новая папка 2 / 18777

МЁРТВЫЕ БОГИ

И. П. Архипову

Тихо раздвинув ресницы, как глаз бесконечный, Смотрит на синее небо земля полуночи.

Все свои звёзды затеплило чудное небо. Месяц серебряный крадется тихо по звёздам… Свету-то, свету! Мерцает окованный воздух; Дремлет увлаженный лес, пересыпан лучами! Будто из мрамора или из кости сложившись, Мчатся высокие, изжелта-белые тучи; Месяц, ныряя за их набежавшие гряды, Золотом режет и яркой каймою каймит их!

Это не тучи! О, нет! На ветра?х полуночи,

Сгор Скандинавских, со льдов Ледовитого моря,

СГанга и Нила, из мощных лесов Миссисипи,

Влунных лучах налетают отжившие боги! Тучами кажутся их непомерные тени, Очи закрыты, опущены длинные веки,

Низко осели на царственных ликах короны, Белые саваны медленно вьются по ветру,

Вскорбном молчании шествуют мёртвые боги!..

Как не заметить тебя, властелина Валгаллы? Мрачен, как север, твой облик, Оден седовласый! Виден и меч твой, и щит; на иззубренном шлеме Светлою искрой пылает звезда полуночи; Тихо склонил ты, развенчанный, белое темя, Дряхлой рукой заслонился от лунного света, А на плечах богатырских несёшь ты лопату!

Уж не могилу ли станешь копать, седовласый? В небе копаться и рыться, старик, запрещают… Да и идет ли маститому богу лопата?

Ты ли, утопленник, сросшись осколками, снова Мчишься по синему небу, Перун златоусый?

Как же обтер тебя, бедного, Днепр мутноводный? Светятся звёзды сквозь бледно-прозрачное тело; Длинные пальцы как будто ногтями расплылись… Бедный Перун! Посмотри: ведь ты тащишь кастрюлю! Разве припомнил былые пиры: да попойки В гридницах княжьих, на княжьих дворах и охотах?

Полно, довольно, бросай ты кастрюлю на землю; Жителям неба далёкого пищи не надо, Да и растут ли на небе припасы для кухни?

Как не узнать мне тебя, громовержец Юпитер? Будто на троне, сидишь ты на всклоченной туче; Мрачные думы лежат по глубоким морщинам; Чуется снизу, какой ты холодный и мертвый! Нет ни орла при тебе, ни небесного грома; Мчится, насупясь, твоя меловая фигура, А на коленях качается детская люлька!

Бедный Юпитер! За сотни прожитых столетий

Ввыси небесной, за детски-невинные шашни, Кажется, должен ты нянчить своих ребятишек;

Врозгу разросся давно обессиленный скипетр…

Разве и в небе полезны и люлька, и розги?

Много еще проносилось богов и божочков, Мертвые боги — с богами, готовыми к смерти, Мчались на сфинксах двурогие боги Египта,

Влотосах белых качался таинственный Вишну, Кучей летели стозубые боги Сибири,

Вчубах китайцев покоился Ли безобразный! Пальмы и сосны, верблюды, брамины и маги, Скал ьды, друиды, слоны, бердыши, крокодилы —

Дружно сплотившись и крепко насев друг на друга, Плыли по небу одною великою тучей…

Чья ж это тень одиноко скользит над землею, Вслед за богами, как будто богам не причастна, Но, несомненней, чем все остальные, — богиня! Тень одинокая, женщина без одеянья, Вся неприветному холоду ночи открыта?!

Лик обратив к небесам, чуть откинувшись навзничь, За спину руки подняв в безграничной истоме, Грудью роскошною в полном свету проступая, Движешься ты, дуновением ветра гонима…

Кто ты, прекрасная? О, отвечай поскорее! Ты Афродита, Астарта? Те обе — старухи,

Смяты страстями, бледны, безволосы, беззубы… Где им, старухам! Скажи мне, зачем ты печальна, Что в тебе ноет и чем ты страдаешь так сильно? Может быть, стыдно тебе пролетать без одежды?

Может быть, холодно? Может быть… Слушай, виденье, Ты — красота! Ты одна в сонме мертвых живая, Обликом дивным понятна; без имени, правда! Вечная, всюду бессмертная, та же повсюду,

Втрепете страсти издревле знакомая миру… Слушай, спустись! На земле тебе лучше; ты ближе Людям, чем мертвым богам в голубом поднебесье-. Боги состарились, ты — молода и прекрасна; Боги бессильны, а ты, ты, в избытке желаний, Млеешь мучительно, в свете луны продвигаясь!

Внебе нет юности, юность земле лишь доступна; Храмы сердец молодых — ее вечные храмы, Вечного пламени — вспышки огней одиночных! Только погаснут одни, уж другие пылают… Брось ты умерших богов, опускайся на землю,

Вюность земли, не найдя этой юности в небе! Боги тебя недостойны — им нет обновленья.

Дрогнула тень, и забегали полосы света; Тихо качнулись и тронулись белые лики, Их бессердечные груди мгновенно зарделись;

Глянула краска на бледных, изношенных лицах, Стали слоиться, твой девственный лик сокрушая, Приняли быстро в себя, отпустить не решившись!

Ты же, прекрасная, скрывшись из глаз, не исчезла — Пала на землю пылающей ярко росою, В каждой росинке тревожно дрожишь ты и млеешь,

Чуткому чувству понятна, без имени, правда, Вечно присуща и всё-таки неуловима…