новая папка 2 / 16096
.pdfАЗЫ ИЗ УЗЫ
Единая книга
Я видел, что черные Веды, Коран и Евангелие,
Ив шелковых досках Книги монголов Из праха степей,
Из кизяка благовонного, Как это делают Калмычки зарей, Сложили костер
Исами легли на него —
Белые вдовы в облако дыма скрывались, Чтобы ускорить приход Книги единой,
Чьи страницы — большие моря, Что трепещут крылами бабочки синей, А шелковинка-закладка,
Где остановился взором читатель, — Реки великие синим потоком: Волга, где Разина ночью поют, Желтый Нил, где молятся солнцу, Янцекиянг, где жижа густая людей,
Иты, Миссисипи, где янки Носят штанами звездное небо, В звездное небо окутали ноги,
ИГанг, где темные люди — деревья ума,
ИДунай, где в белом белые люди,
В белых рубахах стоят над водой,
ИЗамбези, где люди черней сапога,
Ибурная Обь, где бога секут
Иставят в угол глазами
Во время еды чего-нибудь жирного, И Темза, где серая скука.
Род человечества — книги читатель,
Ана обложке — надпись творца, Имя мое — письмена голубые. Да ты небрежно читаешь. Больше внимания!
Слишком рассеян и смотришь лентяем, Точно уроки закона божия.
Эти горные цепи и большие моря, Эту единую книгу Скоро ты, скоро прочтешь!
В этих страницах прыгает кит И орел, огибая страницу угла,
Садится на волны морские, груди морей, Чтоб отдохнуть на постели орлана.
Я, волосатый реками...
Смотрите! Дунай течет у меня по плечам И — вихорь своевольный — порогами синеет Днепр. Это Волга упала мне на руки, И гребень в руке — забором гор Чешет волосы.
Аэтот волос длинный —
Беру его пальцами — Амур, где японка молится небу,
Руки сложив во время грозы.
Азия
Всегда рабыня, но с родиной царей на смуглой груди, Ты поворачиваешь страницы книги той, Чей почерк — росчерки пера морей.
Чернилами служили люди, Расстрел царя был знаком восклицанья, Победа войск служила запятой, А толпы — многоточия, Чье бешенство не робко, — Народный гнев воочью,
Итрещины столетий — скобкой.
Ис государственной печатью Взамен серьги у уха, То девушка с мечом — Противишься зачатью,
То повитуха мятежей — старуха. Всегда богиня прорицанья, Читаешь желтизну страниц, Не замечая в войске убыли, Престолы здесь бросаешь ниц Скучающей красавицы носком,
Здесь древний подымаешь рубль Из городов, засыпанных песком. А здесь глазами нег и тайн,
Идикой нежности восточной Блистает Гурриэт эль-Айн, Костром окончив возраст непорочный.
У горных ласточек здесь гнезда отнимают пашни, Там кладбища чумные — башни, Здесь пепел девушек Несут небес старшинам,
Доверив прах пустым кувшинам. Здесь сын царя прославил нищету
Иробок опустить на муравья пяту,
Иходит нищий в лопани.
Здесь мудрецы живьем закопаны, Не изменивши старой книге.
А здесь былых столетий миги, Чтоб кушал лев добычу Над письменами войн обычаю.
Там царь и с ним в руках младенец, Кого войска в песках уснули,
С утеса в море бросились и оба потонули. О, слезы современниц!
Вот степи, где курганы, как волны на волне, В чешуйчатой броне — былые богдыханы Умерших табунов.
Вот множество слонов Свои вонзают бивни Из диких валунов Породы допотопной, И в множество пещер
Несутся с пеньем ливни Игрою расторопной, Лавинами воды,
То водопадами, что взвились на дыбы,
Конями синевы на зелени травы
Ив кольца свернутыми гадами. Ты разрешила обезьянам Иметь правительства и королей, Летучим проносясь изъяном За диким овощем полей.
Ив глубине зеленых вышек
Ты слышишь смех лесных братишек. Как ты стара! Пять тысяч лет. Как складки гор твоих зазубрены! Былых тысячелетий нет С тех пор, как головы отрублены Веселых пьяниц Хо и Хи. Веселые, вы пили сок
Ипьянства сладкие грехи. Веселым радостям зазорным Отдавши тучные тела, Забывши на небе дела, Вы казнены судом придворным.
Зеваки солнечных затмений, Схватив стаканы кулаком, Вы проглядели современья Сидонии приход второй.
Его судов Цусимою разгром — Он вновь прошел меж нас, Медина, Когда Мукден кровавила година, Корея знала господина
Ина восток Ро<ж>ественских путина. Страна костров и лобных мест, и пыток Столетий пальцами Народов развернула свиток,
Целуешь здесь края одежд чумы, А здесь единство Азии куют умы.
Туда, туда, где Изанаги Читала «Моногатори» Перуну,
АЭрот сел на колена Шангти, И седой хохол на лысой голове Бога походит на снег, Где Амур целует Маа-Эму,
АТиэн беседует с Индрой,
Где Юнона с Цинтекуатлем Смотрят Корреджио
Ивосхищены Мурильо, Где Ункулункулу и Тор Играют мирно в шашки, Облокотясь на руку,
ИХокусаем восхищена Астарта — туда, туда.
Современность
Где серых площадей забор в намисто: «Будут расстреляны на месте!» —
Ина невесте всех времен Пылает пламя ненависти,
Ив город, утомлен,
Не хочет пахарь сено везти, Ныне вести: пал засов.
Капли Дона прописав Всем, кто славился в лони годы,
Хоронит смерть былых забав Века рубля и острой выгоды. Где мы забыли, как любили, Как предков целовали девы, —
Апаровозы в лоск разбили Своих зрачков набатных хлевы, Своих полночных зарев зенки, За мовою летела мова, И на устах глухонемого
Всего одно лишь слово: «К стенке!» — Как водопад дыхания китов, Вздымалось творчество Тагора и Уэльса, Но черным парусом плотов На звезды мира, путник, целься.
Убийцы нож ховая разговором, Столетие правительства ученых, Ты набрано косым набором, Точно издание Крученых, Где толпы опечаток Летят, как праздник святок. Как если б кто сказал:
«Война окончена — война мечам. И се — я нож влагаю в ножницы» — Или молитвенным холстам Ошибкой дал уста наложницы, Где бычию добычею ножам Стоят поклонники назад.
В подобном двум лучам железе Ночная песня китаянки Несется в черный слух Замбези, За ней счета торговых янки.
В тряпичном серебре Китайское письмо, Турецкое письмо На знаке денежном — РСФСР
Тук-тук в заборы государств.
Аголос Ганга с пляской Конго
Сливает медный говор гонга.
Иафриканский зной в стране морозов, Как спутник ласточке, хотел помочь, У изнемогших паровозов Сиделкою сидела ночь.
Где серны рог блеснул ножом, Глаза свободы ярки взором,
Острожный замок Индии забит пыжом — Рабиндранат Тагором!
«Вещь покупаэм. Вещь покупаем!» О, песнь, полная примет!
О, роковой напев, хоронят им царей, Во дни зачатия железных матерей. Старьевщик времени царей шурум-бурум Забрал в поношенный мешок.
Иходит мировой татарин
У окон и дверей: «Старья нет ли?» —
Мешок стянув концом петли. Идет в дырявом котелке
С престолом праздным на руке. «Старья нет ли?
Вещь покупаэм! Царей берем. Шурум-бурум! « — Над черепами городов
Века таинственных зачатий,
Вжелезном русле проводов Летел станок печати.
Вжелезных берегах тех нитей Плывут чудовища событий.
Это было в месяц Ай, Это было в месяц Ай.
—Слушай, мальчик, не зевай. Это было иногда, Май да-да! Май да-да!
Лился с неба томный май. Льется чистая вода, Заклинаю и зову.
—Что же в месяце Ау?
Ай да-да! Май да-да!
О, Азия! Себя тобою мучу.
Как девы брови я постигаю тучу, Как шею нежного здоровья — Твои ночные вечеровья.
Где тот, кто день свободных ласк предрек? О, если б волосами синих рек Мне Азия обвила бы колени
Идева прошептала бы таинственные пени, И, тихая, счастливая, рыдала, Концами кос глаза суша.
Она любила, она страдала — Вселенной смутная душа.
Ивновь прошли бы в сердце чувства, Вдруг зажигая в сердце бой,
ИМахавиры, и Заратустры,
ИСаваджи, объятого борьбой.
Умерших снов я стал бы современник, Творя ответы и вопросы, А ты бы грудой светлых денег
Мне на ноги рассыпала бы косы, «Учитель, — ласково шепча, — Не правда ли, сегодня Мы будем сообща Искать путей свободней?»
Заклинание множественным числом
Пение первое
Вперед, шары земные! Я вьюгою очей...
Вперед, шары земные!..
Пение второе
И если в «Харьковские птицы»,
Кажется, Сушкина, Засох соловьиный дол И гром журавлей, А осень висит запятой, Вот, я иду к той,
Чье греческое и странное руно Приглашает меня испить «Египетских ночей» Пушкина Холодное вино.
Две пары глаз — ночная и дневная, Две половины суток.
День голубой, раб черной ночи, Вы тонете, то эти, то не те.
И влага прихоти на дне мгновений сотки. Вы думали, прилежно вспоминая, Что был хорош Нерон, играя Христа как председателя чеки.
Вы острова любви туземцы, В беседах молчаливых немцы.
1919 — 1920 — 1922