новая папка 2 / 21503
.pdfТЕЛЕСКОП
Умен и учен монах Артамон, И оптик, и физик, и врач он,
Но вот уж три года бежит его сон, Три года покой им утрачен.
Глаза его впалы, ужасен их вид, И как-то он странно на братий глядит.
Вот братья по кельям пошли толковать: «С ума, знать, сошел наш ученый!
Не может он есть, не может он спать, Всю ночь он стоит пред иконой. Ужели (господь, отпусти ему грех!) Он сделаться хочет святее нас всех?»
Ивот до игумена толки дошли, Игумен был строгого нрава: Отца Гавриила моли не моли,— Ты грешен, с тобой и расправа!
«Монах,— говорит он,— сейчас мне открой, Что твой отравляет так долго покой?»
Иинок в ответ: «Отец Гавриил,
Твоей покоряюсь я воле.
Три года я страшную тайну хранил, Нет силы хранить ее доле!
Хоть тяжко мне будет, но так уж и быть,
Ястану открыто при всех говорить.
Ячаю, то знаете все вы, друзья, Что, сидя один в своей келье, Давно занимался механикой я И разные варивал зелья,
Что силою дивных стекол и зеркал В сосуды я солнца лучи собирал.
К несчастью, я раз, недостойный холоп,
В угодность познаний кумиру, Затеял составить большой телескоп, Всему в удивление миру.
Двух братьев себе попросил я помочь,
Истали работать мы целую ночь.
Имножество так мы ночей провели, Вперед подвигалося дело, Я лил, и точил, и железо пилил, Работа не шла, а кипела.
Так, махина наша, честнейший отец, Поспела, но, ах, не на добрый конец.
Чтоб видеть, как силен мой дивный снаряд, Трубу я направил на гору, Где башни и стены, белеясь, стоят, Простому чуть зримые взору.
Обитель святой Анастасии там. И что же моим показалось очам?
С трудом по утесам крутым на коне Взбирается витязь усталом, Он в тяжких доспехах, в железной броне,
Шелом с опущенным забралом, И, стоя с поникшей главой у ворот, Отшельница юная витязя ждет.
Изрел я (хоть слышать речей их не мог), Как обнял свою он подругу,
Иясно мне было, что шепчет упрек
Она запоздалому другу.
Но вместо ответа железным перстом На наш указал он отшельнице дом.
Икудри вилися его по плечам, Он поднял забрало стальное,
Иясно узрел я на лбу его шрам, Добытый средь грозного боя. Взирая ж на грешницу, думал я, ах,
Зачем я не витязь, а только монах!
В ту пору дни на три с мощами к больным Ты, честный отец, отлучился, Отсутствием я ободренный твоим Во храме три дня не молился, Но до ночи самой на гору смотрел,
Где с юной отшельницей витязь сидел.
Помощников двух я своих подозвал, Мы сменивать стали друг друга. Такого, каким я в то время сгорал, Не знал никогда я недуга.
Когда ж возвратился ты в наш монастырь, По-прежнему начал читать я псалтырь.
Но все мне отшельницы чудился лик, Я чувствовал сердца терзанье, Товарищей двух ты тогда же расстриг За малое к службе вниманье, И я себе той же судьбы ожидал,
Но, знать, я смущенье удачней скрывал.
И вот уж три года, лишь только взойдет На небо дневное светило, Из церкви меня к телескопу влечет Какая-то страшная сила.
Увы, уж ничто не поможет мне ныне, Одно лишь осталось: спасаться в пустыне».
Так рек Артамон, и торжественно ждет
Вмолчанье глубоком собранье, Какому игумен его обречет
Впример для других наказанью.
Но, брови нахмурив, игумен молчит, Он то на монаха, то в землю глядит.
Вдруг снял он клобук, и рассеченный лоб Собранью всему показался.
«Хорош твой, монах,— он сказал,— телескоп,
Яв вражии сети попался! Отныне игуменом будет другой,
Яж должен в пустыне спасаться с тобой».