новая папка 2 / 17427

КАДРИЛЬ

(Отрывок из поэмы)

Посвящение Е. А. Баратынскому

Ты мечты моей созданью Ждал счастливого конца...

И, верна души призванью, Этот труд печальной данью Я кладу на гроб певца:

В память дум твоих, Евгений, Полных чистого огня, В память светлых вдохновений,

В память радостных мгновений, В память горестного дня.

Для маскарада уж одета, Замок алмазного браслета Смыкая на руке, вошла Графиня в двери кабинета; И в этот вечер как была,

Внаряде вишневого цвета, Она прекрасна и бела! Каким сияньем талисмана

Вее венце блестел опал!

Как пышно вкруг младого стана Тяжелый бархат упадал!

Бьет девять. Взор склонивши томный, Она сидит и ждет подруг; Сложила на одежде темной Блестящий мрамор дивных рук.

Как знать, что под густой ресницей Высказывает яхонт глаз?

В какую даль младою птицей Теперь мечта ее взвилась? О чем задумалась так мило?

Каким забылась тайным сном? Владеет ли ее умом

То, быть чему... иль то, что было?..

Но вот к хозяйке молодой Три юные подруги, рядом, Шелковым зашумев нарядом, Вошли в затейливый покой. Встает с богатого дивана Графиня: "Как любезны вы,

Что съехались ко мне так рано!" И быстро с ног до головы Их осмотрела: "Как пристало К Надине яркое жонкиль!

Как белый бархат рядит Олю!" - И язычкам своим дал волю Очаровательный кадриль.

А засыпал уж православный Широкий город между тем; В его средине Кремль державный

Светлел, как призрак, грозно-нем. Ночь воцарилась.

Южной ночи Не знаю я, России дочь;

Но как у нас, в морозной мочи,

Январская волшебна ночь! Когда, молчанием объяты, Бело стоят Москвы палаты; Когда стозвездна синева,

Ибудто в ледяные латы Одета дивная Москва! На эти долгие морозы

Роптала я в моей весне; Играли молодые грезы, Просили многого оне...

Теперь с тобою было б больно Расстаться мне, Москва моя! Безвестной долей я довольна, Страшусь иного бытия!

Прошли воображенья чары; Давно не возмущают сна Ни андалузские гитары, Ни грохотанье Ниагары,

Ни глав Альпийских белизна. Привыкла к скромной я картине, К уединенному труду,

Ивзорам вид любимый ныне - Дитя веселое в саду.

. . . . . . . . . . . . .

Зачем, качая головою, Так строго на меня смотря,

Зачем стоишь передо мною, Призрак Певца-богатыря? Ужели дум моих обманы

Увлечь дерзнут мой детский стих В заветный мир твоей Татьяны, В мир светлых образов твоих, Где облачал мечту-царицу Ты в лучезарный дифирамб

Иклал ей в гордую десницу,

Как звучный меч, свой мочный ямб? Увы! где тот в отчизне целой, Кто б мог, как ты непобедим,

Владеть теперь, в надежде смелой, Твоим оружьем золотым?

Сраженный смертию нежданной, Доспех ты чудный взял с собой, Как в старину булат свой бранный В свою гробницу брал герой.

И все робеют и поныне, Поэта вспоминая вид:

Все страшен ты певцов дружине, Как рати мавров мертвый Сид.

. . . . . . . . . . . . .

Ночь воцарилась. Уж мерцали Средь мрака фонари бледней;

Кой-где, как бы по твердой стали, Звучал летучий скрип саней.

На улицах Первопрестольной Все было тихо, холодно;

Гулял по ним лишь ветер вольный, Метель стучалася в окно.

Но, недоступны хладным вьюгам, Зимы чудесные цветы, Перед камином тесным кругом Четыре сели красоты.

В непринужденном разговоре

Уже быстрее их слова Сливаться стали. Речь сперва

Была о светском, пестром вздоре, Которым тешится Москва; Но женская беседа вскоре Пошла привычной колеей;

И, тотчас вспыхнув, спор живой Родное принял направленье: Мужчин и женщин назначенье,

Исердца выбор роковой,

Итяжкое разуверенье. - Всегда в беседе мы своей

Невольно в речь впадаем ту же: Молчим почтительно о муже, Но вообще браним мужей.

"Нет, я не соглашуся с вами; Признаемся, почти всегда Во всем мы виноваты сами".

- "Помилуйте, графиня!"

- "Да;

Тех бедствий женщина могла бы Избегнуть, если бы она Сама себе была верна; Но все мы ветрены и слабы.

Глубоко в сердце вложено Нам чувство счастия и блага; Но от решительного шага Когда удержит нас оно?

Нас самолюбье губит вечно:

Кто скажет нам, что, не греша, Нельзя нас не любить сердечно, - В том и высокая душа, Тому вверяемся беспечно.

Притом пугает, с ранних пор, Нас предрассудка приговор. Не смеем ждать мы благородно

Того, чье сердце с нашим сходно, С кем мы сойтись бы на пути

Могли; с кем и сошлись, но поздно, Когда обоим уже розно Навек назначено идти.

Не мы ль, скажите, виноваты?"...

<Между 1843 и 1859>