Учебный год 22-23 / КРАШЕНИННИКОВ ИСКИ-1

§ 4. Виды исковых притязаний

Будучи самостоятельными охранительными субъективными правами, исковые притязания подразделяются на отдельные виды. Среди различных делений притязаний определяющее значение имеет их разделение на исполни­тельные, преобразовательные и установительные притязания.

I. Исполнительные притяза­ния (Leistungsansprdche), как, например, притязание о компенсации морального вреда (п. 6 ст. 7, ст. 131 Основ гражданского законо­дательства Союза ССР и республик), притяза­ние об исполнении обязательства в натуре (ст. 191, 221 ГК РСФСР), притязание об упла­те неустойки (ч. 1 ст. 187 ГК РСФСР), виндикационное притязание (ст. 151 ГК РСФСР) и т. д., заключаются в возмож­ности управомоченного требо­вать от обязанного лица совер­шения определенного действия, которое не направлено ни на подтверждение, ни на преобра­зование регулятивных граждан­ских прав и обязанностей. В по­давляющем большинстве случаев рассматри­ваемые притязания обязывают к совершению известных положительных действий потен­циальных ответчиков по искам о присуждении. Но существуют и такие исполнительные при­тязания, которые сопрягают управомоченного не с ответчиком, а с юрисдикционным органом. К ним относятся притязания о запрещении (например, притязание автора о запрещении выпуска произведения в свет — ст. 499 ГК РСФСР)¹. Указанные притязания заявляются в суд для реализации иском о воспрещении, направленным на присуждение ответчика к воздержанию от совершения опре­деленных действий. Таким образом, специфика этих притязаний состоит в том, что при их удовлетворении юрисдикционный орган не понуждает ответчика к исполне­нию какой-либо обязанности, а запрещает ему совершать известные действия и тем самым осуществляет в принудительном в отношении ответчика порядке охранительную гражданско-правовую обязанность, корреспон­дирующую исковому притязанию истца (в нашем примере — праву требовать запрещения выпуска произведения в свет)².

II. Преобразовательные при­тязания (Rechtsgestaltungsanspruche), как, например, право на оспаривание сделки (ч. 1 ст. 54—4. 1 ст. 58 ГК РСФСР), притязание сособственника о переводе на него прав и обя­занностей покупателя (ч. 4 ст. 120 ГК РСФСР), право на расторжение договора (ч. 1 ст. 246, ст. 289 ГК РСФСР) и т. д., заклю­чаются в возможности управомоченного требовать от юрисдикционного органа прекраще­ния или изменения определен­ных регулятивных гражданских прав и обязанностей³. Притязание о преобразовании связывает своего носителя не с ответчиком, а с судом, так как изменение или прекращение правоотношений как действие по осуществлению защиты может произвести только юрисдикционный орган (ч. 1 ст. 6 ГК РСФСР)⁴. Вместе с тем оно имеет материально-правовой ха­рактер, о чем свидетельствует распростра­нение на его отдельные виды давностных сро­ков (ч. 4 ст. 120 ГК РСФСР, п. 28 постановле­ния Пленума Верховного Суда СССР от 3 ап­реля 1987 г. № 2 «О практике применения су­дами жилищного законодательства»).

Что особенно затрудняет понимание преобразовательных притязаний, так это то, что наряду с ними существуют разнохарактерные по своей природе субъективные права, реализация которых также приводит к изменению оспоримую сделку или существующий между ними договор, который был нарушен одним из его участников, что в этих случаях мы имеем дело не с реализацией преобразовательного притязания, которая приводит к пре­кращению регулятивного обязательства и тем самым к защите охраняемого законом интереса потерпевшего лица в преобразовании его материально-правового положения, а с основанным на соглашении сторон прекращением регулятивного обязательства, влекущим за собой отпаде­ние притязания об оспариваний сделки или расторжении договора. И в том, и в другом случае регулятивное обязательство прекращается в результате заключения его участниками соответствующего соглашения, а не вследст­вие осуществления сторонами проистекающего из совер­шения оспоримой сделки или нарушения договора пре­образовательного притязания, которое в силу специфики субъектного состава связанных им лиц может быть осу­ществлено только судом (см.: Крашенинников Е. А. О субъектном составе преобразовательных правоотношений // Вопросы теории охранительных правоотношений. Ярославль, 1991. С. 5) или прекращению регулятивных прав и обязанностей. Одни из этих прав, в частности преимущественное право покупки (ч. 1 ст. 120 ГК РСФСР) и право на выдел доли из общего имущества (ч. 1 ст. 121 ГК РСФСР), явля­ются регулятивными, другие, как, например, право на односторонний отказ от договора ввиду его неисполнения или ненадлежащего исполнения должником (ст. 243, 244, 282, 344 ГК РСФСР), входят в разряд охранительных прав на совершение односторонних действий. Все названные права схожи с преобразова­тельными притязаниями по своему конститу­тивному действию. Однако это чисто внешнее сходство не может затушевать специфической природы преобразовательных притязаний: от регулятивных субъективных прав они отличаются тем, что проистекают из правонарушений (например, нарушения преимуществен­ного права покупки), споров (например, недо­стижения соглашения о способе выдела доли из общего имущества) и иных обстоятельств, вызывающих потребность в защите охраняемых законом интересов, и адресуются юрисдикционному органу, в то время как преимущественное право покупки и право на выдел доли из общего имущества порождаются правомерными юридическими фактами и сопрягают между собой самих участников регулятивных правоотношений по общей собственности, а от права на односторонний отказ от договора, нарушенного другой стороной,— спецификой субъектного состава связанных ими лиц и способностью подлежать принуди­тельному осуществлению юрисдикционным органом, которой лишены как регулятивные права, так и охранительные права на соверше­ние односторонних действий (волеизъявлений).

Насколько смутно понимают природу пре­образовательных притязаний, т.е. прав, реали­зуемых преобразовательными решениями суда, мэтры российской юриспруденции, показывают следующие рассуждения М. А. Гурвича. Исследуя эти права под названием преобразова­тельных правомочий, автор пишет: «Преобразовательные... правомочия, как, например, право расторгнуть договор, право на развод, право определить предмет в альтернативном обязательстве, право преимущественной по­купки, действием обязанного» (по регулятивному правоотношению) «лица осуществлены быть не могут. Не существует обязанности действия или воздержания от действия, кото­рым «должник» мог бы удовлетворить право «кредитора» на расторжение договора, на развод или определение предмета в альтерна­тивном обязательстве. Такое действие немы­слимо...». Отсюда М. А. Гурвич делает вывод, будто этим правомочиям вообще «не соответ­ствует чья-либо встречная обязанность», вследствие чего трактует их как «правомочия на совершение односторонних волеизъявлений».

Прежде всего, М. А. Гурвич ошибается, когда он иллюстрирует преобразовательные правомочия на примере права выбора предме­та исполнения в альтернативном обязательстве и преимущественного права покупки, ибо, бу­дучи регулятивными правами, они не отвечают выявленному им имманентному признаку преобразовательных правомочий — их способности осуществляться не иначе, как «актом судебного решения». Первое из этих прав всегда реализуется односторонним воле­изъявлением управомоченного лица, второе — совместными действиями соответствующих участников общей долевой собственности. Причем в отличие от права выбора предмета исполнения в альтернативном обязательстве преимущественное право покупки может быть нарушено, что повлечет возникновение у заин­тересованного в приобретении проданной доли сособственника права требовать от суда пере­вода на него прав и обязанностей покупателя, осуществление которого ограничено 3-месяч­ным давностным сроком (ч. 4 ст. 120 ГК РСФСР). Именно это притязание, а не нарушенное право преимущественной покупки, как полагают О. С. Иоффе и М. А. Гурвич, и бу­дет осуществлено актом судебного решения.

В остальной части его иллюстрация верна. Однако отстаиваемая М. А. Гурвичем трактовка преобразовательных правомочий как правомочий на совершение односторонних волеизъявлений расходится с законом. Признавая за отдельными видами преобразовательных правомочий — правом на оспаривание сделки (ч. 1 ст. 54—4. 1 ст. 58 ГК РСФСР), правом на расторжение договора найма жилого поме­щения (ч. 3 ст. 89 ЖК РСФСР), правом на раздел имущества, являющегося общей сов­местной собственностью супругов (ч. 3 ст. 21 КоБС РСФСР), правом на аннулирование ордера (ч. 2 ст. 48 ЖК РСФСР) и др. — спо­собность задавниваться⁵, закон тем самым квалифицирует их как правомочия требования, поскольку задавниванию могут подлежать только охранительные материальные правомочия тре­бования, или притязания (ч. 1 ст. 79, ст. 91 ГК РСФСР)⁶.

После выявления притязательной природы преобразовательных правомочий спрашивает­ся, кто может выступать адресатом правомо­чия требования, единственной и потому необ­ходимой формой осуществления которого служит акт судебного решения? Сформулиро­ванная таким образом проблема сама собой приводит к своему собственному разрешению:

носителем корреспондирующей преобразова­тельному притязанию материально-правовой обязанности является суд.

III. Установительные притяза­ния (Feststellungsanspruche), как, например, притязание о признании брака недействительным (ст. 44 КоБС РСФСР), притязание о признании права собственности на строение, при­тязание о признании лица утратившим право пользования жилым помещением (ст. 61 ЖК РСФСР) и т. д., заключаются в возможности управомоченного требовать от суда признания нали­чия или отсутствия известных регулятивных гражданских прав и обязанностей⁷. Установительное притязание обязывает к совершению действия, призванного защитить тот или иной охра­няемый законом интерес. Однако соответст­вующее действие приобретает такую направ­ленность лишь тогда, когда исходит от юрисдикционного органа (ч. 1 ст. 6 ГК РСФСР). Отсюда следует, что притязание о подтверждении существования или несуществования регулятивных прав и обязанностей не может быть обращено к ответчику. Обязанным лицом по этому притязанию выступает не ответчик, а суд⁸. С другой стороны, фиксация в установительном притязании одного из материально-правовых способов защиты не оставляет никаких сомнений в том, что оно является охранительным субъективным гражданским правом и не подпадает под сформулированное А. Вахом понятие публичного притязания на правовую защиту (Rechtsschutzanspruch).

В связи с изложенным трудно согласиться с А. А. Добровольским, который утверждает, что образующее предмет установительного иска материально-правовое требование есть требование истца к ответчику о признании наличия или отсутствия определенного право­отношения⁹. Для обоснования этого утверждения автору нужно было бы прежде всего доказать, что на ответчике лежит корреспонди­рующая установительному притязанию обя­занность признать существование или несу­ществование указанных истцом прав и обязан­ностей. Но это положение недоказуемо, так как ни к внесудебному, ни к судебному признанию государство соответствующих лиц не обязывает¹⁰. Оно оставляет полную свободу их умо­настроению в решении вопроса о целесообраз­ности такого признания. Поэтому исхо­дящий от должника или ответчи­ка акт признания наличия либо отсутствия известных прав и обязанностей никогда не явля­ется действием в осуществление какой-либо обязанности. Но если ответчик не обременен встречной установи­тельному притязанию обязанностью, то это притязание нельзя трактовать как требование, адресованное ответчику.

IV. При анализе содержания преобразова­тельных и установительных притязаний выяс­нилось, что в отличие от основной массы исполнительных притязаний они связывают управомоченного не с ответчиком, а с судом. Помимо специфики субъектного состава сопря­женных ими лиц преобразовательные и установительные притязания характеризуются тем, что в противоположность исполнительным притязаниям не способны опосред­ствовать защиту субъективных гражданских прав.

1. Преобразовательное притязание обя­зывает суд прекратить или изменить опреде­ленные регулятивные гражданские права и обязанности. К преобразовательной деятельно­сти суда субъективные гражданские права могут иметь только два отношения: отношение материала, т. е. права, подвергаемого преобразованию, и отношение средства, т. е. права, через посредство которого деятель­ность преобразует некоторый материал. В пер­вом отношении к указанной деятельности на­ходятся регулятивные гражданские права, во втором — преобразовательные притязания. По отношению к такому материалу и к такому средству предмет судебной защиты выступает как нечто качественно иное, ибо он получает защиту лишь в результате воздействия пре­образовательной деятельности суда на регулятивные гражданские права при посредстве преобразовательного притязания. Этим и обус­ловливается то обстоятельство, что, вынося преобразовательное решение, суд защищает не подвергаемые преобразованию регулятивные гражданские права и не служащее средством такого преобразования преобразовательное притязание, а охраняемый законом интерес истца в преобразовании известных регулятивных граж­данских прав и обязанностей¹¹.

Установительное притязание опосредствует защиту, осуществляемую судом путем при­знания наличия или отсутствия определенных регулятивных гражданских прав и обязанно­стей. Но то, что выступает предметом под­тверждения по установительному притязанию, не может вместе с тем фигурировать в качест­ве предмета судебной защиты. В противном случае пришлось бы признать, что при удовлетворении установительного притязания с отрицательным характером требования, т. е. при подтверждении отсутствия известных прав (и обязанностей), суд оказывает защиту несуществующим правам, а это — нонсенс. Не подлежит никакому сомнению, что в ука­занной ситуации предметом судебной защиты является охраняемый законом интерес истца в определенности его материально-правового положения. Точно так же обстоит дело и с установительным притязанием, направленным на подтверждение наличия прав и обязанно­стей. Если определенность субъективного пра­ва поколеблена, то у управомоченного возни­кает охраняемый законом интерес в ее восста­новлении, который и защищается судебным признанием того, что спорное право в действи­тельности существует. Таким образом, во всех случаях, когда суд реализует установительные притязания, он защищает охраня­емые законом интересы, а не регу­лятивные гражданские права, путем признания наличия или отсутствия которых такая защита осуществляется. Регулятивные субъективные права с помощью установительных притязаний защищены быть не могут.

2. В свете сказанного представляется ошибочной позиция ученых, относящих признание и преобразование к способам защиты субъективных прав¹². В подтверждение своего мнения авторы прибегают к аргументации, основанной только на отдельных примерах, а не на выяснении всеобщей сути дела. Поэтому нам не остается ничего другого, как обратиться к рассмотрению наиболее типичных из этих примеров.

а) Тезис о возможности защиты субъективных прав путем их признания обычно иллюстрируется иском о признании права собственности. Между тем посредством названного иска защищается не право собственности, а охраняемый законом интерес истца в определенности его материально-правового положения. Если бы этот иск был направлен на защиту подлежащего подтверждению права, то мы должны были бы вслед за А. В. Венедикто­вым заключить, что в случае предъявления его владеющим собственником он подпадает под понятие негаторного иска, так как защи­та права собственности против всякого посяга­тельства, не связанного с лишением владения, осуществляется с помощью иска, базирующе­гося на ст. 156 ГК, РСФСР. Неприемлемость такого вывода очевидна. Иск о признании права собственности носит вполне самостоятельный характер и, будучи разновидностью установительных исков, не может входить в число исков о присуждении, каковыми являются негаторные иски. Он конституируется в качестве самостоятельного иска именно пото­му, что в отличие от негаторного иска, опосредствующего защиту права собственности, служит процессуальным средством защиты охраняемого законом интереса собственника в определенности его материально-правового положения.

Стремясь обосновать вышеупомянутое не­лепое воззрение, Ю. К. Толстой берет пример, когда иск о признании права собственности предъявляется в отношении вещи, находящейся в чужом незаконном владении. Анализируя этот иск, автор легко доказывает, что он не подпадает под понятие ни виндикационного (поскольку вещь из чужого владения не изымается), ни негаторного иска (поскольку соб­ственник лишен владения вещью), и на этом основании делает вывод: право собственности может защищаться с помощью самостоятель­ного вида иска — иска о его признании. Однако из того, что иск о признании права собственности является самостоятельным иском, отнюдь не следует, что он направлен на защиту права собственности. Необходимо также заметить, что ленинградский профессор изображает дело очень односторонне. Чувст­вуя, в чем заключается трудность, Ю. К. Тол­стой намеренно обходит вопрос: как должен быть квалифицирован иск о признании права собственности, когда он предъявляется собст­венником, не лишенным владения вещью? Если бы автор попытался его разрешить, то ему пришлось бы соблюсти последовательность и признать, что при трактовке этого иска как средства защиты права собственности он в данном случае неизбежно подпадает под поня­тие негаторного иска. Но тем самым Ю. К. Толстой опрокинул бы свой собственный вывод о самостоятельности анализируемого иска. Сказанное свидетельствует о том, что предпринятая Ю. К. Толстым попытка согла­совать правильное положение о самостоятель­ном характере иска о признании права собст­венности с ошибочной трактовкой этого иска как средства защиты подлежащего подтверждению права не увенчалась успехом.

б) Тезис о возможности защиты субъектив­ных прав путем их преобразования в большинстве случаев иллюстрируется иском о выделе доли из общего имущества и иском о растор­жении брака. Однако при ближайшем рассмотрении обнаруживается, что эти иски опосредствуют защиту охраняемых законом интересов.

Вступая в отношения общей собственности, каждый из сособственников наряду с другими правомочиями приобретает регулятивное субъ­ективное право на выдел своей доли из общего имущества (ч. 1 ст. 121 ГК РСФСР). Это право принадлежит сособственнику всегда в качестве постоянного правомочия требования, адресованного остальным участникам общей собственности. Субъект права на выдел может в любой момент прибегнуть к своему праву и поставить вопрос о выделе его доли. При недостижении соглашения о способе выдела у него возникает охранительное субъективное граж­данское право требовать от суда прекращения своего участия в правоотношениях по общей собственности путем выделения принадлежа­щей ему доли из общего имущества (ч. 2 ст. 121 ГК РСФСР),—право, которое заявля­ется в суд, для реализации с помощью соответствующего преобразовательного иска. Удовлетворяя исковое притязание, суд прекращает регулятивные гражданские права и обязанно­сти истца как участника общей собственности, в том числе и не реализованное им регулятивное субъективное право на выдел доли из общего имущества, и тем самым защищает охраняемый законом интерес выделяющегося сособственника в преобразовании его материально-правового положения.

То же самое имеет место и в бракоразводном процессе. Фактический распад брака обусловливает возникновение у супругов права на развод, т. е. охранительного субъективного семейного права требовать от суда прекращения регулятивных брачных прав и обязанно­стей. Любой из супругов может воспользовать­ся этим правом путем предъявления иска о расторжении брака. Вынося решение по иску, суд защищает не подлежащие прекращению регулятивные правомочия истца по брачному правоотношению и не служащее средством такого прекращения притязание о расторжении брака, а охраняемый законом интерес истца в прекращении брачного правоотношения.

3. Таким образом, как ни вертись, а факт остается фактом: преобразовательные и установительные притязания и фиксированные в них способы защиты являются средствами и способами, с помощью которых могут быть защищены только охраняемые законом инте­ресы. Сказанное вскрывает научную несостоя­тельность ст. 6 ГК. РСФСР и ст. 170 проекти­руемого ГК РФ, которые рассматривают «при­знание» и «преобразование» в качестве способов защиты субъективных гражданских прав. Для приведения этих статей в соответствие с действительным положением вещей в них необходимо отразить то обстоятельство, что путем «признания прав» (следовало бы сказать: «признания наличия или отсутствия прав и обязанностей») и «прекращения или изме­нения правоотношения» защищаются не права, а охраняемые законом интересы.

1 В новейших российских законах притязания о за­прещении зачастую подменяются более чем бессмыслен­ными притязаниями о прекращении пра­вонарушения. Так, например, п. 2 ст. 46 Закона РФ «О товарных знаках, знаках обслуживания и наименова­ниях мест происхождения товаров» закрепляет в качестве одного из средств защиты права на товарный знак притя­зание о прекращении незаконного использования товарно­го знака. Однако этому притязанию ввиду его неспособ­ности подлежать принудительной реализации юрисдик­ционным органом столь же трудно служить предназна­ченной цели, как телеге быть символом справедливости. В самом деле, если правонарушитель откажется удовлет­ворить данное притязание, в связи с чем управомоченное лицо обратится в суд за защитой, то последний не сможет реализовать это притязание помимо и против воли ответ­чика, поскольку прекращение незаконного использования товарного знака осуществимо лишь самим правонарушите­лем. Единственное, что суд сможет сделать в этой ситуации для защиты потерпевшего, так это запретить правонарушителю дальнейшее незаконное использование товарного знака под страхом применения штрафных санкций за неисполнение вынесенного решения. Но в таком случае именно воспрещение судом правонарушителю дальнейших актов не­законного использования товарного знака, которых опасается управомоченный на основании последовавшего правонарушения, а не прекраще­ние правонарушителем своего противо­правного поведения, отрицательные имуществен­ные последствия которого потерпевший может ликвиди­ровать путем взыскания с нарушителя причиненных убытков, является тем действием, на кото­рое должно быть направлено притяза­ние управомоченного лица. С учетом сказан­ного закрепленное в п. 2 ст. 46 названного закона притязание о прекращении правонарушения было бы целе­сообразно заменить притязанием о запрещении дальней­шего незаконного использования товарного знака.

2 В этой связи обнаруживается ошибочность тради­ционного представления, будто предметом исков о воспре­щении выступает притязание истца к ответ­чику о воздержании от действия (см., напр.: Hellwig К. Ор. cit. S. 392; Eitzbacher P. Op. cit. S. 150; Васьковский Е. В. Курс гражданского процесса. М., 1913. Т. I. С. 611. Прим. 1; Гордон В. М. Иск о воспрещении// Вестник гражданского права. 1913. № 4. С. 145, 146; Гурвич М. А. Иски о присуждении//Уч. зап. ВЮЗИ. М., 1948. Вып. 1. С. 101, 102; Гальпер Э. С. Иск как процессуальное средство судебной защиты права в совет­ском гражданском процессе: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 1955. С. 12). Притязание автора о запрещении выпуска произведения в свет возникает в результате не­исполнения ответчиком лежащей на нем обязанности воздерживаться от посягательств на неприкосновенность произведения (ч. 1 и 2 ст. 480 ГК РСФСР). Заявляя свое притязание в суд для реализации, автор добивается не того, чтобы он понудил ответчика к исполнению упомяну­той выше регулятивной обязанности, а того, чтобы суд запретил ему выпускать произведение в свет. Отсюда сле­дует, что предметом иска о воспрещении выпуска произ­ведения в свет, как и любого другого иска о воспрещении, является притязание, обязывающее суд запретить ответчику совершать опре­деленные действия (см.: Крашенинников Е. А. Исполнительные притязания. С. 41, 42).

3 Крашенинников Е. А. К теории преобразовательных исков//Роль права в деле повышения благосостояния советских граждан в свете решений XXVII съезда КПСС. Тарту, 1987. Т. I. С. 155, 156; Он же. Право на иск// Проблемы совершенствования законодательства о защите субъективных гражданских прав. Ярославль, 1988. С. 6—9.

4 Пытаясь оспорить это положение, Л. И. Анисимова и С. А. Иванова указывают на то, что некоторые преобра­зовательные притязания, в частности право на оспаривание сделки и право на расторжение договора, могут быть осуществлены и по соглашению договорных контрагентов, помимо суда (см.: Анисимова Л. И., Иванова С. А. К во­просу о преобразовательных исках//Механизм защиты субъективных гражданских прав. Ярославль, 1990. С. 138, 139). При этом не учитывается, что в тех случаях, когда стороны решили полюбовно ликвидировать связывающую

5 Отмеченное обстоятельство опрокидывает утверж­дение М. А. Гурвича, будто осуществление преобразова­тельных правомочий ограничивается во времени не давностными, а пресекательными сроками (см.: Гурвич М. А. Пресекательные сроки в советском граждан­ском праве. С. 17, 36, 68—70, 72, 78).

6 «Предметом исковой давности является ... матери­ально-правовое притязание» (Hanausek Н. 1st der Begriff der Anspruchsverjahrung im Sinne des Entwurfs beizube-halten?//Verhandlungen des zwanzigsten deutschen Juri-stentages. 1889. Bd. I. S. 331). «Давности подлежат только притязания...» (Endemann F. Lehrbuch des Burgerlichen Rechts. Berlin, 1901. Bd. I. T. 2. S. 553). «Давность распространяется только на притязания; она никогда не применяется к правам, которые не являются притязания­ми» (Enneccerus L., Kipp Th., Wolff M. Op. cit. S. 593). «Только притязания задавниваются...» (Below К.-Н. Вйг-gerliches Recht. Allgemeiner Teil. Wiesbaden, 1960. S. 127).

7 Крашенинников Е. А. Установительные притязания // Правовое государство. Проблемы правотворчества. Тарту, 1989. С. 120; Он же. Понятие и юридическая при­рода установительного притязания//Понятийный аппарат науки советского гражданского права и процесса и терми­нология законодательных актов. Тверь, 1991. С. 141.

8 Насколько плохо разбирается в обсуждаемом во­просе современный российский законодатель, видно, на­пример, из того, что в Законе РФ «Об авторском праве и смежных правах» он наделяет потерпевшее от право­нарушения лицо правом требовать от нарушителя признания своего права (подпункт 1 п. 1 ст. 49), в то время как все здравомыслящие юристы указывают на невозможность существования материального права на подтверждение со стороны противника, поскольку под­тверждение производится не им, а судом (см., напр.:

Hellmann Fr. Klagerecht, Feststellungsklage und An-spruch//Jahrbucher fur die Dogmatik des heutigen romi-schen und deutschen Privatrechts. 1892. Bd. XXXI. S. 134 ff.; Гордон В. М. Иски о признании. Ярославль, 1906. С. 314— 322; Васьковский Е. В. Указ. соч. С. 611. Прим. 1; Гурвич М. А. Право на иск. М., 1978. С. 40).