новая папка 2 / 16903

Рабочие, техник и инженер возвратились назад. Работа быстро закипела в искусных руках.

Техник с своим отрядом уже прошёл мимо всё сидевшего Вальнека. Показался и инженер.

--Господин инженер... простите... не сердитесь... Я сам вижу, что действительно... Ну, я думал, что мои глаза ещё могут... ну, что же, ну я сам вижу, что ослеп... ну, что ж? ну, несчастье... Позвольте мне нивелировать...

--Да ведь вы не умеете же.

--Умею, господин инженер...

Инженер, установив нивелир, навёл его на рейку и проговорил, обращаясь к Вальнеку:

--Прочтите. Вальнек прочёл.

Инженер повернул трубу к другой рейке. Вальнек опять прочёл.

--Десять лет нивелировал.

--Не совсем верно, -- сморщился инженер, поверяя чтение Вальнека, но, подумав, проговорил, пожимая плечами:

--Попробуйте.

Инженер ушёл, крикнув: -- Завтракать!

Совершенно разбитый и усталостью, и комарами, и нравственным потрясением, Вальнек с наслаждением пошёл к своей корзине, в которую племянница уложила ему хлеб, жареный кусок говядины, соль и бутылочку с водкой.

Но каков был ужас Вальнека, когда на говядине, к которой он наклонился с таким аппетитом и чуть было не схватил уж её руками, он вдруг разглядел свернувшуюся гадюку.

Отскочить, толкнуть ногой корзину с проклятой гадюкой, рассыпать осквернённую провизию по земле -- было делом одного мгновения, конечно, со стороны Вальнека, но завтрак пропал и Вальнек в угрюмом молчании, вместо завтрака, всё время просидел на пне, ни на мгновение не переставая хлопать на себе назойливых комаров.

Три оставшихся при нём рабочих молча ели хлеб свой и лукаво переглядывались. Наконец, гнев Вальнека прошёл, аппетит заговорил громче прежнего и Вальнек, скрепя сердце, потянулся за хлебом, на котором не лежала гадюка. Водка разбилась от неосторожного толчка и Вальнек, жуя хлеб и посыпая его солью, с сожалением

смотрел на валявшиеся осколки.

Передние партии позавтракали и уж давно затих в отдалении и говор их, и стук топоров, а Вальнек всё ещё не подымался, потому что его всего разломало от непривычной работы, да и хотелось ему быть как можно подальше от проклятых инженера и его прислужника техника.

Наконец, Вальнек встал и разбито, тяжело зашагал к инструменту. Каждый шаг в неприспособленных тяжёлых сапогах в этом лесу, в этом царстве комаров был тяжёлою пыткою для Вальнека. Он, гнавшийся только за деньгами, ненавидел уж всю эту каторжную должность свою.

Установив кое-как инструмент, Вальнек навёл трубу на рейку, крикнул: "держи", приказал рабочим отмахивать веткой комаров и нагнулся к трубе.

Вальнек смотрел, рабочий махал, махал... Рабочему надоело уже махать, когда, совершенно красный, Вальнек поднялся, растерянно оглянулся и опять сейчас же снова прильнул к трубе...

Произошла какая-то непонятная история: волоски в трубе, без которых невозможно чтение делений рейки, исчезли куда-то.

Всё ещё не веря исчезновению волосков, Вальнек пригласил и рабочего убедиться в том же.

Рабочий присел, прицелил свой глаз и с некоторым страхом заглянул в трубу, а Вальнек замахал над ним.

--Ну, что, видишь волоски?

--Ничего не вижу.

--Не видишь потому, что инженер порвал их.

--Порвал? -- спросил рабочий и хлопнул руками себе по ляжкам.

--Порвал, потому что молокосос, -- проговорил авторитетно Вальнек. -- Кричать умеет, али сам с инструментом обращаться не умеет.

--Что за оказия, -- проговорил рабочий и рассмеялся. -- Тот тебя корит, а теперь ты его. Кто же вас рассудит?

--Старший рассудит. Вечером разбор будет. Ты слышал, как он меня ругал?

--Все, чать, слышали!

--Вечером разберут.

--Та-а-к. А теперь, что делать станем?

--Да что ж теперь? За ним бежать, он ведь тоже волосков не приделает.

--Знамо не приделает... Эй-эй! Клади рей-й-ку! Машина изгадилась.

Реешники положили рейки и пришли к инструменту. Ещё раз заглянули.

--Да нету, нету, -- проговорил авторитетно Вальнек. -- Хоть все глаза просмотри.

--Что за оказия? -- удивились рабочие. -- Теперь чего ж ему за это будет?

--Будет доволен. За всё будет... Я вдвое против него старше и то смолчал, чтоб пример не подавать дурной, а он не может? Ему надо ругаться?

--Неловко-то неловко, -- уж и мы поняли.

--Вы ведь слышали?

--Когда не слышали. Эхе-хе! Вот они дела-то какие. Чего ж теперь делать станем?

--Да чего ж? -- развёл руками Вальнек: -- спать.

--Ну?!

--Ну, а чего ж?

--Да ничего, конечно, -- согласился рабочий. -- Хоть смотри, хоть не смотри. Нет, так нет. Эко дело-то...

--А как ён-то придёт, -- проговорил другой рабочий: -- да увидит, что мы спим, да вместо денег в зашей нас?

--Это мой ответ, -- важно ответил Вальнек.

--Знамо его, -- поддержал Вальнека первый рабочий: -- нам что? Что велит, то и делай. Что ён, что хоть ему прикажет, -- хоть палку поставь, -- велит слушать, -- чего ж тут? Слушай...

--Известно, -- согласился другой рабочий, -- как ни зови, только корми... Так чего же? Спать, так спать...

IX

Уже солнце книзу пошло, когда возвратившийся за 6 вёрст назад инженер, напрасно поджидавший Вальнека, наткнулся на мирно почившую группу. Часовой, поставленный Вальнеком отмахивать комаров и тот, свалившись на плечо Вальнека, укрыв и его, и себя веткой, заснул богатырским сном.

Грубо растолкав ногами спящую "сволочь", инженер молча наблюдал, как подымался ошалевший Вальнек, весь вздувшийся от сплошных волдырей, с лицом и затылком, покрытым насосавшимися кровью, прилипшими и застывшими комарами, торчавшими грязно-кровяными пупырышками на вздутой поверхности.

Ничего не понимавший, всё забывший, Вальнек сперва вытянул отёкшие руки в воздух, точно хотел поддержать какую-то навалившуюся на него тяжесть, потом быстро провёл ими по чесавшемуся немилосердно лицу, бессмысленно уставился на полосы крови, появившиеся на руках, тупо осмотрелся, остановился на инженере и, наконец, всё вспомнил и окончательно пришёл в себя от крика инженера с большими ногами.

-- Вон, мерзавец!

Вальнек со сна так равнодушно сдвинул брови, как будто ругали не его, а кого-то другого.

--Да ругаться вы умеете, али же и волоски рвать умеете...

--Какие волоски?

Вальнек только величественным жестом показал на нивелир и принялся равнодушно растирать новых насевших на шею комаров.

--Да как я мог порвать волоски, когда их нет... когда они на стекле нарисованы...

--Пхе! ну так стекло разбили...

Рабочие даже наклонились вперёд, когда инженер прильнул к трубе.

Вальнек и тот не мог отказать себе в удовольствии и в пол-оборота с накипевшим злорадством следил за инженером.

Рука инженера поднялась и что-то тронула у трубы.

--Пожалуйте, -- проговорил инженер, обращаясь к Вальнеку. Вальнек лениво и нехотя подошёл к трубе и нагнулся. Вальнек смотрел, смотрел...

--Ну?!

Вальнек поднялся, наконец, растерянно оглянулся, развёл руками, сделал своё "пхе!" и ничего не понял: вертикальный и горизонтальный волоски были на своём месте.

--Десять лет нивелировали?! -- спросил инженер с непередаваемой интонацией. У Вальнека воздух захватило в груди.

Всё это вместе, -- и полное фиаско, и комары, и кошмарный сон, и разбитое тело,

иболящие ноги, и весь этот проклятый лес, и воздух, точно пропитанный тонкими, колючими иглами, и, наконец, этот взгляд, пронизывающий и режущий без ножа, -- всё сразу раздавило ослабевшую волю Вальнека.

--Не мучьте... отпустите меня...

--Вечером в контору... Отвезите его на тот берег...

О, с каким наслаждением зашагал Вальнек за рабочими из этого ада...

X

Вальнеку выдали на обратный проезд 100 рублей и 60 жалованья за текущий месяц, взяв с него расписку, что расчётом он доволен и претензий он иметь не будет.

-- Нет, не будет! Будьте вы все прокляты.

Вальнек вышел на улицу и вздохнул полною грудью.

-- Ситец, полотно голландское, носки, -- так обратился приказчик, останавливая лакомые взгляды на железнодорожнике Вальнеке.

Единственное неприятное чувство, которое испытывал Вальнек -- это была мысль о племяннице, которой надо ещё объяснить неожиданную перемену, постигшую его, а, следовательно, и её. Вальнеку жаль было огорчать эту племянницу с улицы, уже успевшую укрепиться в мысли, что завтрашний день её обеспечен.

Вальнек вошёл в магазин и с достоинством, ему присущим, набрал разных утешений своей спутнице на 150 рублей.

--Деньги двадцатого... Расписку...

--Очень хорошо-с...

Приказчик быстро написал счёт и ловко положил его перед невозмутимо сидевшим Вальнеком.

Вальнек отстранился, сдвинул брови и спросил оторванно-равнодушно: -- Где?

Приказчик указал пальцем.

Вальнек обмакнул перо, посмотрел на него на свет и расписался: Инженертехнолог Вальнек-Вальновский.

--Кстати, у вас кокарда и знак на шапку есть?

--Пожалуйте...

--Это уж так запомним, -- проговорил Вальнек, выходя к нагруженному извозчику в шапке с кокардой и знаком.

--Пожалуйста не беспокойтесь...

В тот же день, под вечер, маленький пароход отвалил от берега. Единственных три пассажира: Вальнек, племянница и какой-то молодой господин сидели на палубе.

Приятная прохлада потянула с реки от задвигавшегося парохода. На душе у Вальнека было легко и спокойно.

Его племянница суетилась около чая, сервированного на чистой скатерти. Вальнек давно уже не ощущал того удовлетворения от семейной обстановки,

такого отдыха души и тела, какой испытывал теперь.

Ивпереди пять, шесть дней и все такие же, все с правом забыть вся и всё и чувствовать полное удовлетворение сытой довольной жизни. А там...

Вальнек отогнал мрачные мысли и оглянулся на свою спутницу. А какое удовлетворение у неё?!

Как преобразилась она и как стала похожа и она на счастливую, довольную женщину.

ИВальнек с удовольствием смотрел на свою племянницу: судьба уже слепила эти два оторванных листка своей мастикой.

А там в Киеве?! -- мелькнуло в голове Вальнека.

"Всё будет хорошо!" -- подумал строго вдохновенно Вальнек и перевёл глаза на молодого человека.

Молодой человек почтительно смотрел на племянницу.

"О, люди, люди!" -- подумал Вальнек. -- "Давно ли с этой самой племянницей не хотели говорить, а теперь этот, вероятно, будет счастлив, если я представлю его"...

Вальнек встретился глазами с молодым человеком и, сделав нерешительное движение, подошёл к нему.

-- Инженер, граф Вальнек-Вальновский, -- прошу пана...

Вальнек величественно пожал руку и жестом пригласил к чайному столу молодого человека.

-- Графиня Вальнек-Вальновская -- племянница... Прошу пана...

Хорошо засыпал Вальнек в этот вечер под убаюкивающий говор воды и однообразный стук машины...

Не хорошие сны только снились Вальнеку.

Снилось ему, что сидит у него на коленях оборванный десятилетний, грязный сын его Владек. Сидит и плачет, так плачет, и так болит его, Вальнека, сердце.

Ах, Боже мой, его ли то сын, его ли то Владек, которого когда-то чистого, в шёлковых башмачках, держал он на своих коленях и целовал его маленькие, нежные ножки... Э-эх, какие грязные, дырявые, вонючие сапоги теперь на тех ножках...

Ах, как плачет Владек, как сжимается сердце Вальнека.

-- Не плачь, Владек, не плачь, мой сын любимый... Сжалится над нами Господь...

вырастешь как-нибудь... Матка Бозка [Матерь Божья - польск.] пошлёт тебе богатую невесту...

Ах, плачет маленький Владек, плачет потому, что есть хочет. И тяжело так Вальнеку: знает он, как накормить сына, знает, что есть у него, Вальнека, на груди заветный мешочек, куда зашил он свои деньги.

Уже не Владек, сам Вальнек плачет, и воет и бьётся его тело под гнетущим кошмаром.

Проснулся молодой человек и смотрит на Вальнека сквозь просвет светлой ночи. Встал тихо, подошёл и опять смотрит и видит, как выбился мешочек с деньгами изпод рубахи и танцует на бьющейся груди у Вальнека.

Подумал молодой человек, вынул нож и, отрезав осторожно шнурочек, положил деньги Вальнека в свой карман.

Приснилось Вальнеку, что отдал-таки сыну он деньги -- отдал, хоть и жаль было. И опять заснул Вальнек так крепко, точно в бездну какую провалился.

Тихо кругом, стала машина и вода не говорит больше: ночует пароход у пристани.

Неясная тень молодого человека скользнула по трапу и скрылась на берегу в селе в предрассветном тумане.

Вот звякнул почтовый колокольчик, залился и потонул в сонном воздухе: на лошадях поехал дальше молодой человек.

Всё спит: и вода, и берег, и пароход, и другой пароход там в неясном отражении воды, и Вальнек.

Так хорошо тянет свежий воздух из отворённой двери, такой прохладой обдаёт его истрепавшееся тело...