Экзамен Зачет Учебный год 2023 / Корф М.А. Жизнь графа Сперанского

Сперанский до Императора Александра I. 1772–1801

При маленьком росте, проворная, живая, она отличалась особенною деятельностью и остротою ума; кроме того, все в околотке уважали ее за набожность и благочестивую жизнь. Зять ее, тот же протоиерей Третьяков, у которого теща осталась на попечении после смерти ее мужа, пишет: «В течение двадцати семи лет, что мы жили вместе, не видал я в ней ничего, кроме благословенных трудов и неутомимого занятия в хозяйстве, а паче всего хождения в церковь Божию, не пропуская ни одного дня, какая бы ни была погода. Из редких редкая мать детям, бабка внучатам, хозяйка дому, странноприимная, гостелюбивая, она обращалась со всеми с чистою любовию, не зная лести, ни коварства». При рождении сына Михаила Прасковья Федоровна дала обещание сходить в Ростов, на поклонение мощам св. Димитрия, и выполнила этот обет, как только отняла ребенка от груди, со всею суровою строгостию, налагаемою на себя в таких случаях нашими «странницами»1. И позже, пока позволяли ей силы, она редкую весну не ходила на богомолье к какойнибудь отдаленной святыне. Наконец, утром 24 апреля 1824 года старушка попросила зятя отслужить обедню по-ранее, чтобы причаститься Св. Таин, «может быть, в последний раз». Предчувствие ее сбылось. Спустя несколько часов она тихо рассталась с жизнью, 83 лет от роду.

Сколько можно судить по этим очеркам и по всем местным свидетельствам, участие родителей в деле первого воспитания их сына было самое незначительное. Более влияния на духовную сторону маленького Михаила имели дед его Василий Михайлов, потерявший зрение незадолго до рождения внука, и бабка мальчика, жена этого Михайлова.

По преданиям, сохранившимся в семье, шестилетний ребенок постоянно водил слепого своего деда в церковь и там, за обеднею, читал часы и апостол; но как он еще не мог держать в руках большие церковные книги, то апостол клали на налой, а чтецу под ноги ставили скамейку. «Жаль, – говаривал Сперанский многие годы спустя Третьякову, – жаль, что вы не знали дедушки: он был человек очень почтенный, хотя и очень строгий. Когда я, бывало, читая в церкви, в чем-нибудь ошибусь или не против «силы» выговорю, не утерпит и в ту же минуту из алтаря или с клироса громко меня поправит; спасибо ему за это и за многое другое: не одно из его наставлений удержалось у меня в памяти и строгость его пошла мне впрок!»

1 На время этого странствования младенец был оставлен на руках няньки, которую тоже еще помнят в семье: она называлась Елена Петровна Синицына.

21

Часть первая

Жена Василия Михайлова была в простом и прозаическом быту черкутинского семейства каким-то исключительным существом. В доме, где бедность не позволяла никому проводить время в праздности, одна она жила без всякого дела, единственно для созерцательной молитвы. Высокая, иссохшая почти до остова, всегда суровая и всегда безмолвная, эта странная старуха особенно поражала детское воображение своего внука. «Другие, – рассказывал он своей дочери, – бывало играют на дворе, а я не насмотрюсь, как бабушка стоит в углу перед образами, точно окаменелая, в таком глубоком созерцании, что ничто внешнее, никакой призыв родных ее не развлекали. Вечером, когда я ложился спать, она, неподвижная, стояла опять перед образами. Утром, хотя бы встав до света, я находил ее снова тут же. Вообще ни разу, даже просыпаясь ночью, мне не случалось заставать ее иначе как на ногах, совершенно углубленною в молитву. Пищу ее уже многие годы составляла одна просфора, размоченная в воде. Этот призрак моего детства изчез у нас из дому спустя год после того, как меня отдали в семинарию; но я как будто бы еще теперь его вижу!»

Между тем сам мальчик с первых своих лет рос, и физически и нравственно, иначе, нежели другие. Сложение его было сперва очень слабое; только с 16-летнего возраста он вдруг пошел в рост и окреп, хотя необыкновенная белизна лица, почти молочного цвета, долго напоминала о прежнем его слабосилии. Постоянно задумчивый, он не дружился с прочими детьми, бегал их забав, весь, как только выучился грамоте, отдался книгам и с несвойственною его летам усидчивостью читал без устали все, что попадалось ему под руки, и печатное и писанное. В праздники он большею частью ходил к старушкам, жившим

вЧеркутине по кельям, и прочитывал им жития святых, за что они наделяли его пряниками и орехами; или, если оставался дома, то занимался чем-нибудь про себя. «Миша, – говорила его мать, – не выйдет на улицу: сидит себе на чердаке, да все что-то читает или пишет».

Во время этого младенческого возраста нашего Миши посетил его родину, вместе с черкутинским владельцем, Андрей Афанасьевич Самборский, духовник великих князей Александра и Константина Павловичей, человек весьма замечательный по высоким достоинствам и особенно по специальным познаниям в сельском хозяйстве1. Он позна-

1Самборский сначала находился священником при нашей миссии в Лондоне;

в1781 году он был избран Императрицею Екатериною II в спутники великому квязю

Павлу Петровичу и его супруге при поездке их за границу, а в 1784-м назначен законо-

22

Сперанский до Императора Александра I. 1772–1801

комился с родителями мальчика, несколько раз бывал у них, любовался беленьким малюткой, бегавшим запросто босиком, брал его на руки, говорил с ним, звал в шутку к себе в Петербург... Это было первое знакомство Сперанского с лицом важным, знакомство, впоследствии возобновленное и постоянно поддерживавшееся с обеих сторон даже тогда, когда роли прежних знакомцев уже переменились.

Когда Мише минуло семь лет, отец отвез его во Владимир, для определения в семинарию.

II

Невдалеке от Черкутина есть другое село, Боголюбово. Сын тамошнего священника, Матвей Богословский, по окончании курса во Владимирской семинарии, где он был в ряду первых и даровитейших студентов, женился на тетке Сперанского (сестре Михаила Васильева), был посвящен в диаконы и после разных переходов по службе наконец получил место протодиакона при Владимирских преосвященных. Не имев тогда во Владимире другого ближайшего родственника, Михайло Васильев сдал своего сына на руки этому Богословскому, который записал его для ученья в местную семинарию, а на житье взял к ceбе в дом. Здесь Миша жил с двоюродными своими: братом Петром,

водно время с ним записанным в семинарию1, и сестрою Татьяною, женою священника Владимирской Зачатейской церкви, Ивана Тимофеевича Смирнова2. Матвей Богословский, посвященный потом

всвященники, и его дочь Смирнова более всех, кажется, способство-

учителем, наставником в английском языке и духовником к великим князьям Александру и Константину Павловичам. Позже описываемой нами эпохи, именно в 1799 году, Самборский поступил духовником к великой квягине Александре Павловне, супруге эрцгерцога палатина Венгерского, при которой и оставался за границею до ее кончины в 1801 году. Упоминаемый нами владелец села Черкутина, князь Николай Иванович Салтыков, воспитатель тех же великих князей, при которых Самборский состоял учителем и духовником, поэтому именно и был с ним в близких отношениях.

1Богословский записал своего сына в семинарию под фамилиею Дилекторского. Быв впоследствии ключарем Владимирского кафедрального собора, Петр Дилекторский умер в 1823 году.

2Смирнов был не из ученых, но, как говорили тогда, знал политику, от чего попал

вкелейники к apxиepeю Иерониму и пользовался добрым расположением его преемника, Виктора, а и наконец добыл ceбе доходное место при Зачатейской церкви, имевшей xopoшиe луга и мельницу.

23

Часть первая

вали первому нравственному и умственному развитию нашего мальчика. Старик часто заставлял племянника вместе с сыном повторять дома классные уроки и объяснял им то, что было выше их понятий, а Смирнова, женщина также умная и владевшая, как говорят все ее помнящие, замечательным даром слова, надсматривала за ними. Родной брат под разными предлогами нередко уклонялся от разговоров с нею; но двоюродный в свободные свои часы всегда старался быть при ней; любил ее больше всех других родных; с нею ходил и в церковь, и прогуливаться; в любознательности своей беспрестанно распрашивал ее о том и о другом и покорно во всем ее слушался. Впрочем, семинарист наш недолго оставался у своего дяди, который, при большой семье, существовал всего 30 рублями годового жалованья, долею от церковных треб и незначительною платою по званию экзаменатора готовившихся к посвящению в духовный сан. При перестройке города Владимира по плану собственный дом, в котором жил Богословский, сломали, и старик был вынужден перебраться в наемную квартиру; тогда Смирновы выстроили себе собственный домик и, отделясь от общего хозяйства, взяли к себе двоюродного брата. Хотя люди также небогатые, они были все-таки гораздо зажиточнее своих родителей, а еще более родителей Сперанского, отличаясь от последних притом степенью образованности и, как горожане, самым родом жизни. Все это не могло не обратиться в пользу мальчику, начинавшему приходить в возраст. Впоследствии, когда при блистательных успехах по службе Сперанский уже стал общим предметом разговоров, Смирнова любила рассказывать, как он жил у нее в первые годы своей молодости. Кое-что из подобных воспоминаний было записано родными с собственных ее слов, и содержание этих заметок так простосердечно трогательно и так любопытно, если подумать при том о позднейших судьбах двоюродного ее брата, что мы решаемся поместить здесь сообщенную нам записку в подлиннике:

«Бывало, – рассказывала Смирнова, – станешь заставлять брата Петра (Дилекторского) сделать что-нибудь или куда сходить: он начнет отговариваться, а мой Миша, услышавши это, тотчас бросит свое дело и говорит: угодно ли, сестрица, я сделаю или схожу; пусть Петя учит урок, а я свой уж знаю».

«В зимние вечера иногда за работою долго засидишься. Мой Миша, выучивши свой урок, не идет от меня. Заставляю спать, не ложится. Тебе, говорит, одной скучно будет сидеть; я еще немножко посижу с тобой и поговорим что-нибудь».

24

Сперанский до Императора Александра I. 1772–1801

«Бывало, о чем-нибудь разгрустишься и начнешь унывать. Миша прибежит от ректора1, сядет возле меня, станет уговаривать и делать разные утешения. Сперва подосадуешь на его неотвязчивость, потом невольно увлечешься с ним в разговор и – забудешь про свое горе».

«Поступив в богословие, мог он, умник мой, подавать уже благоразумные советы моему Ивану Тимофеевичу (т.е. мужу ее), терпевшему иногда большие неприятности по службе...»

И сам Сперанский, уже наверху почестей, с умилением припоминал отроческую свою жизнь в доме Смирновой и ей именно приписывал основы нравственного своего образования. «Не та только мать, – повторял он часто, – которая родила меня, но и та, которая воспитала!» Признательность свою к этой воспитательнице он сохранял до самой ее смерти2 и благодетельствовал ей и ее детям не менее, чем родным своим сестрам и племянникам. Письма его к Татьяне Матвеевне Смирновой (разных эпох, до 1825 года) свидетельствуют, что неизмеримое расстояние, разделившее их вследствие внешних обстоятельств, осталось без всякого влияния на их родственные и дружественные сношения. При каждом почти письме Сперанского были или денежное пособие, или подарок; в каждом было и несколько сердечных слов, напоминавших прошлое.

В семинарии отрок и потом юноша Михаил обучался языкам: русскому, латинскому и греческому; риторике, математике, физике, философии и богословию. Все это преподавалось по устарелым схоластическим учебникам, холодно, безжизненно, и только при ревностном желании научиться могло с помощью собственных усердных занятий идти в какой-нибудь прок. По отличному голосу Сперанского назначили в архиерейский певческий хор; но современники рассказывают как о черте, имевшей свое значение в мальчике почти без насущного хлеба, что когда в праздники Рождества и Пасхи певчие ходили петь канты по частным домам, то он всегда останавливался у дверей, не входя в комнаты, и отказывался от доли в общей выручке. Еще замечают, что в классах грамматических, где все основывалось более на механизме и памяти, Сперанский отставал от некоторых учеников, старших его летами; но с риторического класса, где уже требовалось собственное размышление, он тотчас взял верх над всеми и до кон-

1Ниже видно будет, в каких отношениях он состоял к ректору семинарии.

2Она умерла в ноябре 1837 года, почти полтора года ранее кончины бывшего своего воспитанника.

25

Часть первая

ца семинарского курса постоянно удерживал за собою первое место. В приезды свои, на вакационное время, в родительский дом он проводил время также большею частью над привезенными с собою или добытыми в селе книгами, читая которые, записывал все, что казалось ему в них любопытным и полезным или что самому ему приходило на мысль. В Черкутине свято сохранялись разные записки и сочинения его из этого периода времени, пока не истребил их бывший там в 1834 году пожар. Остался только обрывок календаря 1786 года, весь испещренный отметками «студента философии» за три года его пребывания в семинарии. Из них видны отчасти маленькое, скудное хозяйство почти нищего семинариста, его занятия, некоторые размышления, поездка его в Москву и, как кажется, следы какой-то полудетской любовной вспышки; видна также радость его, когда миновали каникулы и опять пришла классная пора1. Он сам, уже будучи стариком, рассказывал нам, как при своей охоте к занятиям всегда был в восторге, когда наступало время возвращаться в семинарию, и как, к стыду своему и к большому соблазну родителей, он не мог проронить ни одной слезы при прощании с ними. От этой же эпохи сохранилась еще во владимирском Боголюбовском монастыре тетрадочка, где тот, которому судьба предназначала иметь некогда такое влияние на финансовое управление огромной Империи, записывал копеечное хозяйство по келье настоятеля.

В школьных стенах явственнее обрисовался характер Сперанского. Рассказывают со слов людей, знавших его в то время, что он в семинарии был добр, ласков, сметлив, словоохотлив и, как двоюродная его сестра Смирнова, – может быть, даже вследствие ее влияния на природные его дарования, – мастер говорить красно и увлекательно. Товарищи любили его и в некотором смысле даже почитали. По свидетельству одного из них, А.Г. Вигилянского (после и напечатанному), Сперанский во Владимирской семинарии был очень резов и быстр, что они приписывали его рыжеватости, притом силен и задорен. «Бывало поддастся, а потом всех и положит!» Но в трудолюбивом и даровитом юноше уже являлся и зародыш той ловкой вкрадчивости, того уменья

1 Этот обрывок календаря принадлежит теперь Императорской Публичной Библиотеке. Отметки в нем, писаные чернилами, частью побледневшими от времени, представляют род дневника, дополняющего в некотором отношении сведения, собранные нами об этом периоде жизни Сперанского. Мы прилагаем к настоящей главе копию со всего, что можно еще разобрать в этих отметках.

26

Сперанский до Императора Александра I. 1772–1801

выказать себя, отчасти и той тонкости, которые после остались при нем на всю жизнь. В школе любимый товарищами отнюдь не всегда пользуется расположением начальства, и наоборот: наш семинарист умел полюбиться обеим сторонам. Владимирский преосвященный Виктор поставил его в стихарь и дал ему носить в архиерейском служении свой посох, а ректор Владимирской семинарии, настоятель Боголюбовского монастыря, игумен Евгений (впоследствии ректор других семинарий, a наконец епископ Костромской и Галицкий) взял его к себе

вкелейники1, что и положило конец его пребыванию в доме Смирновых. В новом, немалозначащем для убогого семинариста звании открылась и новая пища его любознательности, потому что у келейника всегда была под руками библиотека ректора, по времени и средствам довольно богатая. Как, впрочем, несмотря на все покровительство начальства, никто еще в то время не мог предполагать для Сперанского другой карьеры, кроме духовной, то открывшуюся в бытность его

всеминарии диаконскую вакансию в Черкутине apxиepeй велел оставить за ним и она так и числилась несколько лет.

В1788 году владимирскому генерал-губернатору Ивану Петровичу Салтыкову предоставлено было, по ветхости генерал-губернаторского помещения, занять apxиeрейский дом, находившийся в Рождественском монастыре, а местного apxиepeя перевели в Суздаль, с наименованием его Суздальским и Владимирским. Последствием этого было перемещение туда же семинарий Владимирской и Переславской, которые вместе с Суздальской соединились с тех пор в одно нераздельное целое. Сперанский, однако же, и после того продолжал жить при Евгении, оставшемся ректором этой сводной семинарии; но уже недолго. В том же 1788 году состоялись два высочайшие повеления: одно,

1 Обязанность келейника состояла в прислуживании ректору как дома, так и при церковном священнодействии. Сохранились подлинные письма Сперанского, писаные к Евгению уже после переселения первого в Петербург, с января 1795 по июнь 1805 года. Bсe они наполнены изъявлениями благодарности и преданности и не только намеками, но и прямыми указаниями на прежние их отношения. Бывший келейник называет в них Евгения «почтенным и любезным своим благодетелем», говорит об «отеческом его расположении», о своем сердце, «которого лучшую часть он образовал», о любви Евгения к нему «как к воспитаннику, коего счастье он начал и коего успехами привык заниматься», и пр. В январе 1800 года, когда Евгения возвели в епископский сан, а Сперанский уже был статским советником, последний писал: «Позвольте мне быть твердо удостоверенным, что никакая перемена не прикоснется к тому благорасположению, какое с младенчества вы ко мне имели».

27

Часть первая

чтобы слив суммы, которые отпускались прежде на содержание семинарий Петербургской и Новгородской, учредить в Александроневском монастыре для обеих епархий одну Главную семинарию, с кругом учения, более обширным, нежели в епархиальных; другое – о том, чтобы в эту Главную семинaрию присылать учеников и из других семинарий: «надежнейших в благонравии, поведении и учении, и лучшего перед другими понятия, для образования их к учительской в высших классах должности». В Суздале выбор для этой цели не мог быть сомнителен. Сперанский ко всем предписанным в повелении условиям присоединял еще и расположение к себе начальства. В январе 1790 года, следственно, 18 лет от роду, он с двумя товарищами (Вышеславским и Шиповским)1 был отправлен в Петербург. По прибытии туда все трое поступили в новую семинарию на казенное содержание.

1 О Вышеславском известно, что по окончании курса он был назначен учителем риторики и физики в Суздальскую семинарию и оттуда рукоположен в священники к Сергиевскому собору, в Юрьев-Польский. Шиповский вышел в светское звание, был учителем в первом кадетском корпусе и перевел на русский язык знаменитого в свое время Флорианова Нуму Помпилия.

28

Сперанский до Императора Александра I. 1772–1801

приложение к Главе первой

Отметки семинариста Сперанского в календаре 1786 года

А п р е л ь Апреля 24-го 1788 взято у Воронова 6 аршин сукна, каждый по 125 коп.,

Апреля к 16-му прислано из дому денег на кафтан пять рублей. Еще три рубля к тем же из дому.

Начали слушать физику.

21-го Руберовский женился. Багрянской в соборе проповедь сказывал.

Отец игумен подарил мне... камзолом. Денег в остатке 250 коп.

Апреля 30-го Трифону за сапоги 150 к.

М а й 8-го тезоименитство архимандрита Арсения.

Мая. Руберовскому в долг 20 к. всего 35 –

И ю н ь 1787 год

5-го окончилась бочка первая полпива, 9 недель продолжавшаяся. 14-го июня начата вторая бочка полпива.

16-го послан бочонок полпива в 3 ведра в Боголюбов.

29

Часть первая

3-го числа отдано за вязание пары чулок 30 коп.; у сестры Татьяны1 остался большой клубок ниток.

2-го по резолюции преосвященного определена сестрица Марья просвирнею в Черкутино2.

Отменен Кирилл Афан. от учит. должности по резолюции apxиepeя. Посланы письма домой.

Семинаристы за цветами пошли. Ясная погода с ветрами.

6-го говорил проповедь в церкви Илии Пророка в присутствии его преосвященства3.

Пресильные ветры с холодною погодою продолжаются. 7-го взято жалованья 60 коп.4 Того же взят аршин черной тафты.

8-го пожар был у Троицы, на котором крышка Троицкой церкви и двор попов сгорели, поутру, в начале 4-го, продолжался до половины 6-го.

14-го и 15-го был пресильный дождь.

16-го Рождественский монастырь удостоен был посещения Боголюбовой Богоматери.

Взято жалованья 60 коп. От. игум. в Моск. 3.

23-го числа приехал я в село Черкутино, взяв паспорт в Москву на месяц, т.е. от 22 июня до 22 июля.

24-го отправились на ночь в Москву, т.е. с 23-го на 24-е. Прибыли в Москву 25-гo числа, поутру в 11 часов.

Ездили ко двору и были у отца протоиерея Андрея Афанасьевича5. 26-го еще были у отца протоп. Ник. Иванов. в Коломенском. 29-го приехали домой в Черкутино.

ВМоскве истрачено всего денег с покупками 250 коп.

ВЧеркутине истрачено 1 р.

NB. Против первых чисел июня написано: Студент философии Михаил Сперанский.

1То есть у двоюродной сестры, Татьяны Матвеевны Смирновой, той, о которой упоминается в тексте нашего рассказа.

2Она была в то время вдовою и после вышла замуж за дьячка Илью Петрова.

3Следовательно, на 16-м году от роду; но, вероятно, это была уже не первая проповедь: иначе он бы о том упомянул.

4Конечно, от игумена, у которого он находился келейником. Откуда иначе было ему получать жалованье?

5Без сомнения, Самборского, который, принадлежа к придворному духовенству, мог в приезды свои в Москву останавливаться во дворце.

30