Экзамен зачет учебный год 2023 / Кененова монография часть 1

дая из упомянутых революции непременно провозглашала лозунг замены старого несправедливого правопорядка на новыи, который способен приблизить общество к более совершенному состоянию. Один из таких кризисов в конечном счёте привёл к появлению Конституции США и конституционализма как особого правового и социального явления. Характеризуя кризис XX века, переживаемый западной традицией права, Берман обращал внимание на то, что право стало восприниматься как инструмент государства, средство исполнения воли тех, кому принадлежит политическая власть, оно характеризуется усилением фрагментации, субъективизма, ориентацией на удобство, а не на мораль. При создании права, по мнению учёного, теперь заботятся о сиюминутных результатах, а не о последовательности и преемственности79, что в конечном счёте воплощается не только в деградации конституционализма, но и грозит обрушением правовой традиции Запада в целом80. Данные характеристики в полной мере применимы как к тем преобразованиям, которые происходили в конституционном праве стран ЦВЕ как в 80–90-х годах XX века, так

ив первых десятилетиях нынешнего века.

Оциклическом развитии политических элит размышлял и Вильфредо Парето, перенявший у Макиавелли метафоры «львов»

и«лис» для типологии политических элит и для теории циркуляции элит, которая объясняет, почему власть «львов», сменяясь господством «лис», приводит к циклическим перемещениям в элитарной среде, а также к серьёзным политическим и социальным изме-

волюция 1776 года и Великая французская революция 1789 года, а также Русская революция 1917 года. См.: Берман Г. Дж. Западная традиция права: эпоха формирования. М. : Изд-во МГУ, 1994. С. 23.

79Среди прочих характеристик нынешнего кризиса Берман называет утрату актуальности основных черт западного права: право в меньшей степени воспринимается как единый «свод, организм», но всё больше как «каша» из сиюминутных решений и противоречащих друг другу норм, соединённых только общими «при­ ёмами» и «техникой», забыты религиозные корни и трансцедентные свойства права. Современный кризис права, согласно позиции учёного, гораздо глубже, чем кризис индивидуализма, как он развивался начиная с XVIII века, либерализма, зародившегося в XVII веке, или кризис секуляризма, начавшийся с XVI века. См.: Берман Г. Дж. Указ. соч. С. 51–53.

80См.: Там же. С. 48.

нениям. Основным тезисом, который Парето стремился обосновать, явилось утверждение о вечности циркуляции двух упомянутых элитарных типов. Эти политические циклы связаны с экономическими циклами роста (экспансии) и стагнации (упадка), а также с циклами централизации («львы») и децентрализации («лисы») государственной власти. Парето считает главными причинами смены элитарных групп у власти и социально-по- литической динамики в целом дисфункции и ошибки управления, свойственные разным типам элиты. Власть «львов» подтачивают социальные болезни, обусловленные силовыми решениями, зачастую слишком прямолинейными, дорогостоящими, нередко вызывающими конфронтацию в обществе; типичная ошибка «львов» – переоценка эффекта силы и недооценка издержек её применения. Данные упущения используются «лисами», которые, достигая власти, сами порождают социальные недуги, проявляющиеся в нарушении внутренней целостности социальных групп (следствие «широкой интеграции власти» в общество), в кризисе ценностей и норм, прогрессирующем институциональном хаосе. Так возникают условия для начала следующего цикла, в котором «львы» вновь обретут силу81.

Суммируя характеристики концепций циклического развития западной правовой традиции, конституционализма и политического лидерства, стоит отметить, что хотя предметы анализа в каждой из них несколько различаются по объёму и аспектам детализации, общим является то, что все эти концепции пригодны для исследования динамики конститу- ционно-правовых норм и отношений. Поэтому данные размышления о цикличности стоит принять во внимание в свете темы статьи. В каждой из концепций указывается на неизбежность возвращения к нерешённым проблемам предыдущего цикла на новом «витке» развития. Сопоставляя выводы Медушевского, Ориу, Бермана и Парето с современным состоянием политической/констуционно-пра­

81В рамках своих этапов доминирования лисы, привлекая лис, отталкивают и интегрируют львов, а львы, привлекая львов, отталкивают и интегрируют лис. Со временем это приводит к утрате власти в пользу другого типа элиты. См.: Пакульски Я., Василевски Я. Циркуляция политических элит: от лис к львам // Полис. 2008. № 6. С. 23–36, 24–25.

вовой среды в странах Вишеградской группы, можно прийти к следующим выводам. Современная политика элит, основанная на идеологии, связанной с возрождением национальных традиций, консервативных ценностей и клерикально-авторитарных стереотипов сознания, проводимая их лидерами-популиста- ми («львами»), соответствует тем социальным запросам, наиболее адекватной формой для выполнения которых становится конституционная модель государственного механизма, допускающая укрепление позиций исполнительной власти и проведение силового политического курса, свойственного «львам». Даже если у власти в этот период оказываются политики, не относящиеся к указанному элитарному типу по своему психическому складу и управленческой манере, то они вынуждены имитировать этот стиль (приспосабливаться, подобно нынешним чешским и словацким лидерам к соответствующим социальным ожиданиям), чтобы не потерять легитимность. Если же конституционные ограничения препятствуют указанному стилю лидерства, то в обход правовых границ или с их нарушением руководители государств утверждают императивные практики управления, предполагающие иерархическую соподчинённость

всреде элиты, блокирование активности оппозиции (Венгрия и Польша). При этом лидеры Вишеградской группы сохраняют властные позиции, опираясь на «простые» социальные эмоции (а иногда и формируя их целенаправленно), порождённые снижением уровня жизни, неприятием коррупции, страхом утраты этнической идентичности, нарастания хаоса и социальной энтропии. Данным эмоциям и опасениям вполне созвучны антилиберальные настроения электората и популистская практика лидеров. Можно было бы предположить, что эта деградация конституционализма в ЦВЕ не является фатальной, и

вначале следующего цикла (как учат французский опыт и выводы Парето) удастся добиться компромисса между ветвями власти, обеспечить более осознанное (лидерами и обществом) возвращение к либеральным ценностям, к власти придёт элита способная к компромиссам («лисы») и использованию потенциала конституционных ограничений. Тем более развитие политических процессов (например, в Чехии и Словакии) даёт некоторые основания для таких прогнозов. Возмож-

но, на очередном этапе нового конституционного цикла (витка спирали) конституционный порядок вернётся в русло следования ценностям либерального типа? Однако настораживает гипотеза Бермана о величайшем кризисе всей западной правовой традиции, одним из главных проявлений которого стала девальвация конституционных ценностей не только в ЦВЕ, и этот кризис ещё не завершился.

4.2. Транзит не состоялся

Конституционализм, как уже было отмечено, представляет собой сложную систему, которая включает помимо конституционных норм, призванных ограничивать государственную власть и гарантировать реализацию прав личности, ещё и фактическую систему отношений, в целом соответствующую основным параметрам данной правовой модели. Поэтому, несмотря на наличие в странах ЦВЕ конституций, закрепивших либеральные ценности,

исоответствующих конституционно-право- вых институтов, дефекты в конституционном правопорядке могут быть объяснены тем, что конституционализм как целостное явление, по существу, не сложился в данной группе государств. Постсоциалистический либеральный транзит произошёл лишь формально, а на самом деле, правила, признанные на уровне национальных конституций, законов и политических договорённостей (в том числе связанных со вступлением в Европейский Союз) не стали естественным продолжением политической жизни этих обществ, а потому

ине укоренились опыта в нём.

Старый государственный механизм советского типа разрушен, а новый так и не обрёл устойчивых институциональных форм. В начале 80-х годов XX века граждане государств ЦВЕ связывали либерализм с привлекательными идеалами материального благополучия, индивидуальной свободы, юридической справедливости и прозрачности правительства, которые через два десятилетия общения гражданского общества с посткоммунистическими правительствами заметно «потускнели». В этих условиях «лидеры-популисты», пытаясь сохранить то ли свою власть и статус, то ли государственный суверенитет и национальную идентичность, отвечают на вызовы недружелюбной политической среды (миграционные потоки и внешнеполитическое дав-

ального изобилия. В странах Вишеградской группы в 1990–1991 годы (то есть уже после осуществления «бархатной революции») демократия ассоциировалась с ростом уровня жизни, увеличением социального равенства и появлением новых рабочих мест, а не со сменой идеологии и типа политического режима88. Но поскольку в реальности этот переход для большинства населения имел совсем иной итог, то разочарование середины 1990-х годов было неизбежным. Поэтому даже в наиболее развитых государствах ЦВЕ отсутствовала прочная платформа конституционализма (в виде действительного признания большей частью общества таких ценностей как политическое равенство, свобода личности, гражданская терпимость и верховенство закона)89. В настоящее время, например, в Польше широко распространён скептицизм в отношении её репутации как страны посткоммунистических достижений и сомнения в институциональных основах, которые якобы позволили добиться этого успеха. Между тем всего четыре года назад Польша ещё считалась образцом демократических преобразований в Центральной и Восточной Европе. Эти достижения были настолько высоко оценены, что в 2014 году европейские партнёры избрали премьер-министра Польши Дональда Туска (2007–2014) председателем Совета Европы. Однако уже к 2018 году Польша стала первой страной ЕС, которой угрожают санкции в соответствии со статьёй 7 Лиссабонского договора в отношении нарушений верховенства права. Ряд драматических законодательных и институциональных изменений, выдвинутых правящей партией («ПиС»), вызвал опасения того, что до-

88Здесь важно принять во внимание то, что усилия по совершенствованию экономической системы социализма в Венгрии предпринимались задолго до провозглашённого перехода к рынку (расширяющиеся возможности материального потребления служили основой легитимации коммунистического режима после 1956 года), а в Польше с начала 1980-х годов целью сторонников движения «Солидарность» была не либерализация экономики, а переход к более справедливому, равноправному обществу, скорее улучшение социализма, чем его разрушение. См.: Коровицына Н. В. Указ. соч. С. 13–14.

89Формулируя данное суждение, Т. Т. Концевич присоединяется к позиции Доусона и Хэнли. См.: Koncewicz T. T. Op. cit.

стижения всего периода транзита могут быть перечёркнуты.

Является ли сегодня всё более нелиберальная Польша с её доминирующим после 2015 года лидером «ПиС» Ярославом Качиньским той же страной, которая превзо­ шла свой демократический образ при бывшем премьер-министре Туске? Чтобы понять суть продолжающегося процесса эрозии конституционализма, стоит обратить внимание на то, насколько изменилась Польша с начала процесса реформ90.

Как только стимул присоединения к Европейскому Союзу утратил актуальность, общество столкнулось с неудачами и разочарованиями на пути перехода к новому порядку, испытало на себе «строгое» отношение европейских институтов и «старых» членов ЕС, было обескуражено конституционными реформами сначала либеральной, а потом противоположной направленности, разрушился хрупкий либеральный консенсус не только внутри элит, но и между элитами и обществом. Гражданское общество не консолидировалось, а оказалось «в плену» у государства, как бы осуществившего «захват» демократических институтов и ценностей91. Электорат утратил интерес к «демократии как единственной игре в городе» (по образному выражению Хуана Линца92) поскольку опыт, необходимый для осознанного и результативного участия в управлении был у граждан минимальным, а социальный и политический дискурс больше не порождал энтузиазма. В свою очередь, элиты вполне устроила эта гражданская пассивность.

Либеральная демократия допускает возможность возникновения правовых и политических конфликтов, не выходящих за пределы, допустимые конституционной системой. Однако та модель государственного механизма, которая сложилась к настоящему моменту в странах «Вишеградской четвёрки» (особенно показательны в этом плане Польша и Венгрия) выявила некоторые важные свойства популистских режимов, которые обусловили выход за пределы конституционно-пра- вовых ограничений. В частности, это:

90См.: Przybylski W. Op. cit. Р. 59.

91См.: Ibid.

92Исключение в этом плане, по оценкам экспертов, пока составляет Словакия.

1)недоверие политических руководителей

копирающимся на конституцию государственным институтам (они должны быть подчинены исключительно интересам тех элитарных групп, которые оказались у власти, а не «верховенству права»);

2)отказ от культуры самоограничения власти;

3)стремление лидеров разными средствами (идеологическими, правовыми, политическими) привести общество в «монолитное состояние», особенно пригодное для манипулирования им93.

Вместе с тем подобная оценка нынешнего состояния политической среды в государствах ЦВЕ, по мнению некоторых экспертов, не исключает активизации гражданского общества, в котором исследователи обнаруживают способности к самоорганизации и самосовершенствованию94.

4.3. Имитация – «корень зла»

Заслуживает внимания также позиция Ивана Крастева и Стивена Холмса95. Объяснение дефектам конституционализма ЦВЕ эти авторы находят в особенностях социальной психологии жителей региона. Упомянутые исследователи предлагают «не смотреть на идеологию и экономику» в поисках истоков антилиберальной революции в ЦВЕ. По их мнению, стоит обратить внимание на политические ожидания «нормальности», порождённые революцией 1989 года, и политику подражания, которую она узаконила. Всю политическую философию посткоммунистической Цент­ ральной и Восточной Европы после 1989 года Крастев и Холмс предлагают обобщить в императиве: «подражать Западу!».

Исследователи отмечают, что истоки антилиберализма в странах ЦВЕ являются эмоциональными, возникшими до соответствующих идеологических установок, которые стали «обложкой» для социальных эмоций. Причины последних надо искать в сопротивлении чувству унижения национального достоинства. Данные эмоции, по мнению авторов, «обязательно должны сопровождать проект, требующий признания иностранной

культуры как превосходящей националь­ ную»96. При этом Крастев и Холмс подчёркивают, что «самозванная идеология» антилиберализма паразитирует на эмоциональном стремлении граждан восстановить национальное чувство собственного достоинства через отрицание способности «западного либерализма» создать модель управления, которой должны соответствовать все общества.

Отвращение к принудительному подражанию является первичным импульсом, а интеллектуальная критика модели либерализма имеет второстепенное значение при объяснении отказа от ценностей конституционализма.

Крастев и Холмс полагают, что как бы ни маркировались виды реформ: демократизация, либерализация, расширение, конвергенция, интеграция, европеизация – цель, которую преследовали посткоммунистические реформаторы, была простой: их страны должны стать «нормальными», что означало – подобными Западу. Подражание казалось кратчайшим путём к свободе и процветанию. Как отмечают исследователи, после падения Берлинской стены актуальность деления Европы на зоны влияния коммунизма и демократии утратила смысл, граница пролегла между имитаторами и имитируемыми.

Имитационный вектор, избранный руководством бывших социалистических стран, в конечном счёте привёл к политической реакции, обусловленной тем, что жизнь «подражателя неизбежно порождает чувство неадекватности, неполноценности, зависимости, потерянной самобытности и вынужденной неискренности»97.

Более того, демократическая модель, которую копируют в бывших странах социализма, явно идеализирована. Уязвимость имитаторов из ЦВЕ состоит также в том, что они имплицитно признают право Запада оценивать их успех или неудачу в соответствии с западными же стандартами, как бы примиряясь с превосходством культуры Запада. «В этом смысле, – как верно подмечают Крастев и Холмс, – подражание ощущается как потеря суверенитета»98. Не случайно Ярослав Качиньский обвиняет «либерализм» в том, что он «против самого понятия нации», ана-

был механическим копированием «западных норм», а определялся исходя из конституци- онно-правового прошлого (то есть практики государственного строительства досоциалистического и социалистического периодов). Например, для Чехословакии (соответственно, Чехии и Словакии) – это традиционно сильные позиции президента в механизме власти парламентской и даже советской республик, для Польши – давний вектор «шляхетской демократии», нашедший проявление в активном запросе общества на более справедливое распределение политической власти

ипрозрачность её осуществления (Верховная палата контроля, влиятельный защитник гражданских прав, возвращение Сената, отказ от «сильного президента», люстрация

ит. п.)106, в Венгрии – напротив, отказ от принятия новой Конституции (была создана редакция Конституции сначала в 1949 году, а затем – в 1989 году), который был обусловлен тем, что в обществе отсутствовало стремление к масштабным политическим реформам, но ожидалось продолжение экономических преобразований, начавшихся ещё при коммунистическом правительстве, и, соответственно, повышение уровня жизни107.

106Процессы трансформации польского общества, как и венгерского, начались не в 1989 году, а гораздо раньше. Системные изменения шли здесь на протяжении двух десятилетий, считая от массовых выступления 1980–1981 годов, инициированных профсоюзом «Солидарность». Но если в Венгрии трансформация приобрела характер углубляющейся экономической реформы, то в Польше – затяжного политического кризиса, который сопровождался ростом недовольства монопольным положением компартии её руководящей ролью в обществе. Причём оппозиция власти включала не только сторонников движения «Солидарность», но и самих польских коммунистов, потерявших к ней доверие. Политический кризис 1980-х годов польские исследователи связывают не только с общим кризисом социалистической системы, но и с настойчивым стремлением общества к созданию национальной государственности с опорой на исторические традиции борьбы поляков за независимость. См.: Коровицына Н. В. Указ. соч. С. 14.

107Расширяющиеся возможности материального потребления служили основой легитимации коммунистического режима в Венгрии сразу после 1956 года. Постоянное и неуклонное нарастание с тех пор значимости материального фактора жизни венгров, особенно со вступлением стран региона в эпоху «развитого социализма», в конечном счёте и привело венгерское общество к радикальным изменениям экономической

5. Заключение

Таким образом, наступление кризиса конституционализма в Центральной и Восточной Европе и особенности его природы исследователи объясняют, акцентируя внимание на разных аспектах этого процесса.

Во-первых, делается вывод о том, что исходя из циклического развития конституционализма наступление этапа деградации конституционных ценностей было предсказуемым.

Во-вторых, обосновывается противоречие между естественным ходом социальных процессов (политических, экономических, духовных) и навязанными внешней средой институциональными и нормативными решениями в духе либерализма.

В-третьих, констатируется девальвация либеральных ценностей в государствах Центральной и Восточной Европы, которую можно объяснить как внутренними причинами, так и внешними обстоятельствами, разрушившими миф либерализма как единственно возможного пути развития для государств ЦВЕ и демократии как «единственной игры в городе».

В-четвёртых, доказывается, что либеральный консенсус был достигнут только в некоторой части политической элиты. Управляемые не осознали значение нормативных и институциональных преобразований. Их ожидания материального благополучия от системных реформ разошлись с реальностью, что привело к отторжению идеологии либерализма.

В-пятых, выдвигается гипотеза о том, что либеральный проект – вынужденный выбор государствами ЦВЕ пути имитации западных моделей политических и правовых решений. Протест против следования западным образцам социального управления воплотился в отказе от либеральных ценностей, в стремлении к восстановлению национального достоинства через отказ от «подражания Западу», а также в протесте против давления со стороны структур Европейского Союза и критики «европейского экспертного сообщества».

системы. Гораздо меньше было в Венгрии кануна 1989 года сторонников изменения системы политической. См.: Коровицына Н. В. Указ. соч. С. 14.

Каждому из этих объяснений можно найти подтверждение в динамике конституционализма стран «Вишеградской четвёрки», но пока нет оснований для вывода о том, что изменения в политической идеологии, конституционном праве и политическом процессе стран «Вишеградской группы» являются свидетельством их движения в сторону «обновления» конституционализма.

Эти страны скорее находятся в состоянии масштабной социальной фрустрации, возникшей в результате столкновения либеральной модели конституционализма с иллюзорными ожиданиями исцеления больного постсоциалистического общества. А поведение политических лидеров, являясь индикатором развития кризиса конституционного правопорядка в странах V4, не исключает возможности осознанного и решающего влияния руководителей этих государств на участь конституционализма в общеевропейских масштабах.

Кризис продолжается…

Библиографическое описание:

Кененова И. Конституционализм и политическое лидерство в странах Центральной и Восточной Европы: проблемы и перспективы // Сравнительное конституционное обозрение. 2018. № 5 (126). С. ??–31.

Constitutionalism

and political leadership in Central and Eastern European countries: challenges and perspectives

Irina Kenenova

Candidate of Sciences (Ph.D.) in Law, Associate Professor, Chair of Constitutional and Municipal Law, Lomonosov Moscow State University, Moscow, Russia (e-mail: a.kenenova@yandex.ru).

Abstract

This article contains the methodological framework and results of a comparative analysis of constitutionalism and political leadership in Central and Eastern European countries carried out in a study of constitutional and legal development and political practices of the Visegrad Group. The challenges of populism, deconstructing constitutionalism limits of defining this term, as well as the spread of quasi-institutionalism in Hungary, Poland, the Czech Republic, and Slovakia are being addressed through the development of constitutional systems and political leadership practices. The author argues that the most destructive feature of populism is the substitution of a publicly declared value basis of politics by the private and corporate interests of elite groups. The purpose of this survey is to show various ways the V4 leaders use to concentrate power, including: formal compliance with constitutional provisions, while violating general principles of constitutionalism; the

spread of informal political technologies based on traditions and stereotypes of behavior among political parties; constitutional law reforms enhancing the legal basis of political domination; and the election of a leader-partner, thereby providing additional resources for legitimacy. The types of constitutional reforms that were initiated by the political leaders of the Visegrad Four and their parties are also identified in this article. These reforms were aimed at consolidating the dominance of these political actors and resulted in a violation of judiciary independence, as well as violations of the rule of law and separation of powers, suppression of political opposition and civil society institutions, including the media, and the deterioration of relations with the institutions of the European Union. This article also analyzes various scientific approaches to the degradation of constitutionalism in CIS countries: the cyclic nature of constitutional development; the formal nature of the post-socialist liberal transit (which actually did not take place), and the imitation of systematic reforms in the states of the region. The author argues that there was no liberal consensus reached throughout civil society, but only in some groups of political elites in the countries considered. Thus, it is confirmed that that liberal project in the CEE was forced to follow the Western models of political and legal decisions, supported by society in the hope of finding a “Western standard of living”. Finally, the author proves the predominant influence of socio-psychological factors in comparison with economic, political, and legal factors in the rejection of the liberal choice by the V4. Thus, the disillusionment with the reforms of the 80s and 90s, which were wounded by criticism of “Western teachers”, resulted in a protest against the liberal values and policies that were pursued by the EU and pushed by national dignity. The author illustrates that the features of modern social relations in post-socialist societies are more consistent with hierarchically organized mobilization models of governance and the centralization of political power.

Keywords

Central and Eastern Europe; populism; constitutionalism; political leadership; liberal values; transit.

Citation

Kenenova I. (2018) Konstitutsionalizm i politicheskoe liderstvo v stranakh Tsentral’noy i Vostochnoy Evropy: problemy i perspectivy [Constitutionalism and political leadership in Central and Eastern European countries: challenges and perspectives] Sravnitel'noe konstitutsionnoe obozrenie, vol. 27, no. 5, pp. ??–31. (In Russian).

References

Berman G. J. (1993) Zapadnaya traditsiya prava: ehpokha formirovaniya [The western tradition of law: the era of formation], Moscow: Izdatel'stvo MGU. (In Russian).

Bese Zh.-M., Bo O., Burdon Zh., Verpo M., Lyashom Zh.-F., Obi Zh.-B. (1993)

Ispolnitel'naya vlast', sudebnaya vlast' i uchreditel'naya vlast' vo Frantsii

[Executive, judicial, and constituent power in France], 2nd ed., Moscow: Izdatel'stvo Frantsuzskoy organizatsii tekhnicheskogo sotrudnichestva. (In Russian).

Bobek M. (2011) Administrirovanie sudov v Cheshskoy Respublike: v poiske konstitutsionnogo balansa [The administration of the courts in the Czech Republic: in search of a constitutional balance]. Sravnitel'noe kon­ stitutsionnoe obozrenie, no. 4, pp. 28–37. (In Russian).

Bogdanova N. A. (2017) Konstitutsionnoe pravo. Obshchaya chast' [Constitutional law. General part], Moscow: Zertsalo-M. (In Russian).

Fleck Z. (2018) Judges under Attack in Hungary. Verfassungsblog, 14 May. Available at: https://verfassungsblog.de/judges-under-attack-in- hungary/ (accessed: 10.09.2018).