новая папка 1 / 295964

СОДЕРЖАНИЕ

Бондаренко ЕМ Прагмалингвистический анализ социально-культурного аспекта англицизмов.... 13

з

Казиева A.M., Бродзели А.О. Связь категории общественного сознания, менталитета

и ментальное™ с вопросами построения и упрочения позитивного имиджа Северного Кавказа.... 86

4

Лингвистика. Литературоведение

исторические баллады "Сказка о льстивом тайше, жестоком хане и самой Справедливости", "Рандул и Галдан", "Джангарчи". Впечатление такое, что ты видишь не печатный текст, а слышишь у ночного костра голос настоящего джангарчи - калмыцкого сказителя, и он поет горькую песню о братоубийствах, творимых волей ханов и князей - тайшей, о гордых художниках, бросавших правду в лицо владыкам, о том, как рабская преданность подтачивает дух племени, его вольнолюбие... Музыка истории, эпоса разлита в этих маленьких поэмах, как полынный запах в степном воздухе, как аромат сандаловых курильниц на праздничных сходах» [2: 58].

Нетрудно заметить, что в жанровом обозначении перечисленных произведений калмыцкого поэта Ст. Золотцев противоречив: это «исторические баллады» и в то же время «маленькие поэмы». Уточним, что авторское определение поэмы есть только в отношении «Поселенцев», фрагмент которой вошел в одноименную книгу Д. Насунова [7: 66-76]. Полностью текст поэмы нигде не опубликован, написана ли она была, в точности неизвестно из-за недоступности архива поэта. На наш взгляд, название одного из перечисленных рецензентом произведений - «Сказка о льстивом тайше, жестоком хане и самой Справедливости» - прямо подтверждает авторскую жанровую дефиницию: это литературная сказка. Есть у Насунова стихи, также им жанрово обозначенные, например, «Баллада о верности», «Баллада о покинутом верблюжонке», «Степная баллада», «Баллада о блудном сыне».

Так, в конце стихотворения «Джангарчи» автор ссылался на то, что все это поведали ему деды: «Говорили, что это легенда / Или просто далекая быль» [6: 22], т.е. таким образом, он подчеркнул, что такая история с укрощением морской стихии джангарчи при всей фантастичности могла бы и быть, если верить могуществу Слова. Напомним, что в этом стихотворении, которое мы все-таки не относим к жанру исторической баллады, несмотря на присутствие хана Аюки, есть мотив справедливости владыки, признающего власть народной мудрости в лице исполнителя эпоса «Джангар» и отдающего весь улов (осетр и сазан) джангарчи, спасшему рыбаков, а не заморскому гостю, пожелавшему отведать прославленной каспийской рыбы.

В романтической балладе «Рандул и Галдан» Д. Насунов упоминает о калмыцком хане Дондуке, который, как известно, был женат на кабардинке Джан и от которой имел сына Рандула, а от калмычки-жены Соломы - сына Галдана (Галдан-Норбо).

Речь идет о шестом хане приволжских ойрат-калмыков Дондук-Омбо (1737 - 1741), внуке хана Аюки. Умирая 21 марта 1741 года, Дондук-Омбо назначил своим преемником десятилетнего сына Рандула от своей второй жены, кабардинской княжны Джан, которая при жизни мужа пользовалась большими правами и имела на него влияние, как подчеркивает историк М.М. Батмаев, до совершеннолетия Рандула он назначил ее опекуншей [1: 254]. Но российские власти воспротивились этому, чтобы предотвратить смуту, поскольку Джан начала активные действия в борьбе за престол, склонив на свою сторону некоторых калмыцких нойонов, имела «намерение уйти под протекцию персидского шаха» [4: 195]. Все четверо сыновей Джан позже вместе с двумя сестрами и матерью, вынужденной умерить свои амбиции, уехали в столицу.

Рандул, получивший при крещении имя Петр, служивший в кадетском корпусе прапорщиком, умер своей смертью в 1752 году.

Галдан-Норбо же, по праву старшинства, был явным претендентом на ханство, во время похода против казахов в августе 1738 года поднял бунт против своего отца — хана Дондук-Омбо. По мнению историка А.Г. Митирова, несмотря на двухмесячное восстание сына против отца, он потерпел поражение и вынужден был примириться с ханом, это выступление носило скорее характер внутрисемейной ссоры, так как «преследовало личную цель ханского сына - захват ханской власти или желание получить в свое распоряжение половину ханства» [4:182]. Галдан-Норбо, сосланный отцом в Казань, неожиданно скончался 27 июля 1740 года. Правление самого же Дондук-Омбо долгое время сопровождалось постоянными междоусобицами в битве за ханский трон между родственниками.

По художественной версии Насунова, оба ханских сына претендуют на отцовский престол. «Был хан Дондук женат на кабардинке», - так начинается поэма [6: 25]. «Их сын Рандул тщеславием богат: / Он метит в ханы. Знатные калмыки / Рандула ханом ставить не хотят», - сразу показывает расстановку политических сил автор [6: 25-26]. Этому ханскому сыну кажется, что все дело в том, что его не признают своим ни отцовская, ни материнская родня. «Рандул горяч, беснуется до крика: / Не признают своим его нигде - / Был не калмык Рандул среди калмыков / И был не кабардинец в Кабарде» [6: 26]. Следуя историческим фактам, Насунов отмечает: «А

сам Дондук всем сердцем за Рандула / (Здесь видится влияние жены)» [6: 26].

Не сдает свои позиции и Галдан: «Но рать Галдана к Волге повернула, / Калмыки Волгой вновь разделены

/Окрепнет лед и с криком на рассвете / На лед рванутся люди с двух сторон» [6: 26].

Вборьбе за власть ханские сыновья сталкивают меж собою два племени - торгутов и дербетов. «Торгуг пойдет войною на дербета, / Не за себя пойдет - за ханский трон» [6: 26]. Показательно, что призывы матерей не были услышаны ни тем, ни другим претендентом занять место отца: «Торгутка-мать, дрожа на каждом слове, / Став на колени, держит речь свою: / - "Остановись, Рандул. Не надо крови. / Она падет на голову твою"» [6: 27]. Рандул: «Прочь уйди, старуха, / Иль псы сожрут поганый твой язык» [6: 27].

А на другом берегу «у ног Галдана / Дербетка-мать молила храбреца: / "Не надо крови, не гневи бурхана-/ Ведь ты идешь войною на отца: / Ты ханский сын, рожденный от калмычки, / Рандулу брат. Пойми, Галдан, меня, / Погибнете вы оба в этой стычке, / Все воины и вся твоя родня"» [6: 27]. Галдан тоже не желает внять народной мольбе: «И тут Галдан на женщину прикрикнул, / Та отошла и взгляд ее угас» [6: 27]. Чужая мать молится за весь народ, сокрушаясь в горе: «Бурхан великий, / За что же ты опять караешь нас?» [6: 27]. Наречие «опять» сигнализирует о постоянных междоусобицах ханской знати за власть и на территории Российской империи, куда

68

перекочевали калмыки из Джунгарии, Северо-Западной Монголии.

На волжском льду с разных берегов реки сходятся войска противников: «Окрепший лед гудит надрывно, долго: / Рандул на битву воинов ведет, / Сошлись на льду и стонет лед и Волга, / И стонет кто-то рухнувший на лед» [6: 27]. Лейтмотив льда в четырех строках, олицетворение льда, прием параллелизма (стонет лед - станет человек) - столкновение мира природы и людей, беспощадных друг к другу. Автор лапидарно, но ярко показывает ожесточенный характер схватки - не на жизнь, а на смерть: «Лязг сабель, визг, воинственные крики, Один другого в поединке сшиб» [6: 28].

Одинокий отчаянный призыв к здравому смыслу не возымел воздействия: «И чей-то вопль взлетел: - Мы все калмыки! / За что же мы друг друга! - долгий хрип.../ Побитые лежат на поле брани. / На волжском льду, что окровавлен весь» [6: 28].

Реку Волгу калмыки называли рекой-матерью. «Калмыки Волгой вновь разделены» [6, с. 26]. Двое сыновей (разными матерями и одним отцом не жалеют и своих близких: семантика и символика Волги как реки жизни и реки смерти, льда как непрочного фундамента семейных отношений, символа племенных распрей и междоусобиц способствуют углублению главной идеи произведения. Показательно, что Насунов не использует калмыцкое j название реки - Иджил, а только русское, возможно, потому, что транспонирует новую родину своих героев.

Погибли оба сына: «Убит Галдан расчетливым орудом, / С копьем в груди Рандул навек затих» [6: 28]. В примечании к тексту сказано: «Оруд - чужой, вошедший. Здесь надо понимать так, что Галдан был предательски убит лазутчиком из вражеского стана» [6: 28].

Авторская интенция усилена финальным аккордом: турецкий лазутчик нашел убитых братьев на поле брани, отсек им головы: «Целуются два брата, / Две головы родных в мешке врага. / А ведь живые враждовали люто / И вот мертвы они: Галдан, Рандул» [6: 28]. Для вящей убедительности поэт придумывает отличительные приметы братьев: у Рандула нет с детства уха, Галдан рябоват. Как в ночи удается чужеземцу отыскать по таким приметам нужных ему людей среди множества убитых бойцов остается загадкой, к тому же калмыки не оставляли I на поле брани своих павших военачальников, тем более ханских сыновей.

Гонец через трое суток привез своему хозяину добычу и вытряхнул из мешка две головы как доказательство межплеменной вражды, которая выгодна врагу: «О падишах, клянусь тебе аллахом! / Не двинутся калмыки на Азов! Вожди племен убиты, бездыханны! / Не поделили власть два дурака!» [6: 29]. Педалирование авторской идеи проявляется в отступлении от этикета поведения слуги: он позволяет себе давать оценку чужим поступкам («Не поделили власть два дурака!»), комментировать будущее политическое событие («Не двинутся калмыки на Азов!»).

Обескровлены два основных калмыцких племени, обессилены их войска, участвующие в защите южных рубежей Российской империи. Таким образом, историзм указанных стихотворений Д. Насунова служит более художественным задачам, нежели точному воссозданию исторических событий прошлого калмыцкого народа, имеет романтический характер.

У стихотворения «Ханский подарок» есть авторское жанровое пояснение (по мотивам легенды), хотя не уточнено, какой именно - калмыцкой, кавказской или иной. Этот текст имеет с предыдущим общий исторический персонаж - хана Дондука. Поскольку произведения поэта во всех изданиях не датированы, затруднительно определить, когда был написан «Ханский подарок». По содержанию (хан Дондок еще не женился) этот текст может представлять своеобразный диптих с «Рандулом и Галданом». В основе деспотия власти, приводящая к бедам и смертям. Главный герой - народный умелец Хонгор Лиджанов, родом «из наших мест», уточняет автор, родившийся наяшалтинской земле, тем самым придающий своему рассказу видимость были. Молодой калмык задумал сделать бортху - сосуд из кожи для жидкостей, но из-за бедности нет у него хорошего материала для изделия. «Но как-то ханом присланный нойон / Приносит кожу крепкую верблюда, / Бортху тайком заказывает он, / Поведав назначение сосуда: / "Невеста хана где-то в Кабарде. / Подарок посылаем ей от хана, / Не сделаешь подарок - быть беде, / А сделаешь - получишь сто баранов. / Портрет Дондука вытисни навек, / Чтоб не было прекраснее портрета. / Наш хан - наимудрейший человек... / С печальным взором, с внешностью поэта"...» [8: 45-46].

Вотличие от стихотворения «Рандул и Галдан» в «Ханском подарке» невеста хана не названа по имени (Джан), есть только топоним (Кабарда).

Вдухе романтических представлений Насунов передает описанием нойонского заказа, с одной стороны, раболепие знати перед ханом («наимудрейший»), с другой - назначение портрета - показать, как тоскует по невесте жених, как он мечтателен и поэтичен («с печальным взором, с внешностью поэта»). Как романтический герой, Хонгор выразил протест хану тиснением по коже. «"Наш хан - большой злодей, а не поэт", - / Сказал Хонгор решительно и смело. / И на бортхе он вытиснил портрет / Таким, как есть, как совесть повелела» [8: 46].

Здесь мы вновь встречаемся с авторским допущением: у калмыков на бортхе отсутствовали портреты, имелись, как правило, рисунки-орнаменты растительного или животного происхождения. Такая художественная вольность понадобилась Насунову для того, чтобы явить эффектный пуант: крепость сосуда для жидкости проверяется кровью умерщвленного за своеволие мастера. «"Ты совершил нам чудо. / В твою бортху твою нальем же кровь - / Проверим прочность нового сосуда..." / Казнили тут же мастера тайши. / И принял смерть он лютую без звука...» [8: 46].

Насунов отказался от уточнения, какую именно смерть принял художник, посчитав, наверное, излишним заострять на этом внимание, хотя это обогатило бы содержание этнографической деталью, учитывая специфическое разнообразие казней у монгольских народов в древности.

Финал стихотворения в плане противопоставления ханских подарков традиционен. Заказан новый портрет

69

Лингвистика. Литературоведение

- уже персидскому соседу. «Гонец от хана в Персию спешит, / Везет заказ от грозного Дондука. / И в Персии "для брата своего" / Заказ Дондука выполнили сразу, / Чтоб заручиться помощью его / В борьбе с "инакомыслящим Кавказом"» [8: 46].

Здесь Насунов вновь прибегнул к художественному вымыслу: «Был выткан хан сидящим на коне, / С мечтой в глазах, с богоподобным ликом, / И свой подарок будущей жене / Дондук отправил с радостью великой» [8:46]. Такая сюжетная концовка стихотворения возвращает к узловому конфликту — свобода личности и свобода художника противопоставлена выполнению ханского заказа подневольными мастерами. Экфрасис в этом тексте несет сюжетообразующий мотив: портрет хана на коже калмыцкой бортхи или на персидском ковре значим как маркер взаимоотношений политических, социальных, национальных сил.

В двух стихотворениях Д. Насунова роль исторического лица - калмыцкого хана Дондук-Омбо различна. В «Рандуле и Галдане» он дан на втором плане как отец одного из своих сыновей, борющихся за власть. В «Ханском подарке» он вершит судьбы разных племен и народов, проявляя себя, как жестокий тиран и деспот. «Упоенный властью, ослепленный победами во многих войнах, избалованный милостями императрицы, хан дошел до того, что, по словам своего преемника по управлению калмыцким народом, его двоюродного брата Дондук-Даши, "не взирая ни на владельцев, ни на знатных, ни на подлых, ни на духовных, ни на всякий мужеский пол и женский, иных умерщвлял, других арестовывал, а иных и вовсе искоренял..."» [4: 174].

Кабардинская княжна Джан в обоих текстах показана в пассивном ожидании - сначала в роли матери, затем - невесты. Если художественный образ хана близок историческому прототипу, то образ ханши Джан относительно далек от оригинала.

Вероятно, можно говорить о романтическом историзме анализируемых произведений Джангра Насунова, которые подходят под определение романтической баллады. Следовательно, тема калмыцко-кавказских связей в указанных романтических балладах поэта представлена в традиционном аспекте с помощью вечных сюжетов братоубийственной войны и искусства, побеждающего смерть.

Библиографический список

1.Батмаев, М.М. Калмыки в XVII - XVIII веках: в 2 ч. - Элиста, 1992-1993.

2.Золотцев, Ст. «Я мужеству учился...» // Литературное обозрение. - 1983. - № 8. - С. 57-58.

3.Магомедов, А.Д. Этнокультурные взаимосвязи и формирование черт региональной общности в бытовой культуре народов Северного Кавказа (конец XIX - XX вв.) // Калмыки и их соседи в составе Российского государства: материалы международной научной конференции. - Элиста, 2002. - С. 102-108; Муратчаева, Ф.А. Народы Дагестана и Калмыкии: диалог культур // Калмыки и их соседи в составе Российского государства: материалы международной научной конференции. - Элиста, 2002. - С. 203-208.

4.Митиров, А.Г. Ойрат-калмыки: века и поколения. - Элиста, 1998.

5.Насунов, Д.И. Голоса расстояний: стихи. - Элиста, 1971.

6.Насунов, Д.И. Полет копья: стихи. - Элиста, 1980.

7.Насунов, Д.И. Поселенцы: стихи. - М., 1977.

8.Насунов, Д.И. Тамариск: стихи. - М., 1982.

9.Санджиев, А. Калмыки в фольклоре народов Кавказа // Хальмг унн. - 2007. - 15 октября. - С. 13.

10.Семь звезд: калмыцкие легенды и предания / сост., пер., вступ. ст., коммент. Д.Э. Басаева. - Элиста: Калм. кн. изд-во, 2004.

11.Халилов, Х.М. Калмыцко-дагестанские фольклорные связи // Калмыки и их соседи в составе Российского государства: материалы международной научной конференции. - Элиста, 2002. С. 277-281.

12.Ханинова, Р. Запах полыни. Генезис монгольской сказки // Нана. - 2008. - № 9. - С. 36-37.

70