582
.pdfПодготовка пилотов
в аэроклубах Новосибирской области на 15.VII41 г.*
Название аэроклуба |
Задание |
Обучалось |
Приступили |
|
(чел.) |
(чел.) |
к сдаче в училища |
||
|
||||
|
|
|
|
|
Новосибирский |
143 |
145 |
15.07.41 г. |
|
|
|
|
|
|
Томский |
121 |
122 |
20.07.41 г. |
|
|
|
|
|
|
Анжерский |
99 |
106 |
20.07.41 г. |
|
|
|
|
|
|
Кемеровский |
143 |
147 |
01.08.41 г. |
|
|
|
|
|
|
Ленинско-Кузнецкий |
66 |
77 |
07.08.41 г. |
|
|
|
|
|
|
Беловский |
66 |
74 |
15.08.41 г. |
|
|
|
|
|
|
Прокопьевский |
121 |
153 |
15.08.41 г. |
|
|
|
|
|
|
Сталинский |
121 |
134 |
20.07.41 г. |
|
|
|
|
|
|
Итого |
880 |
958 |
|
|
|
|
|
|
* Подготовлена по: ГАНО. Ф. П-4, Оп. 5. Д. 678. Л. 123.
Большую помощь авиации в подготовке лётных кадров оказали аэроклубы ОСОАВИАХИМА. Например, в 1941 г. аэроклубы Новосибирской области до августа сделали два основных выпуска и с 1 августа начали подготовку третьего выпуска со сроком сдачи лётчиков запаса в распоряжение военных училищ к 15 декабря 1941 г. За 1941 г. было подготовлено 1469 пилотов. Первый выпуск был осуществлён не к 15 мая, как планировалось, а к 1 мая, второй – к 15 августа. Что на два месяца раньше, чем предусматривалось учебным планом. Причиной такой поспешности являлась острая необходимость в лётчиках для фронта [2].
Поскольку для обучения в лётных школах и училищах СибВО отбирали преимущественно граждан, которые ранее закончили аэроклубы, стали лётчиками, планеристами, парашютистами, авиатехниками, было принято решение повсеместно провести дополнительные наборы юношей на учёбу в аэроклубы, чтобы увеличить число пилотов запаса, отправляемых на учёбу в них.
Всвязи с этим Новосибирский областной комитет ВКП(б) в постановлении от 4.07.1941 г. «О наборе курсантов в аэроклубы» обязал Новосибирский, Сталинский, Томский, Прокопьевский, Анжеро-Судженский, Ленино-Кузнецкий и Беловский горкомы ВКП (б) к 1 августа обеспечить отбор кандидатов для учёбы в аэроклубах. Предложил начальникам этих учебных заведений весь учебный процесс провести в сжатые сроки, но с хорошим качеством и обязал секретарей горкомов ВЛКСМ и заведующих военными отделами горкомов ВКП (б) в 5-тидневный срок проверить готовность аэроклубов к приёму курсантов.
Врезультате такой работы к обучению в аэроклубах с 1 августа 1941 года приступили 874 юношей [3]. Более того, Новосибирский аэро-
73
клуб получил специальное задание по подготовке пилотов для школ ВВС Красной Армии в кротчайшие, сжатые сроки. Поэтому одно из его подразделений было перемещено на Мошковский аэродром и там проводило лётную работу.
О том, как этот набор распределился по аэроклубам, даёт представление нижеприведённая табл. 2.
Таблица 2
Распределение дополнительного набора курсантов по аэроклубам Новосибирской области по состоянию на 01.08.41 г.*
Название аэроклуба |
Задание (чел.) |
Укомплетованость (чел.) |
|
|
|
Новосибирский |
164 |
170 |
Томский |
139 |
139 |
Анжерский |
139 |
139 |
|
|
|
Ленинско-Кузнецкий |
75 |
75 |
|
|
|
Беловский |
75 |
75 |
|
|
|
Прокопьевский |
139 |
139 |
|
|
|
Сталинский |
139 |
139 |
|
|
|
Итого |
870 |
874 |
|
|
|
*Составлена по: Ф.П-4. Оп. 5. Д. 678. Л. 125.
Парк учебных машин имел в 1941 г. 111 самолётов, в 1942 г. – 78, из которых могли летать соответственно 58 и 25 машин, остальные как в первом, так и во втором случае были неисправными и подлежали ремонту, который не проводился из-за того, что запасные части вообще в 1941 г. не поступали на склады аэроклубов Новосибирской области по единственной причине – они очень нужны были фронту.
В период с 1 января по 15 марта аэроклубам Новосибирской области пришлось заниматься обучением курсантов трёх эвакуированных авиаклубов, программа обучения с которыми была выполнена на местах постоянной дислокации только на 52 %.
Новосибирский аэроклуб доучивал курсантов, прибывших из Подольска Московской области в количестве 69 чел.; Сталинский аэроклуб с 10 января получил на доучивание 91 чел., прибывших из Красноярского края; Прокопьевский аэроклуб обучал курсантов Мытищинского аэроклуба в количестве 97 чел.
На основании приказа Центрального Совета ОСОАВИАХИМа
СССР от 28 июля 1942 года Новосибирский областной совет этой организации приступил с 10 августа к ликвидации всех аэроклубов, имеющихся к тому времени на территории области, и передаче лётнотехнического состава, материальных ценностей, аэродромов и строек аэроклубов представителям ВВС Красной Армии и соответствующим
74
горисполкомам. Лётный состав аэроклубов в количестве 41 чел. в период с 20 по 25 августа был призван в армию а лётно-технический состав направлен с 1 по 15 сентября на авиазавод № 41 [4].
Подготовку авиационных кадров в 1941 г. в системе крайсовета ОСОАВИАХИМа Красноярского края осуществляли три аэроклуба: Красноярский, Канский и Черногорский, подготовившие за год 713 пилотов, перевыполнив задание на 1,8 %. Осенью того же года, по указанию Наркома Обороны СССР, на базе Красноярского и Черногорского аэроклубов был сформирован авиационный полк, который в декабре убыл на фронт. Лётно-технический персонал и самолётный парк Канского аэроклуба вошёл в состав второго авиационного полка [5].
Омский аэроклуб осуществлял подготовку лётчиков в 1941 г. на самолётах УТ-2. В 1942–1943 гг. обучение курсантов проходило на тяжёлых бомбардировщиках АНТ-40 (СБ). Он готовил лётчиков для фронта. На некоторое время аэроклуб закрывался, вновь открылся в 1947 г. [6].
Закрытие аэроклубов, вероятно, было вызвано тем, что на территории округа к концу 1941 г. имелось очень много авиационных школ и военных училищ лётчиков. Поэтому было более целесообразно обучать юношей, пригодных к службе в авиации, с самого начала в военных авиашколах, исключив промежуточное звено – аэроклуб, а высвободившихся лётчиков-инструкторов направить в действующие лётные части, где их на тот момент не хватало.
Литература
1.ГАНО. Ф. П-4. Оп. 5. Д. 678. Л. 77.
2.Там же. Л. 221.
3.ГАНО. Ф. П-4. Оп. 5. Д. 678. Л. 125.
4.Щербин Н.М. Военно-воздушные силы Красной Армии в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.: Военно-исторические очерки. Новосибирск.: Новосибирское книжное издательство, 2009. С. 44–46.
5.Лебедев А.Ш. Деятельность Осоавиахима на территории Красноярского края в годы Великой Отечественной войны (1941–1943 гг.) // На запад!: Сборник статей Всероссийской научной конференции «СССР во Второй мировой и Великой Отечественной войнах 1939–1945 гг. (4 декабря 2008 г.), посвящённой 65-летию коренного перелома. Красноярск: СибГТУ, 2008. С. 126.
6.Щербин Н.М. Указ. соч. С. 46.
75
П.В. Волков (Институт археологии и этнографии СО РАН)
РАННЯЯ ИСТОРИЯ ЧЕЛОВЕКА И ПРАВОСЛАВНОЕ БОГОСЛОВИЕ
Представления о наших предках, которые складываются после чтения большинства школьных или вузовских учебников, как правило, – неверны, а доверие читателей к науке – традиционно высоко. Меж тем в естествознании, в настоящее время назревает серьезный кризис…
Главная тенденция в современной науке и, в археологии в частности, это – стандартизация мышления и узкая специализация людей, называющих себя «учеными». Это уже перестало быть забавным. Углубление в детали давно не позволяет видеть за деревьями лес. Плоды этого – неспособность большинства людей, работающих в науке, выработать сколько-нибудь цельный взгляд на мир, поразительное невежество и доверчивость сомнительным авторитетам в духовной сфере жизни.
Так было не всегда. Еще в не столь отдаленное от нас время человек постоянно сверял свою жизнь с учением Церкви. Он знал, зачем он живет, что и как ему следует делать. Занимаясь наукой, т.е. познанием естества, он постоянно помнил о своей главной задаче в этом труде — познать Творца через творение, укрепить себя, определить вехи своего жизненного пути.
Опыт последних десятилетий заставляет более критично посмотреть на возможности науки в ее оторванности от опыта религии [Волков, 2008 а]. Уже ясно, что «в большинстве … случаев научные доказательства суть вероятные выводы из вероятных положений. При этом вероятность тем меньше, чем сложнее предмет обсуждения. После теорем Геделя это стало математической очевидностью. В науке нет критериев, которые бы давали полную гарантию истинности той или иной теории» [Осипов, 2001, с. 22].
Наука много слабее, чем мы думали еще не так давно. И исходя из желания усилить возможности науки, противопоставлять веру и разум не следует. Это именно не разумно. Наука и религия более выигрывают от союза, нежели от конфронтации. В настоящее время «наука и техника, философия и религия пришли в такое соприкосновение, которое с необходимостью требует нового, гармонично целостного отношения современного человека, и, в первую очередь, ученого и философа, к той вере, которая наполняла жизнь наших отцов в течение многих веков и руководила всей их деятельностью» [Там же: с. 20].
76
В последние времена все чаще случается так, что богословие помогает решению, казалось бы, специфически научных проблем и, наоборот, полезными богословию оказываются открытия естествознания. «Не вызывает сомнений, что одной из серьезнейших ошибок, совершенных особенно в последние два-три столетия в нашем цивилизованном мире, является противопоставление знания научного и философского религиозному, всевание, по выражению Ломоносова, вражды между ними и, отсюда, полная потеря взаимопонимания и согласия между этими тремя важнейшими сферами духовной и интеллектуальной жизни человека в осмыслении основополагающих принципов его деятельности. Поэтому восстановление изначально бывшей гармонии и взаимосвязи между религиозным, философским и научным видением мира — проблема не просто важная, но по ряду причин должна быть сегодня отнесена и к наиболее актуальным» [Там же: с. 18].
Заметно расширить возможности нашего познания без учета опыта метафизики становится уже невозможным. А из всей совокупности знаний такого рода наиболее чистым источником, поистине вдохновенным и выверенным тысячелетиями можно считать только опыт Церкви.
«Что могло бы дать Православие науке и философии? Прежде всего:
—ясную целенаправленность и конечный смысл научных и философских изысканий;
—осознание необходимости и приоритетности духовно-нравст- венных критериев в определении полезности (истинности) всей познавательной, исследовательской, творческой деятельности человека;
—ограждение ученого от страсти «познания ради познания», рабство которого все с большей очевидностью приближает современное человечество к реальности Франкенштейнов…» [Там же: с. 29].
Интуиция — очень важный инструмент в научном поиске. Но свои предчувствия ученый, как правило, сверяет с уже имеющимся опытом.
Труды ученых-предшественников в таких случаях полезны и необходимы. Но, по крупному счету, они не могут доминировать в оценке степени достоверности какой-либо новой гипотезы. Наука, исторически, слишком молода и слишком переменчива…
В качестве критерия истины часто используются такие понятия, как «общественная практика» и «общественное мнение».
Практика – главное упование марксистов-материалистов. Но до чего это может довести – мы уже знаем. Как только реализация научно просчитанных по их методике планов переходит от мелочей к какомулибо относительно крупному «проекту» – катастрофа неизбежна. Практика не может стать критерием научности, как практика людоедов – критерием в кулинарии. Она слишком субъективна.
77
Оглядка на «общественное мнение» – вообще вредна. «Опыт, и чужой и личный, и даже несравненно важнейший опыт истории, показывает, что в данное время убеждает не истина сама по себе, а то случайное обстоятельство, подходит ли, все равно истина или ложь, к господствующему в известное время строю мысли, к так называемому общественному мнению…» [Данилевский, 1885, с. 5].
Религия была и есть сила в мире наиболее влиятельная. Не замечать этого рациональная наука не может. Не искать союза с богословием — неразумно.
Человек слишком сложен, чтобы понимать его только как «развитое животное» или как «часть коллектива». И если мы будем «изучать» человека вне его главной «связи», вне религии, то наши знания будут неполными, а полученные плоды – ущербными. Если наука будет оперировать только плоскими категориями атеизма, у нее нет права на титул «фундаментальной». Гуманитарные же исследования, если они окажутся вне мира религиозных стремлений, переживаний и мироощущений общества, неизбежно превратятся в «прикладную этологию», науку о характере поведения стадных животных.
Наука и религия – не взаимоисключающие понятия. Более того, «если брать религию по существу, то есть как внутреннее переживание, как преклонение перед Богом и общение с Ним, то мы должны согласиться, что наука не только не противоречит религии, но более того – приводит к религии. Если мы не ограничимся кропотливым собиранием фактов, как ученый специалист Вагнер у Гете, но, как Фауст, дадим простор всей человеческой жажде знаний, которая стремится постигнуть тайны бытия и обладать этими тайнами, то мы неизбежно придем к религии» [Лука, святитель (Войно-Ясенецкий), 2001, с. 58].
Как все это можно отнести к археологии? Не слишком ли далеки, на первый взгляд, невинные увлечения «любителей древностей» от богословия?
Нет – не далеки. И заниматься изучением наиболее ранней истории человека нельзя, ограничив себя колючей проволокой марксизма. Материализм однобок для решения крупных проблем. Особенно в гуманитарных науках. Археология же, устранившись от своей главной задачи – изучения иррационального по своей природе человека, может превратиться в «вещеведение», а ученый в профессионального коллекционерастарьевщика.
Пока исследователь занят типологией, например, каких-нибудь строгальных ножиков «ранней поры позднего палеолита», все будет обстоять благополучно. Но как только он шагнет от своей «микрорегиональной корреляции» к «проблеме происхождения человека», например, то его атеистическое мышление неизбежно приведет к тому, о чем еще в
78
XIV века предупреждал святитель Григорий Палама: «…рассуждения внешних мудрецов о творении различны; некоторые из них даже науку уже создали, доказывающую, что все эти рассуждения неистинны, тогда как ни одна из наук не может доказать или даже вообще предположить, что истинно какое-то одно из различающихся мнений. Поэтому кто не признает, что не двойственная истина живет только в свидетельствах боговдохновенных мужей, говоривших для нашей пользы, кто не видит из слов Бога к Иову (Иов. 38–41), что тварная Божья премудрость непостижима, а надеется досконально разузнать истину всего в мире с помощью внешней мудрости, тот не замечает, что возводит строение своего знания на песке, вернее на волнующейся зыби, столь важное дело вверяя словесным плетениям наук, которые всегда можно опровергнуть другими плетениями» [Григорий Палама, святитель, 1995, с. 154].
Ориентир необходим. Особенно в наше, смутное время, когда прежний материалистический уют уже не дает науке ничего, кроме бесконечного пополнения «базы данных», и когда каждый следующий шаг, откровенно говоря, не приносит не только достаточно заметных научных открытий, но даже и новизны. Опасен и новомодный плюрализм, когда всевозможные гуру сыплются на нас «как сор из дырявого мешка»… Не будет проку и от замыкания в себе. Сама жизнь подталкивает нас к избранию, а точнее, к возвращению к прежним, непреходящим, поистине вечным ценностям и вехам.
Только труд, богомыслие, отчетливое понимание цели, ответственность и дисциплина ума способны сделать науку истинным инструментом познания.
Чем ближе наука сейчас подходит к решению действительно важных вопросов, тем со все бόльшими трудностями она начинает сталкиваться. Это неизбежно. И если мы уже достаточно хорошо осознаем необходимость максимально широкого сотрудничества в исследовании и понимании мира, то мы обязаны привлечь к своему деланию богатейший опыт познания – опыт Церкви.
Вопросы, которые ставит гуманитарная наука, по сути, те же, что и прежде. И как нам не искать помощи и подсказки в трудах тех, кто уже не только давал на них ответ, но и выверил его всей своей жизнью. Уже многое собрано в сокровищницу нашей культуры. Пройти мимо нее — непростительно.
Человек всегда сравнивает, в той или иной мере – оценивает. Мы учимся на своих и чужих ошибках, берем пример с достойных, хотим продолжить дело своих отцов и дедов. Знать больше всегда полезно. Изучить опыт предков – тем более. Миссия археолога здесь очевидна.
Многое, очень многое зависит от реальных людей. Археологи, получив в свое распоряжение новый, достаточно совершенный исследова-
79
тельский инструментарий, часто не знают, что с ним делать. Стереотипы мышления еще во многом остаются прежними. Понимая несовершенство уходящей парадигмы, многие из нас начинают испытывать почти панический страх перед необходимостью делать обобщения материалов своих полевых исследований. Именно отсюда происходит бессмысленное и бесконечное «накопление данных», удручающе узкая специализация или бесцельность экспериментов.
В археологии отчетливо назревает потребность сделать качественно новый шаг. Все более актуальной задачей становится не накопление, не описание и классификация древних предметов, а изучение самого человека; и за набором забытых вещей необходимо увидеть быт наших предков, их радости и печали, их отношение к миру.
Задача непростая. Для таких исследований необходимо новое, а точнее – забытое, но выверенное столетиями и, пожалуй, единственно правильное, нормальное мышление.
Мы, археологи, имеем дело с людьми, хотя и c давно умершими. И наши исследования должны быть, как минимум, нейтральны в изначальной оценке нравственных, интеллектуальных и практических способностей наших предков. Должна действовать своеобразная «презумпция невиновности». Более того, как показывает опыт, убежденность в примитивности древнейших людей не стимулирует и серьезных, продуктивных аналитических исследований жизни человека в период его наиболее ранней истории.
Специальные исследования свидетельствуют, что интеллектуальный уровень человека, на протяжении сотен тысяч лет истории, не менялся [Волков, 2004] и свидетельств нашего превосходства над предками у нас – нет. Нам позволительно, мы вполне можем сопоставить «их» и «себя» на поле сравнительного анализа при накоплении исторического опыта.
Археолог всегда приходит «на пепелище». Перед его взором предстают только покинутые человеком дома, погасшие очаги, забытые, брошенные или потерянные вещи… Мы пытаемся сложить мозаику по крупицам. Это всегда нелегко. Но наибольшая сложность не в скудости информации. Самое трудное – это избежать домыслов.
Главной задачей археологии может стать упрочение главных жизненных ценностей. Без взаимопонимания, без соединения с опытом двух тысячелетий богословской мысли, наше заметное продвижение по пути познания – невозможно. Надо помнить, что для решения же таких сложных вопросов как детали нашего происхождения база данных науки никогда не будет достаточно полной. Знания через Откровение – полны, но они не детальны.
Археология, родившаяся уже после печального разделения богословия и науки, пока еще не имеет полномасштабного, по своим целям,
80
опыта познания. Его еще предстоит наработать. Важно только постоянно помнить, что реального противоречия в задачах науки и в исторических целях написания Библии – нет. Общего гораздо больше. Необходимо, чтобы наше понимание прошедших событий смогло бы достичь высоты ощущения промыслительности происходящего. И это должно стать нашим главным уроком истории.
Литература
1.Волков П.В. Определение коэффициента оптимизации процесса галечного расщепления камня в эпоху палеолита // Евразия: культурное наследие древних цивилизаций. Вып. 3: Парадоксы археологии. Новосибирск, 2004. С. 54–67.
2.Данилевский Н.Я. Дарвинизм. Т. I. Ч. 1. СПб., 1885.
3.Лука, святитель (Войно-Ясенецкий). Наука и религия. Б.м.: Троицкое слово, Феникс, 2001.
4.Осипов А.И. Проф. Московской Духовной Академии. Религия, философия и наука на пороге III тысячелетия / Православное понимание смысла жизни. Общество любителей православной литературы. Изд-во им. Святителя Льва, папы Римского. Киев, 2001.
5.Григорий Палама, святитель. Триады в защиту священно-безмолвству- ющих. М.: Канон, 1995
В.И. Шашков (СГУПС)
РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ И ПАТРИОТИЧЕСКОЕ ВОСПИТАНИЕ
Русская православная церковь (РПЦ) переживает «второе рождение». Сейчас мы наблюдаем прямо настоящий бум обращения населения к религии: открытие новых церквей (только в г. Новосибирске за 10–15 прошедших лет открыто 30, а вместе с Новосибирском сельским районом – 38), внедрение православия и других мировых религий в вопросы воспитания, образования, науки, духовной жизни. Сейчас невозможно представить на экране телевизора без осеняющих себя крестом не только артистов, знаменитых и не очень, футболистов, хоккеистов и т.д., но и руководителей страны, включая В.В. Путина и Д.А. Медведева. Вершиной этой тенденции, надо полагать, станет объявление государственным праздником день принятия христианства на Руси.
Все вдруг, как по мановению волшебной палочки, после известных событий августа 1991 г. «последовавшего за ним» распада СССР стали верующими. Что это? Поветрие, дань моде или действительно глубокое течение, поиск ответа на вопрос: как жить или во что веровать? Насколько религия вообще и православие в частности способны предотвратить сползание страны к дикости, варварству. Что это действительно так говорят цифры: 5 млн самоубийств, 4 млн женщин умерших от по-
81
боев, нанесенных мужьями, каждый третий студент престижных российских вузов употребляет наркотики, 1,5 млн детей не посещают школу, за то покупается 500 тыс. дипломов ежегодно [1].
ВИркутском аэропорту открыта часовня, названная «Благодатное небо» в честь одноименной иконы Божьей матери. Часовню построили в память о жертвах авиакатастроф, происшедших над Иркутском. За последние 16 лет их было 6, в них погибло 465 чел. По окончанию молебна в честь открытия часовни иркутские священники провели воздушный крестный ход – на вертолете пролетели над Иркутском.
Втом же Иркутске при праздновании праздника Крещения отравилось около сотни человек, испивших «святой крещенной воды».
Все это подогревается средствами массовой информации, что неизбежно не может не порождать мистических представлений о развитии мира (чего только стоит нашумевший фильм о «живой воде», якобы имеющей память), что не может не порождать разгул мошенников в виде экстрасенсов, ясновидящих, «предсказателей» судьбы не только конкретным людям, но и конца света в самое ближайшее время для всего человечества. А это способствует развитию эсхатологических настроений, усиливает неуверенность и страх за свое будущее и за будущее России.
Вроде бы сбывается мечта одного из крупнейших богословов России Г. Федотова, который утверждал, что наступит время нового крещения обезбоженной большевиками России.
Все это заставляет нас снова ретроспективно глянуть на процесс «обезбоживания» населения России до революции 1917 г.
Необходимо также добавить и тот непреложный факт – после распада СССР возникла идеологическая ниша, которую ничем, кроме религиозных постулатов, оказалось заполнить нечем. Возникла острейшая проблема воспитания патриотизма у молодежи, тем более, что по данным ВЦИОМа около 70 % студентов вузов собираются покинуть Россию после окончания учебы.
Проблема патриотизма, как одного из элементов политических настроений, необходимо предполагает анализ религиозной психологии, особенно в ее существовании в качестве духовного уклада народных масс, где не могут не проявляться их чувства, чаяния, настроения. Однако надо помнить, что религиозная психология не тождественна общественной психологии верующих. В массовом сознании одна и та же религия переживается по-разному представителями разных слоев населения. Господствующая церковь и церковь обездоленных слоев населения
–не одно и тоже.
Втоже время одинаково непростительной ошибкой является как забывчивость о противоположности религиозного и научного мировоззрения, так и недооценка искреннего возмущения верующих существующими порядками.
82