новая папка 2 / 18944

водяная

однако вскорости привыкли, потому

гора. Спервоначала было страшно,

как эта

в тот же секунд уж "Голубчик" по другой

гора стеной за кормой станет,

волне

значит, опять на горе, а нос взроет

ровно летит в пропасть, и корма,

воду,

и снова - ай-да! -

так

и взлетит на

так что бушприт весь уйдет,

горку...

так и прыгал...

Ну,

известно, на

Ловок он был, клиперок-то наш,

баке не

качка -

и

начальство не робеет -

так нам

страсть! Ну, и опять же, видим,

чего

Стоит этто наш командир Алексей Алексеич на мостике в

кожане

робеть.

своем

спокойный такой, бесстрашный, да только рулевым

да в зюйдвестке,

командует,

а

у штурвала

стояли

двое

коренных рулевых

да

как править;

четверо

Ловко правили...

В

те

дни

командир бессменно почти

подручных...

наверху

такую погоду не

доверял... Днем

находился, никому, значит, в

только на

себе в

каюту, а

за себя оставит

часок-другой спустится вниз, к

старшего

подремлет одним глазом,

выпьет рюмочку марсалы{71} или

офицера,

И

за

матросские души богу-то ответишь на том свете, ежели сплоховал и

погубил их.

понимает, а

в котором ежели нет и

В

ком совесть есть, тот это и

который

у того господь и разум отнимает во время штурмы...

матроса теснит,

Оробеет

командир,

а

баба глупая...

Ну, а

в

таком разе и

вовсе, ровно не

все

А море, братцы, робких не почитает... Коли ты перед им

оробеют...

струсил -

тут тебе и покрышка!

Егорыч,

вообще любивший пофилософствовать, на минуту замолчал и

стал

Закурив ее,

он сделал две затяжки, не

набивать свою трубочку.

поморщившись

и,

благосклонно протянув трубку молодому

от крепчайшей махорки,

матросику,

продолжал:

Жарили мы,

братцы,

этаким манером, с попутной

- Хорошо.

штурмой, дня

этак утром,

два и валяли узлов по одиннадцати, как на третий день,

штурма

и к полудню ветер вдруг стих,

словно пропал, только

сразу полегчала,

волна

не улеглась... И стало, братцы, как-то душно на море,

все еще ходила,

ровно

понависли тучи совсем черные,

закрыли солнышко,

и

дышать тягостно,

среди

наступила тишь кругом...

А

вдали,

по

белого дня темно стало... И

краям,

везде мгла... Мы, глупые молодые матросы, обрадовались было - не

понимали, к

Той

минуткой прибежал на

бак один мичман и

говорит товарищу мичману,

что

"Барометр,

говорит, шибко падает, кажись,

подручным на вахте стоял:

ураган

Только бы в центру урагана не попасть!" Приказали разводить

будет.

пары.

И

на мглу на эту самую,

что кругом, все

все офицеры высыпали наверх -

так и

А вахтенный вскричал:

"свистать всех наверх,

стеньги

смотрят.

спущать и

Заорал и

боцман,

а все и без того наверху.

паруса крепить!"

Скомандовал

и полезли мы,

братцы, по вантам, только держимся,

старший офицер,

потому -

Спустили стеньги,

остались с

одними

кургузыми мачтами,

качка.

закрепили

вот и

марсели и поставили штормовые триселя и штормовую бизань -

всего. Тут

что щей не

будет,

а

готовимся мы к

такой буре,

и все поняли,

какой не

там,

что бог даст!"

шабаш! - заметил подошедший

- Не

приготовься вы вовремя -

боцман

- Один российский клипер так и пропал со всеми людьми в

Андреев.

урагане...

Занозистый океан! - прибавил

А купцов много пропадает в Индейском...

боцман

ближе,

братцы,

такой страшный вихорь,

обхватила со всех сторон, и закрутил,

что

заскрипел, и

повалило его на бок и

клипер наш ровно задрожал весь,

стало

ровно щепу.

А кругом - господи боже ты мой! - словно в котле

трепать,

вода

только пена белая...

Волны так и вздымаются и бьют друг о

кипит,

дружку. У

меня,

признаться, от страху мураши по спине забегали. Держусь это я за

леер

у шкафута, гляжу, как волны по баку

на наветренной стороне,

перекатываются,

и

шепчу

молитву. Однако вижу:

и думаю:

"сейчас сгибнем",

"Голубчик"

держится,

только двух шлюпок нет, сорвало...

А

у

приподнялся,

штурвала,

капитан в рупор кричит: "Держись крепче,

ребята. Не

около рулевых,

робей,

А тут еще

молодцы!" И от евойного голоса быдто страх немного отошел.

слышу:

ну,

думаю, живы еще, значит... Мотало нас,

боцман наш ругается;

трепало во

держится "Голубчик",

только жалостно так скрипит,

все стороны -

быдто ему

когда его волны изничтожить хотят?..

больно...

И как же не больно,

Капитан

Гнутся,

только рулевых подбодряет да нет-нет и на мачты взглянет...

бедные,

однако стоят... Так, братцы вы мои, крутило нас примерно с час

времени... Ад

Ветер так и воет, и вода вокруг шумит...

кромешный да и только...

Крестимся

только... Как вдруг что-то треснуло быдто... Гляжу, а фок-мачта

закачалась и

с треском упала... Пошли мы ее освобождать, чтобы скорей за борт...

ползем с

чтобы не смыло волной, ноги в воде... Тут и старший офицер:

опаской,

"Живо,

поторапливайся!" Ну, мачту спихнули, а марсовой Маркутин

ребята,

зазевался,

- только

и

видели беднягу.

Перекрестились и

еще

и смыло

его,

крепче

держимся, кто за что попало... А вихорь сильнее закрутил, и стало,

братцы вы

все стороны,

руля не

стал слушать,

а

волны

мои, кидать клипер во

так и

перекатываются по палубе; баркас, как перышко, унесло, рубка, что

наверху, в

-

как

щепки...

Посмотрел я на нашего Алексея Алексеевича... Вижу,

погибнуть!" А около меня

шканечный

унтерцер

Иванов,

степенный

и

он и вина не пил никогда, -

благочестивый такой старик, -

перекрестился и

чистые рубахи одеть,

исполнить,

говорит:

"Надо вниз спуститься,

говорит,

чтобы на

тот свет в

чистом виде. А

христианскую матросскую правилу,

ты,

матросик, - это он мне, - не плачь. Бог зовет, надо

говорит,

открывавшими слегка

загоревшую шею.

С

обычной приветливостью пожимая

руки

собравшимся на

шканцах к

подъему флага,

он поднялся на

офицерам,

мостик,

офицером и

вахтенным

начальником,

оглянул

поздоровался с старшим

паруса,

блеске

палубу

и,

видимо

бросил взгляд на сиявшую во всем

довольный

порядком

своего корвета,

осмотрел в

бинокль

образцовым

горизонт

и

- Завтра,

Василий Федорович. Уж пять дней команда на консервах

да на

солонине, а завтра воскресенье.

одних консервах сидеть,

- Как съедят быка,

придется матросам на

да и

этак недельки две...

Живность-то

скоро съедим...

А

в

нам тоже,

Рио я,

не зайду.

Команда, слава богу, здорова - ни одного больного.

кажется,

Чего

нам заходить, не правда ли?

согласился,

Старший офицер,

вообще редко съезжавший на берег,

что не

стоит заходить.

старину подолгу и

на

- Не беда и на консервах посидеть. В

одной

солонине сидели. Помню, я молодым офицером был, когда эскадра

крейсировала в

так целый месяц кроме солонины - ничего...

И сам

Балтийском море,

адмирал

А придем на Мыс{76},

опять возьмем

нарочно ничего другого не ел...

быков и

оттуда в Зондский пролив.

- На флаг! - скомандовал вахтенный офицер.

Разговоры смолкли. На корвете воцарилась тишина.

только

Сигнальщик держал в руках минутную склянку. И лишь

песок

одной половины в

другую, как

раздалась команда

пересыпался из

вахтенного

начальника:

- Флаг поднять!

На военном судне начинался день.

Пробило

Все обнажили головы.

восемь

ударов,

и новый вахтенный офицер взбежал на смену стоявшего с четырех

часов

то же время начальники отдельных частей:

старший офицер,

утра. В

старший

старший артиллерист, старший механик и доктор по очереди

штурман,

подходили

рапортовать о

состоянии своих

частей.

Разумеется, все

к капитану

было

Отрапортовав, все уходили вниз, в кают-компанию, где на

благополучно.

столе

и масло, и

шумел большой самовар и аппетитно глядели свежие булки,

лимон, и

Рассевшись за столом,

пили чай, шутили,

консервированные сливки.

смеялись,

о

проведенных ночных

вахтах.

Кают-компания на

рассказывали

"Соколе"

и сразу чувствовалось, что между всеми

царит

подобралась дружная,

согласие,

то,

что

"Сокол"

находился в

переходе

уже

две

несмотря

на

недели,

и

при однообразии судовой

отсутствие впечатлений извне могло невольно,

жизни,

как

часто

бывает,

когда

люди,

сделать отношения неприятными,

скученные

Но это еще было впереди.

Пока еще

вместе,

надоедают друг другу.

каждый не

был вполне изучен другим, рассказы и анекдоты еще не

повторялись

в

и скука плавания не заставляла отыскивать друг в

нескольких изданиях,

друге

порта,

впечатления снова вносили

в

кают-компанию оживление и

где

новые

шумные

и люди, на

длинном переходе

откапывающие в

ближнем

разговоры,

дурные

снова делались

добрыми,

терпимыми товарищами.

К тому

стороны,

же

и

и - главное - не было в

библиотека еще не вся была прочитана,

и вовремя

умел

прекращать споры,

принимавшие

слишком страстный

характер,

особенно у молодых мичманов.

у

старшего

штурмана,

каково

Все

спрашивают,

например,

суточное

Довольно суровый на вид,

но добряк в душе,

штурман,

плавание.

низенький и

несмотря на свои сорок пять лет,

маленький человек, совсем седой,

вначале

благодушно,

что "отмахали" сто сорок миль, но

отвечает терпеливо и

когда,

только

что вошедший в

кают-компанию

после многократных ответов,

мичман

опять

спрашивает,

штурман

несколько

сердится

и

Лучицкий

отвечает

с

раздражением.

Иван Федорыч! - говорит мичман, и так

- Да вы не сердитесь,

добродушно

что старший штурман тотчас

говорит,

и такая на лице его милая улыбка,

же и

сам улыбается.

один из

тех штурманов

Иван Федорович безукоризненный служака,

старого

с которым, как

в

старину говорили, командиру можно

времени,

"спокойно

давно, поседел в

спать";

он много плавал на своем веку и поседел уже

одну

когда шкуна,

на

которой он

служил,

разбилась в

ужасную ночь,

бурунах в

у Гижиги{77}. Изо всей команды спаслось только двое

Охотском море,

стакан, с

и,

окончив его, бежит с секстаном в руке брать высоты

папироской,

солнца и

потом делать вычисления.

Чай отпит.

Вестовые убрали со стола. Старший офицер снова

наверху, где

работам.

Старший штурман сидит

и

вычисляет.

матросы разведены по

Многие

книги.

Один из мичманов сел за пианино и

играет вальс

взялись за

Шопена.

Доктор и артиллерист, оба глубокомысленные, погружены в шахматную

игру...

наверху большая часть подвахтенных матросов занята:

кто плетет

А

мат,

кто учится бросать лот,

кто скоблит шлюпку,

кто чинит парус,

забравшись в

стругает,

помогая плотникам,

словом,

каждый

нее, кто

что-нибудь

занят

каждый непременно, сидя

в

белой

какой-нибудь легкой работой и

рубахе с

напевает про себя какую-нибудь песенку,

расстегнутым воротом,

напоминающую

Общая любимица мартышка Дунька носится,

как

далекую родину.

угорелая,

по

пес неизвестной породы,

прибежавший еще в

вантам,

а

Лайка,

Кронштадте на

давшими ему имя Лайки, безмятежно

корвет и оставленный матросами,