственность покупщика. ... По принятой в действующих законах и в проекте будущего Уложения терминологии не может быть и речи ... о переходе отчуждаемых прав в собственность приобретателя ... Что же касается прав, то возмездное отчуждение их не именуется ... продажею, а лишь подводится под действие правил о продаже, чем вполне удовлетворяется ... необходимость распространить соответствующие постановления о продаже на возмездное отчуждение прав и как бы подтверждается в самом законе тесная связь, существующая между возмездным отчуждением прав и телесных предметов"*(15) (выделено авторами, В.Б.).

Итак, русские дореволюционные цивилисты выводили общее правило о возможности уступки требований всякого рода через свойство оборотоспособности требований как объектов гражданских прав. И хотя сегодня с точки зрения современного российского ГК эта позиция не может быть оправдана, ибо ГК знает категорию движимых вещей, не причисляя права и долги к вещам (п. 1 ст. 128), она несомненно, сохраняет теоретический интерес для сторонников концепции правопреемства как передачи прав, а также для практики.