новая папка 2 / 18613

ВОРЪ.

Арабская повесть

Северные цветы на 1830. СПб, 1829

Я пріехалъ однажды въ Бассору, говоритъ известный арабскій писатель Абу-Саидъ-Асман, и явился прямо къ губернатору сего города, Халеду, сыну Абдаллахову. Я нашелъ его въ пріемной зале, окруженной низкими софами; полъ ея покрытъ былъ драгоценными коврами персидскими, стены изпещрены золотыми надписями изъ Алкорана и поэмъ, сочиненныхъ въ цохвалу Халеда. Средь залы находился фонтанъ, коего вода съ шумомъ низпадала въ мраморный водоемъ, поддерживаемый четырьмя бронзовыми львами, и прохлаждала знойный воздухъ. Вокругъ водоема стояли именитые граждане въ разноцветныхъ шелковыхъ кафтанахъ, съ богатыми чалмами на голове, и сухощавые, смуглые шейхи или начальники бедуинскихъ поколеній, кочевавшихъ тогда въ окрестностяхъ Бассоры: сіи последніе закутаны были въ просторныя епанчи, съ широкими белыми и черными полосами, и на головахъ имели белыя полотняныя фезки, обвязанныя трижды снуркомъ изъ пальмоваго волоса. За ними толпою стояли, въ красныхъ и синхъ ферязяхъ, военные чиновники, клевреты и слуги Халеда, сложивъ руки на брюхо и вывернувъ ноги такъ, что острые носки башмаковъ ихъ вдавались несколько въ середину. Самъ Халедъ сиделъ, или лучше сказать, лежалъ въ одномъ углу софы. Два маленькіе Араба стояли возле него на софе и отгоняли мухъ огромными позолоченными оппхалами; а въ несколькихъ шагахъ отъ него стоялъ джеллядъ (палачь), съ огромнымъ кривымъ мечемъ подъ мышкой; онъ безотлучно находился при губернаторе и не спускалъ съ него глазъ, чтобы по первону мановенію исполнить его приказанія. Въ семъ-то изнеженномъ положеніи, Халедъ правилъ делами обширной области, решалъ важненшія тяжбы, и хладнокровно отдавалъ приказы -- бить виновныхъ по пятамъ въ его присутствіи, или отсекать имъ головы противъ оконъ его замка.

--"Селямъ алейкумъ (миръ съ тобою)!" возкликнулъ Халедъ, увидевъ меня и не трогаясь съ места.

--"Да сохранитъ Богъ правителя!" отвечалъ я, положа руку сперва на грудь, а потомъ коснувшись его чела и слегка поклонясь Халеду (1).

--"Мы давно желали беседовать съ тобою!" сказалъ онъ.

--"Да умножитъ Богъ твое благо!" промолвилъ я, и, къ сему обыкновенному ответу, присовокупилъ несколько восклицаній, употребитнльныхъ въ подобномъ случае. Халедъ указалъ рукою на софу, и я селъ на ней, въ некоторомъ отъ него разстояніи, поджавъ подъ себя ноги.

--"Ну, Абу-Саидъ! ты всегда при Халифе, сочиняешь стихи да

врешь, благословенный (2)! Мне сказывали, что въ одной касиде, посвященной повелителю правоверныхъ (да сохранитъ его Аллахь!), ты пошучивалъ и на мой счетъ. Я не люблю сердишьея на вашу братью, и потому прощаю тебе отъ чистаго сердца, не для того, что ты любимецъ пророка (да благословитъ и ласково приветствуетъ его Аллахъ!); но я уверенъ, что ты будешь говорить обо мне совершенно другое, когда узнаешь меня покороче.

--"Правитель (да исполнитъ Аллахъ все твои желанія)!" возкликнулъ я: "меня оклеветали передъ тобою....

--"Полно, полно, братъ (проклялъ тебя отецъ твой (3)! Ужь я знаю васъ, стихотворцы!" сказалъ Халедъ улыбаясь. "Ваше дело -- выкинуть острое словцо; а тамъ, правда ли, ложь ли -- намъ до того какая нужда? Но кстати: ты здесь, благословенный. Ты въ стихахъ своихъ говоришь, что

ястранно решаю дела. Вотъ, реши за меня одно дело, въ которомъ,

признаюсь, я долженъ положить мое упованіе на Бога (4). Увидимъ твою премудрость. На сей разъ, и даю тебе власть мою: суди! Подойдите сюда, сыны тяжбы! Ты, отецъ седой бороды, разскажи этому господину

твою повесть."

Изъ толпы, стоявшей вкругъ водоема, выступили несколько Аравитянъ, между коими привлекъ мое вниманіе одинъ молодой человекъ, отличавшійся дивною пріятностію лица и богатою одеждою: на голове у него была пышная чалма изъ зеленой іеменской матеріи; въ складкахъ же оной заметилъ я остатки розы, заткнутой туда вероятно накануне.

-- "Повесть наша коротка," сказалъ Аравитянинъ съ седой бородою. "Сыновья мои, коихъ ты видишь передъ собою, поймали вчерашнею ночью, въ нашемъ саду, вотъ этого брата зеленой чалмы, тогда какъ онъ кралъ съ деревъ апельсины. При немъ нашли мы несколько платковъ и рубахъ, которыя онъ такжс припряталъ, изъ белья, просыхавшаго въ саду. Теперь мы привели его къ правителю (да упрочитъ Аллахъ его правосудіе!), дабы онъ исполиилъ надъ нимъ то, что повелеваетъ законъ исламскій.

--"Да возвеличитъ Аллахъ праведныхъ и да накажетъ клеветниковъ по мере клеветы ихъ!" сказалъ я старику; потомъ, обратясь къ юноше, примолвилъ: "ты слышалъ речь отца обвиненія; нетъ ли у тебя ответа на его повесть?

-- "Онъ говоритъ правду," -- хладнокровно отвечалъ юноша. --"Однако же, судя по твоему великолепному наряду, ты долженъ быть

богатый человекъ. Твое имя? отечество? ремесло твоего родителя ?

--"Меня зовутъ Зейдъ, сынъ Амру. Отецъ мой принадлежаль къ числу именитыхъ гражданъ здешняго города. Онъ умеръ, оставя мне въ наследство довольно значительное состояніе; но я прожилъ его.

--"О Зейдъ, сынъ Амру! клянусь Всевышнимъ Аллахомъ, и его

пророкомъ, и головою Алія, и глазомъ Халифа, и моей бородою и твоимъ животомъ! у тебя должна быть другая повесть. Ты мне кажешься, о сынъ арабскій (да соделаетъ Аллахъ лице твое белымъ)! ты мне кажешься юношею прекрасно воспитаннымъ и умнымъ. Въ глазахъ твоихъ я вижу гордость, несвойственную низкому преступнику. Ты напрасно обвиняешь себя въ воровстве, не зная конечно, какое наказаніе священный законъ полагаетъ за подобное преступленіе. Тебе следуетъ отсечь правую руку по локоть....

--"Только руку?" -- возразилъ юноша, горько улыбаясь. "Я думалъ, что за это потеряю голову."

--"Барахахъ Аллахъ (да благословитъ тебя Богъ)!" возкликнулъ я вне себя, положивъ въ уста свои палецъ удивленія. "Ты видно, братъ, наскучилъ жизнію, что нарочно делаешь лице твое чернымъпередъ правителемъ (да возвыситъ Аллахъ санъ его!)

--"Это ужь не ваше дело," отвечалъ онъ спокойно.-- "Исполняйте надо мною то, что повелеваетъ законъ исламскій. Мы все Божіи и къ Богу возвратимся! Я готовъ подвергнуть себя суду Всевышняго и Его пророка.

--"Нетъ другаго божества кроме Аллаха, и нp3;тъ силы, ни крепости,

кроме какъ у Аллаха!" вскричалъ я, обратясь къ Халеду. -- "Это дело, правитель, удивительнее небесной птицы Онка инепостижимее камня Кимія (5): признаюсь, я и самъ долженъ тутъ положить упованіе мое

на Бога. Здесь таится что-то мудреное. Но если юноша сей сознается въ вине и просить объ исполненіи надъ нимъ того, что повелеваетъ законъ исламскій, то....

--"То и я столько же знаю, сколько ты, благословенный!" сказалъ губернаторъ, перебивъ речъ мою. "Я полагалъ, что ты мне дашь добрый советъ. Отведите сего молодца въ тюрьму, а ты, Сахеъъ-эш-шорта (6), пошли глашатаевъ возвестить всему городу, что завтра, въ два часа

по возхожденіи солнца, на площади большаго базара будутъ исполнять надъ Зеидомъ, сыномъ Амру, судъ Бога и пророка."

Все удалились изъ залы; я одинъ остался съ Халедомъ, въ лице коего примечалъ смущеніе и горесть.

--"Я вижу, о правителъ (да озаритъ Богъ могилу отца твоего)!" сказалъ я Халеду, "что сердце твое окружено облакомъ печали и на

нами; а невольники съ удивительною ловкостью уносили на головахъ подносы и заменяли оные другими. Безмолвіе господствовало во все продолженіе ужина. Вдругъ три мальчика, прекрасные лицомъ и великолепно разряженные, вошли въ комнату, держа въ рукахъ пучки розъ и серебряныя ракве (8), наполнннныя ширазскимъ виномъ. Они подали каждому изъ насъ по пучку розъ и наполнили виномъ поставленные передъ нами серебряные стаканы. Зеидъ посмотрелъ сперва на Халеда, потомъ на меня, и после несколькихъ минутъ нерешимости, последовалъ нашему примеру и началъ пить вино.

--"Сынъ Амру! ты верно не знаешь, съ кемъ судьба дозволяетъ тебе беседовать? Это известный Абу-Сандъ-Асмаи," сказалъ Халедъ, указывая на меня.

Зеидъ началъ пристально всматриваться въ меня и потомъ возкликнуль:

--"Ты Абу-Саидъ-Асмаи? Аллахъ! Аллахъ! я хотелъ нарочно отправиться въ Дамаскъ, чтобы посмотреть на тебя, послушать твоего нашда (импровизаціи) и твоего пенія. Предопределеніе исполнило

мое желаніе накануне моей казни. Мы все Божіи, и къ Богу возврашимся! Я также нбшидъ (импровизаторъ.) "

Между темъ вошли въ комнату шесть раккбсъ (танцовщицъ), цветъ бассорекихъ гавбзи (9). Лица ихъ были прелестнее полной луны, станъ прямее стебля пальмы и гибче ветви бана. Отъ блеска красоты ихъ помрачились у меня глаза, стрелы же очаровательныхъ взоровъ ихъ пронзили мое сердце. Оне держали въ рукахъ тамбуры и каманджи (10), и подойдя къ нашему столику, сели, поджавъ подъ себя ноги, рядомъ на полу, между мною и Зеидомъ, напротивъ Халеда, который сталъ бросать на нихъ розы изъ своего пучка и шутить съ ними свободно. Имъ подали вина, миндалю и винограду.

--"Нетъ божества, кроме Аллаха, ни пророка, кроме

Магомета!" возкликнулъ Зеидъ, надъ которымъ вино уже начинало производить свое действіе. "Я уверенъ, что и ты, Абу-Саидъ, въ мбджлесе (11) самого повелителя правоверныхъ не видалъ

прелестнейшихъ гавбзи. Мне, въ Бассоре, никогда не случалось встретить ничего подобнаго симъ шести чудеснымъ лунамъ.

-- "Ты нбшидъ?" сказалъ Халедъ, обратясь къ Зеиду. "Посмотримъ твоето искуства. Не хочешь ли состязаться съ Абу-Саидомъ?

"-- Тафбддалъ (изволь)!" -- отвечалъ Зейдъ торжественно, и взядъ тамбуру у сидевшей возле него раккасы. Я также потребовалъ тамбуру у другой раккасы, и импровизировалъ следующія стансы:

Что кроешь въ душе, исповедай ты мне! Здесь все улыбается счастьемъ тебе;

Иласки сихъ гурій, и милость Халеда,

Иполная дружбы и песней беседа.

Богатъ ты отъ Бога умомъ, красотою, И доблестью сердца, и чувствъ высотою;

Нетъ, Нетъ! не возможно быть воромъ тебе! Что кроешь въ душе, исповедай ты мне.

Едва окончилъ я сіи стансы, какъ Зейдъ, нисколько не останавливаясь, началъ петь стихами такой ответъ:

"Честь велитъ мне воромъ быть! Милость чту Халеда я; Но невиннаго сгубить

Не проси меня!

Кровь во мне моихъ отцовъ;

Честно мы привыкли жить, Я на казнъ итти готовъ:

Честь велитъ мне воромъ быть!

Необыкновенная пріятность и чистота голоса, совершенство стопосложенія и замысловатость его ответа привели всехъ насъ въ восторгъ. -- "Аллахъ! Аллахъ!" возклинулъ Халедъ; "ты красноречивееКодбмы и остроумнее Локмана (12). Нетъ, сынъ Амру! ты напрасно ищешь погубить свою голову; я спасу ее, вопреки твоему упрямству. Я знаю разстройство твоего именія; тебя увлекаетъ неуместное отчаяніе. Дарю тебе десять тысячь динаріевъ: поправь свои дела, но признайся, что ты не воръ, и что у тебя есть другая повесть.

--"Да продлитъ Богъ годы твои, о правитель!" отвечалъ узникъ. "Я не имею нужды въ деньгахъ, и хотя прожилъ наследство моего родителя, но мне остается еще значительное именіе после матери моей. Я довольно богать; и когда ты исполнишь надо мною то, что повелеваетъ законъ исламскій,-- прошу тебя, правитель, пожаловать ко мне на домъ и убедиться, что мною не руководствуетъ ни скудость, ни отчаяніе.

--"Кто же ты таковъ?" спросилъ Халедъ съ жаромъ. "Я знаю, что ты не Зейдъ, сынъ Амру; что ты скрываешь отъ насъ настоящее твое имя. Разскажи намъ твою повесть.... Ты молчишь?...

Говори,благословенный; полно, полно упрямиться! Между нами союзъ Бога и пророка! Нетъ! я уверенъ, что ты откроешь намь свою тайну.

Эй, сбхи (13)! наливавшіе вино почтенному нашему гостю. Сперва беседа,а потомъ разправа, говоришъ пословица." --

Важный Халедъ началъ самъ произносить на-разпевъ стихи въ похвалу вина и красоты, Милыя раккбсы, знавшія на-изусть множество прекрасныхъ газаль (14), читали намъ ихъ наперерывъ и восхищали насъ своими остротами; потомъ пустились оне танцовать, подъ звукъ своихъ тамбуръ и кастаньетовъ. Ловкость и волшебство телодвиженій сихъ

земныхъ гурій, нежность ихъ страстныхъ взглядовъ, ихъ умъ, веселость и ласки приводили насъ въ очарованіе. Вино, острыя слова, импровизаціи, лились у насъ обильнее водъ Евфрата и Нила: дружба и любовь управляли наслажденіями. Я не помню, чтобы когда-либо въ моей жизни провелъ ночь веселее и пріятнее. Между темъ, среди забавъ, Халедъ и я не забывали главнаго предмета -- овладеть тайною любезнаго нашего престунника; несколько разъ настоятельно уговаривали мы его открыть намъ истину, и несколько разъ онъ уже близокъ былъ къ тому, чтобъ удовлетворить наше требованіе; но, не взирая на все наши хитрости,убежденія, обеты, и на самое даже действіе превосходнаго, хотя ненавистнаго небу напитка,-- онъ всегда успевалъ опомниться вовремя, и оставался при своей тайне. Наконецъ мы удвоили наши усилія,и Зейдъ въ сильномъ движеніи чувствъ сказалъ намъ: "Ля иляхъ илля ллахъ (нетъ Бога кроме Аллаха)! Да бухетъ мехду нами союзъ Бога и пророка! Оставьте меня теперъ въ покое: завтра, на площади казни, я разскажу вамъ мою повесть." --

Халедъ приказалъ отвести Зеида снова въ тюрьму. Я легъ спать тутъ же на софе, подле остатковъ нашего ужина; уснулъ крепко и виделъ во сне, будто я находился въ раю, где за мои заслуги былъ мне назначенъ жилищемъ великолепный садъ, вокругъ котораго возносились семьдесятъ пышныхъ дворцовь, а въ каждомъ дворце было семдесятъ огромныхъ комнать,

авъ каждой комнате семдесятъ богатыхъ постелей, а на каждой постеле по одной прелестной гуріи, столь милой, столь очаровательной, что если бъ одна изъ нихъ явилась ночью въ нашемъ земномъ воздухе, то блескъ ея красоты озарилъ бы всю землю светомъ, равнымъ свету семидесяти солнцевъ. Между сими гуріями узналъ и некоторыхъ изъ вчерашнихъ нашихъ раккасъ. Аллахь! Аллахъ! нетъ крепости, ни могущества,кроме какъ у Аллаха!

Едва стало возходить солнце и правоверные принялись за утреннюю

молитву, какъ у дверей каждаго дома Бассоры послышался стукъ деревяннаго молотка, и громкій голосъ на улице: "Въ два часа по возхожденіи солнца, на площади большаго базара будутъ исполнять надъ Зейдомъ, сыномъ Амру, судъ Бога и пророка. Кто хочетъ видеть казнь Зейда, сына Амру? Кто хочетъ видеть судъ Бога и пророка?"

Къ назначенному времени, толпы народа стеклись отовсюду на площадь, коей одну сторону занимали изключительно женщины, закутанныя въ широкія синія, зеленыя и красныя епанчи, а на лицахъ имевшія маленькія волосяныя сита чернаго цвета, которыя служили имъ вместо покрывалъ и придавали видъ довольно странный. Халедъ, окруженный своимъ дворомъ и многочисленною стражею, пришелъ также на площадь и сталъ неподалеку отъ столба, находившагося посреди оной и у котораго стоялъ уже Зейдъ въ оковахъ; подле него прогуливался огромный Джеллядъ (палачъ) въ красномъ одеяніи, играя широкимъ обнаженнымъ мечемъ.

Халедъ приказалъ привести къ себе преступника -- "Зейдъ, сынъ Амру!" сказалъ онъ ему: "Всевышній Аллахъ говоритъ въ книге Безошибочной: отклоняйте вину сомненіемъ. Я усматриваю сомненіе въ твоей повести, и посему повелеваю тебе объяснить мне, по всей справедливости, настоящій поводъ твоего преступленія.

-- "У меня нетъ другой повести, кроме той, которую ты слышалъ вчера;" отвечалъ Зейдъ. "Прикажи, о правитель, исполнить надо мною то, что повелеваетъ тебе законъ исламскій.

--"Какъ? разве ты не далъ мне слова, открыть на этомъ месте свою тайну?" съ гневомъ вскричалъ Халедъ.

--"Не помню!" отвечалъ Зейдъ хладнокровно,

Халедъ пришелъ въ изступленіе. Онъ заревелъ, какъ раненый левъ въ глухой пустыне Тедморской (15), и бросясь на Зейда, ударилъ его несколько разъ по щеке. -- "Джеллядъ! джеллядъ!" возкликнулъ онъ; отсеки этому сыну пса и ослицы правую руку по локоть: да исполнится надъ нимъ судъ Бога и пророка! и сверхъ того, отрежь ему конецъ языка, котораго онъ не умеетъ употреблять на то, чтобы говорить правду передъ закономъ!"--

Палачъ обнажилъ руку преступника и готовился уже нанести на нее орудіе казни, какъ вдругъ сильное волненіе обнаружилось въ толпахъ зрителей. Видъ прекраснаго юноши возбудилъ общее состраданіе. Женщины, бышвія на площади, подняли столь ужасный вой, что Халеду показалось, будто мятежъ вспыхнулъ въ народе. Изъ среды женской толпы опрометью выбежала девушка, покрытая джельбабомъ (16), держа въ поднятой на воздухъ руке списокъ бумаги,-- "Амбнъ! амбнъ!" кричала она съ плачемъ и воплями. "О пророкъ! о Магометъ! о Али! амбнъ!... Халедъ, правосудный правитель! не губи невиннаго! кровь невиннаго дороже всего міра!"

Халедъ подалъ знакъ палачу пріостановиться, и взявъ свитокъ изъ рукъ девушки, развернулъ оный. Въ немъ заключались следующіе четыре стиха:

"Прости ему невинный сей обманъ!

Въ любви воровъ, ты знаешь, не бываетъ; Когда жь и есть, -- правитель также знаетъ: Не положилъ имъ казни Алкоранъ."

Прочитавъ сіи стихи, Халедъ приказалъ окружавшимъ его удалиться на некоторое разстояніе и сталъ разспрашивать девушку.

--"Объясни мне твою повесть, о дочь арабская!" сказалъ онъ ей.

--"Правосудный правитель (да умножитъ Аллахъ твои добродетели)!", отвечала она, заливаясь слезами. "Узникъ сей -- мой возлюбленный, а я подруга его сердца. Сведавъ о намереніи отца моего, выдать меня замужъ за стараго, богатаго кади Хатема, онъ не смелъ открыть ему взаимныя наши чувства. Ни отецъ мой, ни братья, лично его не знаютъ; но онъ приходилъ иногда тайно въ нашъ садь, отъ котораго я вверила ему ключь,

имы беседовали другъ съ другомъ о взаимной нашей любви, сквозь решетку

окна моего терема. Минувшею ночью, онъ также пришелъ въ нашъ садъ въ условленное время; и, дожидаясь его, я къ несчастью уснула. Не видя меня у окна, онъ решился бросить въ оное камнемъ, чтобъ известить меня о своемъ прибытіи. Стукъ камня разбудилъ собаку; на ея лай, отецъ и братья мои бросились въ садъ, и несчастный мой любовникъ, чтобъ охранить честь мою, притворился воромъ; онъ схватилъ несколько белья и нарочно сталъ рвать апельсины: его поймали. Ты видишь, что онъ великодушно пожертвовалъ своею честью и головою, лишь бы только не допустить, чтобъ лицо мое сделалось чернымъ въ глазахъ народа, а можетъ быть и спасти жизнъ мою отъ гнева раздраженнаго родителя...."

Несчастная девушка не могла говорить долее: слезы и рыданія подавляли голосъ ея. Самъ Халедъ былъ тропутъ ея разсказомъ и благороднымъ поступкомъ честной и нежной любви юноши. --"Нетъ божества,

кроме Аллаха, ни пророка, кроме Магомета! нетъ крепости, ни могущества, кроме какъ у Аллаха!" возкликнулъ онъ, вознося руки къ небу, и немедленно приказалъ снять оковы съ великодушнаго преступника. Потомъ призвавъ его къ себе, нежно поцеловалъ въ чело, между глазами, и сказалъ: "Благородный юноша! Богъ не допустилъ мне совершить надъ тобою неправый судъ. Чтобъ возблагодарить Его за сію милость, я на себя пріемлю обязанность пещись о твоемъ благополучіи, равно какъ и о счастіи будущей твоей подруги. Я изходатайствую у отца ея прощеніе вамъ обоимъ и соглашу его на вашъ союзъ. Между тімъ, дарю вамъ на сватьбу те 10,000 динаріевъ, которыя предлагалъ тебе вчера." --

Известіе о семъ необыкновенномъ произшествіи разнеслось между зрителями съ быстротою молніи. Восклицанія радости и удивленія раздались со всехъ сторонъ, и отецъ девицы тутъ же, передъ столбомъ казни, далъ свое соизволеніе на бракъ любовниковъ.

Молодой человекъ, который называлъ себя въ этомъ случае Зейдомъ, сыномъ Амру, былъ Саидъ, сынъ Джаферовъ, прославившійся въ последствіи, какъ поэтъ, риторъ и грамматикъ, подъ именемъ Абу-Иавваса.

Съ Арабскаго -- Сенковскій.

ПРИМЕЧАНIЯ.

1)Слова, напечатанныя курсивомъ и восклицанія, поставленныя въ скобкахъ, суть подлинныя и обще-принятыя выраженія арабскія, сохраненныя здесь переводчикомъ для того, чтобы познакомить читателя съ настоящимъ тономъ арабскаго разговора.

2)Приветствіе, или ласковое слово Арабовъ.

3)Шуточное выраженіе Аравитянъ.

4)Обыкновенная поговорка у Аравитянъ, когда хотятъ сказать: не

знаю, мне неизвестно.

5)Такъ называется по-арабски философскій камень. Отъ сего слова произходятъ названіи; химія, и съ членомъ аль, альхимія.

6)Начальникъ телохранителей.

7)Техническое слово на Востоке, котораго нельзя перевесть ни на одинъ европейскій языкъ. Оно означаетъ вообще все роды наслажденій восточныхъ.

8)Родъ кружекъ, похожихъ на наши кофейники.

9)Гбзіе или Гавбзи, сословіе танцовщицъ и певицъ въ городахъ арабскихъ.

10)Инструменты музыкальные, похожіе на гитары и балалайки.

11)Увеселеніе, собраніе у восточныхъ.

12)Локманъ, Езопъ восточный -- Кодбма, лице поэтическое, которому Аравитане приписывали необыкновенную силу красноречія.

13)Мальчики, которые на восточныхъ пирушкахъ наливаютъ вино и шербеты собеседникамъ.

14)Такъ называются восточныя Анакреонтики.

15)Пальмирской. -- Тедморомъ Арабы называютъ Пальмиру.

16)Родъ женскаго покрывала, доходящаго почти до коленъ.