новая папка 1 / 298003

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РФ ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ «ВОРОНЕЖСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»

ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СИБИРИ И ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА

Учебно-методическое пособие для вузов

Составитель В.Л. Гусаков

Воронеж Издательский дом ВГУ

2014

1

Утверждено Научно-методическим советом филологического факультета 10 декабря 2013 года, протокол № 3

Рецензент д-р филол. наук, профессор кафедры Зарубежной литературы С.Н. Филюшкина

Учебно-методическое пособие подготовлено на кафедре русской литературы XX и XXI веков, теории литературы и фольклора филологического факультета Воронежского государственного университета.

Рекомендуется для студентов 5-го курса очной формы обучения и 6-го курса очно-заочной формы обучения филологического факультета Воронежского государственного университета.

Для специальности 031001 – Филология

2

3

Введение

На бескрайних территориях Сибири и Дальнего Востока проживает огромное количество национальных общностей и народностей, относящихся к разным языковым группам. Всех их роднит не только территория, но и образ жизни, который складывался веками и практически сохранялся в неприкосновенности. Уже в древнерусских летописях мы находим сведения о торговых контактах русских людей с народами Сибири. После распада Золотой Орды в конце XV века образуется Сибирское ханство, в середине XVI столетия его правители обратились к русскому царю Иоанну IV Грозному с просьбой о подданстве, таким образом состоялось присоединение этих обширных территорий к России. В конце века, после знаменитых походов донского казака Ермака началось освоение сибирских земель: были построены защитные крепости, впоследствии ставшие известными крупными городами: Тюмень, Тобольск, Сургут, Томск, Красноярск и др. Конечно же, города-крепости строились вблизи крупнейших сибирских рек Иртыша, Оби, Енисея, Лены, Тобола. Этот регион привлекал в то время, главным образом, большим количеством пушного зверя, водившегося в непроходимой тайге. Позже были открыты залежи полезных ископаемых: золото, драгоценные камни, железная руда. Помимо всего прочего, таежные глубины стали пристанищем для разного рода лихих людей, разбойников, бежавших от справедливого наказания.

За всем этим жизнь коренных народов Сибири шла своим привычным установленным веками порядком. Представление о своеобразии мировосприятии, культуры и религии этих народностей у многих русских людей было весьма слабым и поверхностным. В.Г. Белинский, ознакомившись с книгой В. Иславина о самоедах (ненцах), с нескрываемой горечью писал ее автору: «Край, занимаемый ими, интересен; сами они, и как самоеды в особенности, и как люди вообще, также достойны вашего внимания и – в высшей степени – вашего участия, как достоин его всякий несчастный, до последней степени подавленный и униженный…Судьба их несчастна! Даже крепкие самоедские плечи хрустят и надламываются под невыносимым и вчуже возмутительным бременем нужд, самых страшных притеснений, самых произвольных и низких, какие достались на долю бедных и грубых дикарей, заброшенных в глухую неприветливую сторону… Я встречал людей, которые при одном слове «самоед» не могли воздержаться от хохота, им почему-то оно казалось очень смешным. Но вы не из таких. Вы понимаете, что самоед – человек, что он имеет такое же право на удобства и радости жизни, как и мы

свами, и призадумайтесь над его бедственным положением».

ВXIX веке русский историк А.П. Щапов был искренне убежден, что для народов Севера и Сибири нужно открывать свои школы и университеты, ибо они необходимы для «умственного развития, усовершенствования и

4

возвышения природных сибирских племен». Грамоту и свет образования сюда несли православные миссионеры и политические ссыльные, которые появились в Сибири после разгрома восстания декабристов. Во второй половине XIX столетия к сибирским народностям отправились ученыеисследователи, занимавшиеся сбором и изучением этнографии и фольклора.

В то же время следует отметить, что письменности, а тем более литературы, большинство сибирских и северных этносов не знало вплоть до 1920-х годов, когда после Октябрьской революции при ВЦИК СССР был создан Комитет содействия народностям северных окраин (Комитет Севера). В Ленинграде, а также некоторых городах Сибири открылись специальные учебные заведения – рабочие факультеты – для представителей северных народов. В 1925 году при рабочем факультете Ленинградского госуниверситета открывается специальное Северное отделение. В 1926 году Северный рабфак ЛГУ включают в состав возрожденного института живых восточных языков. В 1930 году Институт народов Севера был открыт в Ленинграде. Именно в этом институте ученые-лингвисты на основе сначала латиницы, а затем кириллического алфавита начинают разрабатывать письменность для северных и сибирских народностей. Составляются буквари и учебники. С 1930-х годов собственно и происходит постепенное зарождение национальных литератур. Как отмечает нивхский писатель В.М. Санги, «литературы народностей Севера являются самыми молодыми в нашей стране. Корякская, ненецкая, нанайская, юкагирская, эвенкийская, эвенская возникли в тридцатые годы. А вскоре утвердились удэгейская, чукотская, эскимосская литературы». В 1963 году выходит первый сборник «Нивхские легенды» тогда никому еще неизвестного писателя с далекого острова Сахалин Владимира Санги. Так зародилась нивхская литература. В 1973 году живущая на Таймыре Огдо Аксенова опубликовала первую книгу на долганском языке. Так зародилась одна из самых юных литератур народов России – долганская. Писать на родном языке для многих национальных авторов было делом весьма непростым. Необходимо было развивать национальный язык до литературного уровня, здесь предстояла долговременная, кропотливая работа. Неудивительно, что на помощь северным и сибирским писателям нередко здесь приходил русский язык. Двуязычие стало привычным явлением именно для младописьменных (новейших) литератур.

Как правило, писатели Сибири и Дальнего Востока выполняли сразу несколько задач: не только создавали национальную литературу, но и собирали и обрабатывали фольклор, нередко писали буквари и учебники на родном языке, вели целенаправленную лингвистическую и этнографическую работу. Многие писатели были одновременно и просветителями своего народа. Получая высшее образование в Ленинграде, несли свет знаний в свои далекие родные уголки. Молодые писатели учились художественному творчеству у знаменитых русских классиков ХХ века – М. Шолохова, А.

5

Толстого, С. Маршака, М. Дудина, К. Федина. Среди литературных жанров активно развивался рассказ, повесть, и, конечно же, роман, который считался проверкой на творческую зрелость автора. На основе родного фольклора расцветает поэзия. При этом, как подчеркивал В. Санги еще в начале 1980-х годов, «слабо развивается драматургия. В какой-то мере это объясняется, видимо, тем, что у народностей Севера… нет национальных театров… слабо развита литературная критика. У ряда народностей Севера нерешенным является и вопрос издания художественной и детской литературы на родных языках». После распада Советского Союза многие проблемы развития младописьменных литератур Сибири, Крайнего Севера и Дальнего Востока так и не были преодолены. И главная среди них – резкое падение числа представителей коренных народностей, владеющих родным языком. Как правило, это 30-40% населения, в основном людей старшего поколения. Серьезно упало и книгоиздание на национальных языках. Многие современные национальные авторы не известны за пределами своего региона, в лучшем случае их творчество знакомо отдельным специалистам и знатокам литератур народов России.

Наши современные русские писатели сегодня говорят о важнейшей роли национального творчества во весь голос: «…литература – это дело большой, первостепенной государственной важности. Писатели… пишут историю и судьбу своих народов во всем многообразии их национальных характеров. И государство должно и обязано всеми силами поддерживать историческую миссию своих писателей» (Иван Евсеенко). Нельзя забывать, что подлинные шедевры национальных литератур способны дать образцы нравственности, возможностей человеческой личности, человеческого духа и, в конечном счете, обозначить критерии формирования национальной идеи, которую пытаются сформулировать уже более двадцати лет: «…есть вечные и высшие ценности и человеческие качества, – такие как вера, честь, благородство, справедливость, стремление к истине, служение своему делу, труд в раскрытии талантов, данных человеку Богом, жертвенность, доброта, любовь к людям, любовь к своему Отечеству и верность ему. Не формула национальной идеи, а люди, воплощающие в себе эти лучшие и преемственные в нашей тысячелетней истории духовные качества и выражают собой цель и национальную идею России. Да и народ по большому счету никогда не формулирует свою национальную идею, но зато безошибочно определяет ее носителей» (архимандрит Тихон (Шевкунов)). Профессиональное изучение курса литератур народов России на филологическом факультете классического университета, несомненно, будет способствовать решению современных острейших задач – органичному осознанию национальной идеи и сохранению целостности и единства нашего государства.

Среди младописьменных, то есть появившихся в ХХ столетии литератур сибирских и дальневосточных народностей, наиболее известны литера-

6

туры чукчей, манси, ханты, нанайцев, ненцев, нивхов, удэге, эвенков, юкагиров, эскимосов. Большинство из них проживает в тундровой и таежной зоне. Место их исторического расселения не могло не сформировать и особое сознание, которое в ХХ веке подверглось революционному преобразованию – практически из первобытной общины люди шагнули сразу в советскую реальность. Ломка сознания, изменение окружающего пейзажа, смена человеческих отношений своеобразно отразились в произведениях молодых национальных писателей и поэтов.

Литература народов Сибири и Дальнего Востока

Мансийская литература. Язык манси относится к финно-угорской группе уральских языков. В культуре народа был сохранен целый пласт древнего фольклора – мифы, героические песни. Свой алфавит и письменность манси получили в 1930-х годах. К этому же времени относится начало творчества Матрены Вахрушевой и Пантелеймона Чейметова – первых мансийских прозаиков. Первым поэтом у манси стал Юван Николаевич Шесталов (1937-2011), чье наследие в настоящий момент считается уже классикой национальной литературы. Первая поэтическая книга Шесталова на родном языке появилась в 1959 году, позже автор обратился и к прозе, созданной на русском языке («Синий ветер каслания», «Когда качало меня солнце», «Югорская колыбель» и др.). Как отмечают исследователи, национальный художник «преодолел сковывающее влияние мансийского параллелизма – одного из компонентов раннеэпической фольклорной традиции, что позволило раскрепостить поэтический синтаксис с твердым порядком слов в предложении и найти более гибкие художественные формы» (А.Н. Баландин).

Своеобразным отчетом за первый период своего творчества стала «Языческая поэма» (1971), куда Ю. Шесталов включил свои лучшие стихи. Несмотря на то, что стихи были написаны все-таки в разное время и изначально не предназначались для единой книги, можно проследить движение лирического сюжета поэмы. Лейтмотивом книги стала обоснованная тревога поэта за судьбы человечества и родного народа:

Я – человек. Захочу и отныне

Станет земля… молчаливой пустыней… И по обугленным хрупким каменьям Люди – бестелые привиденья, Алые, с блеском безумья на лицах

К огненным рекам пойдут вереницей… Глобальное наступление цивилизации вызывает у автора явно двойст-

венные чувства. С одной стороны, поэт искренне верит, что совсем близко

7

окончательное завершение строительства в Советском Союзе коммунистического общества, с другой – видит, что гигантская индустриализация не отменяет целого ряда духовных проблем по всему миру. Сам человек, бодро устремляясь в светлого будущее, берет с собой туда не просто некие пережитки прошлого (в советское время говорили: рудименты), но проносит новых языческих идолов, казалось бы, навсегда поверженных революцией. Сама удобная жизнь, материальные блага, готовность снять свободный выбор добра и зла могут стать и уже становятся новыми идолами, которые воздвигает человечество для себя:

О вечные идолопоклонники, Меня вы снова вынянчите

Всолнечной, золотой люльке,

Впышный наряд нарядите, Новое имя дадите!

Несомненно, поэт видит это трагическое противоречие: успешное

развитие науки и техники, гигантские нефтяные вышки, растущие в его родной Югре1 (залог будущего коммунистического благосостояния) и одновременное духовное обнищание людей, в том числе и его народа. Суровые предупреждения об утрате человечности, о гибели таежных лесов вкладывает Шесталов в песни, плачи и думы медвежьей головы, глухаря, лебедя, осетра, соболя. Эти плачи соотнесены в поэме с возможной угрозой ядерной катастрофы – первый мансийский поэт здесь оказывается весьма близок будоражащим голосам Р. Гамзатова в «Колоколе Хиросимы» и Д. Кугультинова в «Бунте разума». Перевернутые представления о подлинных ценностях – это то безумие, которое подстерегает цивилизованное человечество, в мгновение ока готового превратиться в «людоедов», «людожогов», «людодавов», «людогрызов» и «людожоров». «Языческая поэма» Ю. Шесталова, пока есть еще живые, настоящие люди, звучит вечным (хочется даже сказать – вечевым) напоминанием, призывом:

Я – человек. Перед именем этим

Быть мне пожизненно в строгом ответе!

Якутская литература. Среди народов, проживающих на территории России, фольклор якутов (самоназвание – саха) считается самым древним. Зарождение их героического эпоса – олонхо – относят к первобытным временам. В начале XIX века (1820-е годы) у якутов зарождается своя письменность на основе русской графики. Первые записи олонхо появились во второй половине столетия. Значительную роль в собирании, изучении якутской этнографии и культуры сыграли ссыльные политические ученые, сами изучавшие язык и обычаи народа. У истоков якутской литературы (рубеж XIX-XX веков) стоит творчество Алексея Кулаковского, Анемподиста Соф-

1 Югра – название Ханты-Мансийского автономного округа

8

ронова, Николая Неустроева, авторов первых стихотворений, рассказов, повестей и пьес на родном языке. Они же занимались исследованием национального фольклора.

Среди имен ученых и писателей советского времени знаковое место отведено Платону Ойунскому (настоящее имя Платон Алексеевич Слепцов, 1893–1939). В 1917–1918 годах активно поддержал революцию и становление советской власти в Якутии. 1920-е годы – время его мощной политической деятельности: работал в местных правительственных органах, занимал пост наркома просвещения и здравоохранения, был главой организации писателей. Способствовал созданию автономии в Якутии. Позже целиком посвятил себя научной работе в области языка и литературы, а также художественному творчеству. Переводил русскую и европейскую классику на якутский язык. Исследовал теорию родного стиха, обосновал необходимость силлабо-тоники в якутской поэзии. Записал и издал ныне известное олонхо «Нюргун Боотур стремительный». Входил в состав Союза советских писателей, некоторое время был членом правления. Во второй половине 1930-х годов попал под маховик сталинских репрессий, был арестован и умер в Якутске в тюрьме в октябре 1939 года. Почти через тридцать лет после его смерти в Якутии учреждена литературная премия имени П. Ойунского.

Художественное наследие П. Ойунского имеет живую связь с родным фольклором. Многие его произведения написаны на основе якутских сказаний. В основу повести «Великий Кудангса» (1929) также легло старинное предание об одном из легендарных шаманов. В оригинале это произведение написано ритмической прозой, которая нужна была автору для того, чтобы сохранить интонации сказителя-олонхосута, приблизить читателя к эпическому началу. К сожалению, в русском переводе данную особенность повести далеко не везде удалось передать. В то же время П. Ойунский не копирует легенду, но создает живой психологический облик своего персонажа. Его Кудангса – могуч, но при этом далеко не идеален именно в нравственном отношении. Начало будущей трагедии Кудангсы закладывается в его абсолютной уверенности в свои силы и бесспорном превосходстве над другими людьми. Этой самоуверенностью он подавляет и развращает своих людей: «Ужель он оробеет-струсит перед кем, ужель его в смущенье можно ввергнуть?! Привык он исполнять сказанное, привык он претворять задуманное». Через три испытания приходит шаман, каждое из которых оказывается все более трудным. Ближайший аналог этому – русские сказочные «огонь, вода и медные трубы» – последней проверки герой фактически не выдерживает. В произведении же якутского классика конфликт усложняется тем, что герою необходимо помочь всем людям, всему народу саха, страдающему то от чудовищных морозов, то от повальных болезней. Шаман начинает понимать, что вина в страданиях людей во многом лежит и на нем: «Как досад-

9

но, что раньше не углядел я этого и вверг народ мой в отчаяние! Как глупо, что не додумался я до этого и спустил свое богатство! Видно, про такое и говорят, что когда надвигается страшная беда, улетучивается ум, слепнут глаза, закладывает уши!» Кудангса чувствует, что в одиночку не в силах справиться с выросшей звездой, на помощь ему после долгих споров и, откровенно говоря, угроз приходит шаман Чачагыр Таас. Именно он под нажимом Кудангсы берет на себя основную работу, раскрывает границы между мирами и почти одолевает гигантскую звезду. Вся слава в итоге вновь достается Кудангсе.

В сражении с болезнями обнаруживается, что гордыня шамана только возросла. Думая о том, как избавить якутов от несчастья, он решается на неслыханную дерзость – породниться с Верхним миром, с Великим Суоруном, чем приводит Чачагыр Тааса в еще больший ужас и смятение. Непреклонность великого тойона опять решает дело. Но уже это испытание чуть было не завершилось катастрофой – прибывшие «брачные гости» из Верхнего мира чуть не погубили всех людей. И даже последовавшая затем смерть сына и дочери Кудангсы не заставили его усомниться в своем вызове верхним силам: «Ни один мускул не дрогнул, напротив, будучи при том, он радостно воскликнул: «прозорлив мой ум, вещи мои думы! Это означает, что бурлящего неба высокая знать, гибельного неба именитые не отвергли детей моих, взяли с собой их души!..».

Люди не поверили высоким речам шамана и оставили его одного. Даже в таких условиях шаман, одетый в лохмотья и питающийся крысами и мышами, стремится к власти. Его последний вызов высшим силам – желание обладать магическим мечом с колоссальной разящей силой. Именно эта насильственно воплотившаяся мечта привела к бесславной смерти Великого Кудангсы.

Смертью главного героя не заканчивается повествование Ойунского. Финал повести в советской критике обычно трактовали как метафорическое напоминание о совершившейся в октябре 1917 года революции, благо время создания произведения и социальная позиция автора тому много способствовали. Но спустя более восьмидесяти лет после создания книги о возгордившемся шамане, такая аналогия оказывается слишком однобокой, значительно снижающей ее художественную ценность. Главный персонаж изображен именно неоднозначным в лучшем смысле этого слова. Вне всякого сомнения, Кудангса одержим страстями и, в первую очередь, гордыней. В то же время нельзя не заметить, что шаману невыносимо смотреть, как мучаются обычные люди, как гибнет все живое. Спасти ему хотелось именно всех, а не только тех, кто богат, силен или удачлив. Заметим: физической смертью персонажа, уничтожением его телесной оболочки не заканчивается его присутствие в этом мире. Да и не может быть уничтожен тот, кто, помимо дерзкого языка, имел еще и горячую душу – она-то конца своего не имеет.

10