новая папка 2 / 19504

МЕЧТАТЕЛЬ

(Юноша 30-х годов XIX столетия)

Отрывки из поэмы

Вера есть величайший акт человеческой свободы. В. Жуковский Мертвые суть невидимые, но не отсутствующие.

Отдадим справедливость смерти. Виктор Гюго

I

Те образы, черты которых были Так живы, так знакомы не одним Моим глазам, и навсегда могилой Заслонены и даже как бы смыты Потоком лет - не призраки ли?..

Но они как бы вернулись и - зовут...

Или, безмолвствуя, мне указуют На прошлое. И в этом прошлом я

Кажусь им тенью, мертвой для живых - Живой для них, - по существу такой же, Как и они. И вижу я себя С другим лицом, в кругу других, когда-то Мне близких лиц...

И вот одно из них, Которых тень иль дух неуловимый,

Никем не ведомый, никем не зримый,

Вмоей душе иль в памяти моей Приемлет вновь и цвет и очертанья И голос - это милое лицо Ровесника и друга школьных лет, Поэта-мистика, который мне вверял Наивные мечты свои. Увы

Втридцатые года романтик юный Сгорел от них, и на моих глазах Угас навеки...

Звали мы его Вадимом, а фамилия его

Была Кирилин. Будь он жив, - быть может, Он так же бы боролся и с нуждой, И с неотвязной музой.

Но его чело Не знает терний, и он спит глубоко

Всырой могиле, и могилы этой,

Когда-то дорогой и орошенной Слезами и увенчанной цветами Из городских садов, теперь никто бы

И не нашел... Не долговечно наше Посмертное жилище, как и все На свете.

Но каким воскрес он В моих воспоминаньях, как любимый

Товарищ, пусть таким и выплывает На этот лист бумаги, для того, Чтоб перейти в печать или в камин - Что иногда почти одно и то же...

.... ........

IV

В летний день, бывало, По воскресеньям, уходил он в рощу,

Что примыкала к городскому валу, И где паслись коровы. Звук свирели Пастушеской и ржанье кобылицы Стреноженной, и перекатный шум

Колеблемых дыханьем ветра листьев, Как музыка, ласкали слух его;

Ивдоль ручья он уходил далеко От города; и как рыбак, который, Закинув удочку, ждет целые часы Улова, чтоб не даром голодая,

Прийти в свою семью с лещом иль щукой, - Так, походя, весь день, он ждал чего-то Необычайного: прислушивался к ветру, Приглядывался к искрам солнца в струйках Чешуйчатых, ласкающих камыш; Или под тень развесистой ракиты Ложился на песок, и напряженно, Как бы подглядывая чей-то вечно Теряющийся шаг, глядел он

На все далекое и близкое, как будто Боялся проглядеть или проспать Неведомое им в природе чудо Или виденье... Сам не понимал он, Что иногда таилось у него

В душе болезненной, готовой верить

Ив красоту, и в бога, и в природу,

Ив демона.

V

В двенадцати верстах От города был монастырь. На берегу

Оки стоял он, заслонившись рощей Березовой от столбовой дороги.

Илетом он ходил туда - молиться. Но что мудреного, что наш мечтатель Любил крутой, высокий берег - вид На луговую сторону реки, Возобновленный, бедный монастырь

Ите развалины, где находился Великокняжеский когда-то терем. Там, по преданью, жил когда-то Или гостил великий князь Рязанский (Олег, колеблющийся современник Побоища на Куликовом поле). Невзрачен был вид этих теремов Или развалины: то был не замок,

Ине дворец, а просто дом кирпичный, Без потолка, с обрушенным карнизом

Ималенькими окнами. (Без окон,

С подвальным входом, нижний был этаж). Обломками старинных изразцов И кирпичей засыпанные сени Высокою крапивой заросли,

Тогда как на стенах, вверху, ютились Березки и кудрявились кусты...

VI

Все проходили равнодушно мимо Кирпичных стен неживописной этой Развалины; один Вадим Кирилин Любил там по часам стоять и слушать, Как наверху весенний ветерок, Порхая, шелестел листвой березок, И как там пели птички... Это все Невольно говорило сердцу и уму,

Что жизнь и знать не хочет ни о том, Что было, ни о том, что будет. Всю Природу удовлетворяет миг Насущного... Но мы не таковы Без прошлого и будущего мы

Не можем жить, принадлежа всецело

Обоим, как растительная жизнь Принадлежит корням, цветочной пыли

Изавязи плодов. Между грядущим

Ипрошлым мы - таинственная точка, Лучистая, которая нам светит Или назад, или вперед... Кирилин Любил, оглядываясь, рисовать

Инашу быль, и наши небылицы: Немудрено, что стоя перед этой Красноречиво-бедной стариной, С ее нерадостно прожитым веком, Мечтал он и, мечтая, домечтался

До лихорадочного бреда. Вот как сам Описывал он мне свой странный бред, Наверное прикрашенный его Живой фантазией:

VII

"Всю ночь согреться Не мог я; но, ты знаешь, я люблю

Простудою лечиться от простуды, Прогулкой от бессонницы; и вот, Не торопясь, дошел я до того Монастыря, где схоронен отец мой

Игде когда-нибудь меня зароют,

Итам застал я позднюю обедню, Заупокойную; но я заметил У клироса Метелкина Захара,

А где Захар Кузьмич, там не могу я Молиться - сам не знаю почему...

Быть может, оттого, что осуждаю, А если осуждаю, то грешу,

Иэтот грех мешает мне молиться.

Вприделе гроб стоял, и так сквозило Тлетворной сыростью, что вышел я На воздух, - голова кружилась, сердце

Ввиски стучало. Утро было тихо, Тепло и пасмурно... Я был не в духе И тосковал, и даже без причины

Готов был плакать... Незаметно, ежась, Я подошел к обломкам, - сам обломок Великого чего-то, может быть, И беспредельного чего-то, - но чего?

Не ведаю... И вот невольно стал я Глядеть в окно глухой, кирпичной Развалины, и вдруг передо мной Возник далекий век... В туманном И пыльном полусумраке, в окне Я увидал тесовую кровать

Под пестрым пологом; а там, за нею

Вуглу на гвоздике, ручник с каймою

Из деревенских кружев. - Протираю Глаза и вижу: как во сне: к окошку Подходит девушка и, пригорюнясь, Одной рукой поддерживает локоть Другой руки; камчатный сарафан Еще не доверху застегнут; видно, Не рано встала, подошла к окошку, Задумалась и молча смотрит вдаль. "Уж не княжна ли?.. - думаю. У ней На голове жемчужная повязка

Ис длинными подвесками сережки Из серебра и бирюзы... Вздохнув, Она меня заметила - и брови Слегка приподнялись, и потемнели Большие, влажно серые глаза;

Икак-то странно: розовые пятна

На молодом лице ей не мешали Казаться страшно бледной.

VIII

Все-то Вдруг замерло во мне, когда она

Заговорила... Господи Какой Прерывистый и ласково-плачевный Был это голос: "Мальчик ты не знаешь, Какая день и ночь змея-тоска Сосет мне сердце Не котлы кипят Кипучие, - ножи точат булатные...

Что будет с Русью?.. Старший брат мой В глухой степи тамбовской в плен к ногайцам Попался и зарезан... Младший брат мой - Дремучими болотами, лесами Куда-то пробирался - и о нем Ни слуху нет, ни духу: или леший Завел его и заморил, иль ночью

Русалки утащили в омут темный...

Старуха мамка ждет сынка родного Из Золотой Орды, и день и ночь Сидит в лесу на пне и молча Повязанной качает головой, Все что-то шепчет; выплакала очи

Ипомешалась... Мой родной к Мамаю Поехал ублажать его дарами; Жених сбежал в Москву. Что с нами будет? Неужто и взаправду затевает Димитрий Иоаннович - московский Великий князь - недоброе: войну

С татарами.. Как будто есть на свете Такая силища, что одолеет Их полчища несметные. О боже..

Как глухо все кругом Как будто Все вымерло... И голод, и пожары,

А я все жду - все жду, все жду чего-то Ужасного... все думаю: придут

Иесли не зарежут, свяжут руки

Ина позор неслыханный меня

Сведут на рынок и сорвут с меня Мои одежды, потешаться станут Моим стыдом и ужасом смертельным. Недаром я все ночи напролет Не сплю и вся дрожу, как листик

Осиновый... Скажи мне, мальчик, Какие вести ходят? Что пророчит Фома-юродивый?.. Что ж ты молчишь, Мой милый, мой болезный?"

IX

Помутилось

Вглазах моих; забилось сердце; Я бросился к окну, крапивой руку Обжег и - в ужасе остановился...

Вокне мерещился какой-то призрак, Закутанный в лохматый саван... Но Ударил колокол, и я очнулся"...

XI

Он стал рассеян и меланхоличен. А меланхолия - болезнь: она Таится в нервах и боится смеха; И если улыбнется, то такой Натянутой улыбкою, что ей Становится неловко. Юность

Не церемонится: я стал его Расспрашивать, стал приставать к нему: "Скажи, скажи, здоров ли? Что с тобою? Иль ты опять влюблен в мечту, в царицу Своих воздушных замков?" И однажды, В вечерний час, и на него нашла Минута откровенности.

XII

"На днях, - Сказал он, - праздник был в монастыре,

И, несмотря на зной, задумал я Идти туда, и там застать обедню, И с вынутой просфорою вернуться

Кстарухе няне; но, как ни спешил я, Порядком запоздал. Застал толпу На паперти и даже на погосте.

Чтоб протесниться в церковь, нужно было Толкаться и давить мальчишек. Я Пошел бродить по старому кладбищу; Там видел я, как кое-где, накренясь

Ксырой земле, подгнившие кресты

Линяли; каменные плиты были Покрыты лишаями, желтоватоОранжевого цвета, или мохом Коричнево-зеленым. Письмена же Славянские, которых уж давно Никто не разбирал, истерты были Ногами и засыпаны землей.

Все навело меня на мысль, не здесь ли Покоятся останки той княжны, Которая весной в окошке мне Мерещилась..."

Тут мой приятель, помню, Пустился в рассужденья. Повторить Их слово в слово нетлогу я; но

Таков, по крайней мере, был их смысл: "Я знаю, прах ее давно исчез, Рассыпался и с ветром, может быть, Вокруг меня носился вместе с пылью...

Так если я спрошу тебя: куда Осел дымок соломинки спаленной, -

Ты без труда мне тотчас же ответишь: На камни, на траву, на человека; Но где рассеялось ее сознанье?

В какую превратилась пыль - печаль? Или на ком ее осело чувство - Любовь ли, ненависть ли - все равно? Кто скажет? Даже ты не скажешь", - Добавил он наивно. - К нам не шло Ни философствовать, ни задавать Неразрешимые вопросы; мы О них мечтали, и решали их По-своему...

"Итак, вообрази, - Он продолжал, - вообрази, что если

России и теперь грозят враги, И ежели беда не за горами,

То что мудреного, что то же чувство Тревоги и печали, тот же страх За родину проснулся в этой тени, Что веет около развалин - или Вокруг того гнезда родного, где Так безотрадно в страхе и тоске Прошла ее вся молодость?.. Иначе

Как это все понять?.." Тут он хотел Еще добавить что-то, ко запнулся, Потупился и покраснел,

XIII

"Ага Я, значит, прав был: ты влюблен

Всвой глупый бред, в свою больную Фантазию" - "Фантазия ли это? - Сам рассуди, - воскликнул он, - я шел С кладбища, среди старых теремов Великокняжеских, - и уж хотел я Пройти на ту лужайку, где тютюн Курили кучера и поджидали Своих господ, а возле экипажей Помещичьих разнузданные клячи, Маша хвостами и обороняясь От оводов, щипали мураву

И в старых хомутах своих казались Счастливее меня - так благодушно Жевали и оглядывались. Шел я, Задумавшись, и вдруг на перекрестке Двух узеньких тропинок, где цвели Акации, я поневоле дрогнул И стал, как вкопанный. В пяти шагах Передо мной была озарена Сиянием полуденного солнца Красавица. О, никогда еще Глаза мои на свете не видали

Такой небесной, чистой красоты Я ею поражен был, как виденьем -

И замер... Девушка была в простом Суконном черном платье; бледный Овал лица ее и белый лоб Был оттенен приподнятой вуалью; Глаза, большие, синие глаза,

Задумчиво из-под густых ресниц

Вмолитвенном каком-то настроенье Куда-то вдаль глядели, и в чертах Ее лица, казалось, грусть была Незримая, а пряди пышных Темно-каштановых волос ее вились, И ветерок слегка ласкал их, словно Остерегаясь смять их. Говорят, Мадонна Рафаэля - совершенство;

Но совершеннее того, что дал мне бог Увидеть - я не знаю... "Уж не сон ли?" - Подумал я... И мне хотелось Заговорить; но у меня язык Прилип к гортани...

XIV

Вдруг она очнулась И тотчас же заметила меня.

Она заметила смешной восторг мой, Мои с таким наивным изумленьем Приподнятые плечи, улыбнулась, Потупилась и, опустивши складки Своей вуали, легкая, как тень, Исчезла за стеной и, может быть, У паперти вошла в толпу. А я? Увы, я, как дурак, на том же месте

Стоял, как вкопанный, - был, как в чаду Или в тумане. Мне хотелось плакать, И ликовать, и славить бога.

Я все забыл... Когда же спохватился, Уж было поздно.

Рассеянный, горячий, Весь как в огне, напрасно я искал

Глазами образ, или хоть намек

На ту, которую я так безбожно, Так глупо прозевал. В коляски,

Вчетырехместные кареты, в дрожки Старинные заглядывал. - Нигде И так, порывисто дыша, я вышел На пыльную дорогу. Несомненно Своих знакомых я бы не узнал,

Когда б их на пути случайно встретил.

Вмоей душе все путалось, все было Восторженно и глухо. Я не шел - Летел, как бы по воздуху, навстречу Таинственной улыбке. Красота Воочию явилась мне, меня Заметила и даже улыбнулась, - Чего ж еще?

И, знойный весь, к обеду Вернулся я домой и, может быть, Впервые распахнувши душу, молвил:

"Есть в мире чудо - и не даром, братцы, Я все искал его - теперь я знаю, Что это чудо - красота".

Никто Меня не понял. Только старший брат

Пробормотал: "Пожалуйста, любезный, Садись и чепухи не городи"...

XVI

"Скажи, куда девалась красота?

Иесли есть она на белом свете, Зачем она скрывается, как клад, Зарытый в землю скрягой? отчего, Куда я ни гляжу, нигде не вижу Божественного образа? Вот вы Влюбляетесь... и знаю я, в кого...

Ичто же?., разве это красота?.." Тут я не вытерпел - спросил Вадима: Ужели он при всем своем блужданье Кругом да около нигде не встретил Той девушки?..

"Ни разу, - оборвал он, - Нигде, ни разу..

Не напоминай.."

Смеясь, я заглянул ему в лицо, А он поник и опустил ресницы. Мы помолчали...

"А княжну я видел, - Вдруг он проговорил, как бы очнувшись, -

Ту самую княжну, что, помнишь, Когда я в лихорадочном бреду

Стоял перед развалиной и грезил?.." "Неужели?.." "Ну да... не наяву, конечно, Во сне... но это было так же ясно,

Как наяву. Мне снился, братец мой, Какой-то тихий, летний вечер; далеко Распространялись сумерки; заря Из-за реки румянила туман,

Ивсенощная отошла в монастыре.

Монахи вышли в черных клобуках, К ним подкатили тройки, и они В какие-то телеги шумно сели И с колокольчиками укатили...

Но хоть они меня и звали, я Остался и в досаде на кого-то Попал на монастырское кладбище. Иду, жду месяца из-за тумана; Но нет ни месяца, ни звезд; одна

Вдали лампада светит. Вдруг, направо, От узенькой тропинки, мелким щебнем

Вошла ко мне, перекрестила.

Я

Узнал ее не скоро; но очнулся И поднял голову. Вот как я видел Мою княжну".

"Эх - выслушав его, Подумал я, - не сочинил ли ты

Свой сон? Рассказываешь так красно. Как будто ты и мог припомнить все, Что слышал ты во сне"

Мы помолчали.

"Все это пустяки, - сказал я наконец, - Глупейший кошемар Гроша не стоит В сравненье с тем, что испытал ты, Когда блуждал по нашему уезду". "Неужели, - сказал он, на прощанье

Пожав мне руку, - этот глупый сон - Без всякого, без всякого значенья?" "Без всякого", - сказал я и ушел.

XVII

Смешон мечтатель мой, исколесивший, Быть может, сотни верст, пешком, без денег И без сопутника, с одной надеждой Не нынче-завтра, где-нибудь, случайно Увидеть ту, чья красота глубоко,

Как знойный луч, в его проникла сердце. Ведь он пошел на поиски за ней Не для того, чтоб ей в любви признаться, Не для того, чтоб ею обладать,

А для того, чтоб видеть - только видеть,

Инасладиться этим лицезреньем, Как наслаждаются святые старцы Или аскеты, созерцая образ Мадонны - лик небесной красоты, Что озаряет тихим светом пх Молитвами прославленную келью, Он верил, что на свете существует Божественная девушка, и верил, Что за ее свободу он готов Идти в огонь и в воду. Стих его,

Небрежный и подчас неловкий, стал Певучее, и я, его судья Неопытный и даже, может быть, Пристрастно-невзыскательный, ему Пророчил славу. Что такое слава - Он понимал по-своему. Быть может, Под этим словом мой неисправимый Мечтатель разумел триумф Торквато Или Петрарки... может быть, ему

Иснился русский Капитолий...

Будь жив он, как бы изменился он Из зла и блага, из противоречий Того, чего он ждал и не дождался, Какую б он блистательную соткал Одежду для своей тревожной Музы..

Иэта Муза нам была б родная...

Но он не вынес их - противоречий этих...

И первый беспощадно нанесенный Удар его мечтательному сердцу Был для него ударом роковым.

<90-е годы>