Советская номенклатура и постсоветская неономенклатура кадровые пра

выходцев из старой советской номенклатуры. Не случайно сегодня часто говорят о том, что у власти находится номенклатура второго-третьего эшелонов и их дети. Впрочем, через четверть века после крушения коммунизма и СССР говорить о персональном представительстве бывшей советской номенклатуры во власти довольно сложно. Тех, кто прошел настоящую номенклатурную школу, осталось во власти мало, это уже скорее «последние из могикан». Так называемая номенклатура второго и третьего эшелонов представляет собой повзрослевшую советскую молодежь, побывшую несколько лет на «околономенклатурных должностях или, вполне возможно, входивших в состав второстепенных номенклатурных позиций.

И тем не менее есть ряд признаков, по которым достаточно уверенно можно диагностировать существование номенклатуроподобного социального образования, которое по схожим алгоритмам реализует властные функции.

Самым главным признаком формирования неономенклатуры стало воспроизводство социальных практик внутри властного слоя, что было вызвано наличием адекватной экономической среды, основанной на редистрибуции государственной и негосударственной собственности через квазирыночные механизмы. Несмотря на сокращение доли государственной собственности, роль государства в регулировании отношений собственности по-прежнему велика, в том числе и через квазиправовые, квазиполитические механизмы. Особую роль приобрели социальные практики, которые в значительной степени были основаны на внутриэлитном сговоре, внутриэлитных взаимосвязях и взаимодействиях.

Сходство неономенклатуры с советской номенклатурой прослеживается также в политических практиках властвования, основанных на использовании мнения масс для легитимации господства элит и одобрения существующего политического курса. Эти технологии стандартны для любой современной властвующей силы, которая может использовать контроль

131

над политическими институтами, СМИ для достижения нужного результата.

Еще одним признаком сходства можно считать ограничение доступа в элитные группы низших слоев элиты и тем более масс. Не случайно эпоха В.В. Путина рядом исследователей рассматривается как кадровый застой, когда назначение на руководящие должности происходило из одних и тех же «кадровых обойм», за счет внутриэлитной ротации. Это привело к достаточно высокой социально-групповой и персональной стабильности элитного слоя, которая свидетельствовала о завершении консолидации неономенклатуры в условиях политических реформ В.В. Путина.

Тем не менее ставить знак тождества между постсоветской неономенклатурой и советской номенклатурой некорректно и нецелесообразно, поскольку существуют фундаментальные причины, которые постепенно размывают институциональную первооснову их сходства.

К их числу отнесем в первую очередь развитие рыночных отношений и порождаемую им экономическую и политическую конкуренцию; рынок с неизбежностью формирует группы с несовпадающими социальными интересами. Расхождение социальных интересов требует адекватного политического сопровождения, что неизбежно формирует стремление отдельных групп к действию на политическом уровне. Монополия неономенклатуры на власть подрывается по мере развития автономного от власти частного бизнеса. Но в таком случае для неономенклатуры возникает опасность потери административной ренты, которая выступает как сверхприбыль в условиях ограниченно рыночного хозяйства. Неономенклатура в этих условиях стремится стабилизировать свою власть за счет административной консолидации властной элиты, ограничения сферы автономии частных групп, встраивания их в экономические и политические вертикали.

Выстраивание финансовых, экономических, социальных и политических вертикалей власти позволяет сохранить в руках

132

правящей группы неономенклатуры основной объем ресурсов государства, добиваясь подчинения зависимых элитных групп за счет редистрибуции ограниченных ресурсов, в том числе, например, в рамках национальных проектов, различного рода программ и др. Представление о «властных вертикалях» нуждается в уточнении. Речь скорее идет о консолидированных властью с помощью властно-административного ресурса группах (командах, сообществах, в том числе – бизнес-сообществах, и др.), которые вынуждены действовать в общем правовом и политическом поле по определенным правилам.

Массовой социальной основой неономенклатуры стал социальный опыт среднего и старшего поколений населения, для которых прежние патерналистские ожидания подпитывались массовыми социальными раздачами. В стране за «нулевые» годы была воссоздана система социальных механизмов, ориентированных на распределительные отношения. С помощью социальной редистрибуции было сконструировано «неравенство среди бедных» как условие поддержки власти со стороны широких слоев населения, считающих возможным улучшить свое положение при данной модели властных отношений.

Селекторат властной элиты был достаточно эффективен, не позволяя внесистемным элементам прорываться на скольконибудь высокие должности и статусные позиции. Однако это означало, что существующие статусные позиции необходимо было закрепить за теми, кто лоялен по отношению к власти

испособен играть по правилам.

Вконечном счете воссоздание номенклатуры в форме неономенклатуры отвечало запросам правящей элиты, использовавшей неономенклатурные механизмы властвования как социальный инструмент для удержания власти, перераспределения собственности, получения сверхприбыли.

Итак, неономенклатура – это исторически определенный социальный слой, осуществляющий с помощью государственных институтов редистрибуцию в условиях рыночных отноше-

133

ний. Эта редистрибуция не носит тотального характера, как при советском «социализме», но позволяет периодически и в ряде секторов экономики перераспределять (осуществлять передел) собственность и ресурсы, включая ресурсы государственного влияния. Очевидно также, что неономенклатура не может, как прежде, осуществлять передел собственности и ресурсов «в целом» в пользу всего слоя, но лишь в пользу определенных неономенклатурных групп, добившихся на данный момент наибольшего влияния во властных структурах.

С социальной точки зрения неономенклатура включает государственную и муниципальную бюрократию, часть бизнессреды, включенной в редистрибуцию государственных и частных ресурсов, а также политическую бюрократию, поддерживающую и укрепляющую данный режим. Главной социальной основой неономенклатуры в условиях слабости бизнес-слоя является управленческая бюрократия.

Основным источником существования неономенклатуры стала административная рента. Как писал А. Булатов, «…российская бюрократия получает политическую (административную) ренту за счет своей чрезмерной политической (административной) власти, позволяющей ей эксплуатировать бизнес и общество» [22]. Фактически можно полагать, что размер административной ренты прямо пропорционален степени закрытости ресурса и степени контроля над ним со стороны определенной административной группы и обратно пропорционален развитости институтов конкуренции или, иными словами, степени распада неономенклатурного слоя как определенной целостности.

Однако у понятия «неономенклатура», кроме основного – социального – значения, существуют и другие смыслы.

Неономенклатура – это исторически определенный способ организации власти и властных отношений в постсоветских реалиях, основанный на значительной роли редистрибутивных отношений в политической сфере. Спецификой этих отношений является включенность в «рыночную» среду, что с неизбежно-

134

стью приводит к повышению уровня автономии всех участников неономенклатурных практик. Смысл неономенклатурной редистрибуции заключается в использовании этатистских механизмов в рыночныхотношенияхидляукрепленияотдельныхактороврыночных отношений. В этом состоит историческое место неономенклатуры какспособаорганизациивластиивластныхотношений.

Неономенклатура – это также способ комплектования кадрового корпуса властного слоя во всех сферах общественной жизни (политической, административной, экономической и др.). Спецификой данного способа комплектования кадров стал подбор кадров по определенному комплексу критериев, позволяющему удерживать власть в руках властной элиты. Критерии отбора, проводимого селекторатом, условно можно разделить на две большие группы. С одной стороны, это «формальные» (точнее − известные всем, но не узаконенные) критерии, связанные с различного рода политическими и социальными обстоятельствами (включение в политические команды, земляческие и клиентельные связи и др.). С другой стороны, это «неформальные» критерии (включенность в коррупционные связи, включая «откатные», «распильные» и другие процедуры, включенность в политические схемы и экономические проекты).

Нам уже приходилось писать, что номенклатура – политический и социальный (властный) институт [23, 24]. В данном случае мы исходим из идеи, высказанной А.В. Дукой [25], о том, что элиты являются социальным институтом, который соответствующим образом институционализирует общество.

Если мы признаем институциональную природу номенклатуры, то мы должны признать и ее глубокую социальную природу. Поэтому возникновение неономенклатуры как социальной рефлексии в новых условиях является органичным. Как властный институт неономенклатура существует не как явление поверхностное, а как явление, укорененное в социальных практиках элиты, в социальном опыте масс, в опыте политических отношений, в том числе управленческих кадров.

135

Институциональная преемственность между номенклатурой и неономенклатурой определяется следующими обстоятельствами.

Постсоветская элита столкнулась с типовыми задачами на удержание власти, решение которых могло быть найдено в русле традиционных практик, в первую очередь властных и управленческих. Повышение управляемости общества бизнесгруппами, региональными и местными элитами могло быть достигнуто за счет ограничения степени автономности этих групп, повышения предсказуемости их действий, снижения вероятности несанкционированных действий. Фактически функционал, под который создавалась советская номенклатура, был воспроизведен (хотя и в ограниченном виде) в новых условиях, в условиях внутрисистемного перехода, т.е. перехода от стадии возникновения и становления нового общественного строя к стадии функционирования на своей собственной социальной и экономической основе. Внутрисистемный переход означал усиление позиций правящей части властной элиты, которая использовала ситуацию для закрепления своего доступа к ресурсам общества. Стремление к монопольному господству в обществе, ограниченному допуску других социальных групп к ресурсной базе создает объективную основу для ограниченного восстановления номенклатурных практик как наиболее успешных в качестве инструмента редистрибуции ресурсов и власти.

Неономенклатурные практики и неономенклатура как социальное качество властного слоя России были инициированы также потребностью решения внутренних и внешних проблем, в частности консолидации властного слоя в целях предотвращения внутриэлитного раскола. Условия высокого уровня социальной дифференциации провоцируют отдельные элитные группы к использованию протестных настроений для захвата власти и изменения правил игры.

Потребность в сплочении властного слоя административными средствами возникает также в связи с незавершенностью

136

процессов выработки внутриэлитного ценностного консенсуса. Новая матрица социальной мотивации элиты, новые базовые ценности элиты не смогли сформироваться в рамках данного исторического периода, что могло послужить предпосылкой элит-массового раскола и конфликта между элитными группами различного уровня и типа. Поэтому правящая часть властной элиты берет на себя инициативу по принудительному («сверху») определению правил игры с заранее определенным результатом и ценностными основаниями, на которых базируются данные правила. Неономенклатурные практики в данном случае выступают как естественное отражение политических устремлений данной группы элиты.

Существование неономенклатуры можно было предположить на основании теории административно-бюрократического рынка (В. Найшуль, Е. Гайдар, С. Кордонский и др.). Согласно данной теории, система административно-бюрократического рынка (АБР) предполагает квазирыночные отношения в рамках советской системы, содержанием которых являлась «торговля» (обмен) властными (административными) ресурсами. На базе квазирыночных отношений развился властный слой, который стал основным актором в экономических, политических и социальных процессах страны. Этот властный слой по своей социальной основе был советской номенклатурой, однако номенклатура постепенно трансформировала свои социальные практики, осуществляя ползучую приватизацию власти. Полностью приватизировать власть при советской системе номенклатура не могла из-за институциональных ограничений в виде господствующей марксистско-ленинской идеологии, конституционных норм, института «руководящей и направляющей роли КПСС», социальных настроений масс. Поэтому для завершения ползучей приватизации власти и легализации рыночных отношений номенклатуре нужно было совершить политический переворот, который произошел в 1989–1993 гг. в виде номенклатурнолиберальной революции. Революция, устранив советские инсти-

137

туты-ограничители, создала идеальную ситуацию институционального вакуума, в рамках которой можно было создавать институты «под себя» для быстрой приватизации государственной собственности и ресурсов.

Номенклатура освободилась от советского наследия в экономической, идеологической, моральной областях. Коммунистическая мораль выступала мощным тормозом развития предпринимательской активности, а главное, она совершенно не подходила для эпохи первоначального накопления капитала, основанной на жесткой эксплуатации населения. Идеология марксизма в ее советском варианте, которая ставила в качестве приоритета интересы общества выше частных интересов, создавала ненужные иллюзии об обязанности номенклатуры по поддержанию определенного уровня жизни населения.

Тем не менее было нечто, что перешло в постсоветскую эпоху практически без изменения. Это, во-первых, потребность

вколлективном обладании властью, которая была необходима для сохранения полученной от государства собственности. Социальный запрос на удержание, сохранение и использование

всвоих коллективных интересах власти неономенклатуре удалось провести через все социальные и политические конфликты 1990-х годов. Как говорится, маленькие неприятности в виде клановых войн, недовольства населения и даже внутриэлитного конфликта конца 1993 г. не помешали большому удовольствию от выработки общих правил раздела и передела собственности

впользу правящих неономенклатурных групп.

Во-вторых, модель экономических отношений, построенная на «торговле» властными ресурсами, не исчезла и не могла исчезнуть, поскольку административный класс и традиции его деятельности никуда не исчезли [26]. Собственно, и новых «господ» это вполне устраивало, поскольку алгоритм деятельности принципиально не менялся, а получал логичное и последовательное развитие в виде фактической легализации платности услуг по распределению государственной собственности.

138

Поэтому прав А.Н. Медушевский, отметивший «удивительную социальную приспособляемость номенклатуры» [27].

Очевидно, что после революции роль различных элементов в системе административно-бюрократического рынка изменилась. На место торговли властью и административным ресурсом пришла торговля ресурсами, в том числе и властью. Теперь это можно было делать почти открыто. Рядом с высокопоставленными управленцами, от которых зависело распределение собственности, постепенно вставали значимые фигуры нового буржуазного класса, пока еще тесно связанные с чиновниками. Однако их роли стали довольно быстро меняться: бывшие чиновники становились предпринимателями, новые лидеры крупного бизнеса научились ставить «своих» людей во властных структурах, от которых зависело перераспределение собственности и т.д.

В рамках последней четверти XX в. (1991–2016), как представляется, выделяется два периода. Первый – 1991-й – начало 2000-х гг., в рамках которого происходило становление неономенклатурного порядка, когда «новый-старый» класс взял от государства максимум возможного для личного обогащения и сохранения властного контроля над обществом. С середины «нулевых» годов начинается новый период. По мнению Ю.А. Нисневича, «Операция “преемник”, в результате которой в 2000 г. президентом России стал В. Путин, завершила становление в постсоветской России номенклатурно-олигархического режима и регенерацию номенклатуры как господствующего социального слоя» [4, с. 88]. Главными целями группы Путина стали проведение политики, направленной на обеспечение самосохранения неономенклатуры ввиду, во-первых, назревания гигантского социального конфликта в России, и во-вторых, угрозы потери национального суверенитета над территорией России со стороны неономенклатуры. Это последний аргумент стал наиболее существенным для властной группы, которая осознавала сово-

139

купный интерес господствующего класса в противовес групповым интересам олигархов-компрадоров.

Однако второй период в развитии неономенклатуры показал недостаточность внутренней политики той правящей группы, которая выражала совокупную волю неономенклатуры. За нулевые годы внутри правящего класса стали формироваться две новые конкурирующие группы социальных акторов. Вопервых, это те группы неономенклатуры, которые стали оттесняться от участия в распределении остатков государственной собственности, а правила передела собственности становились все более «заточенными» под отдельные властные кланы. Данная группа стала требовать изменения правил игры, а для этого были необходимы институциональные изменения, осуществление которых, как ими предполагалось, должно было пройти под контролем Запада. Надежды на Запад далеко не случайны, поскольку права на собственность, капиталы сконцентрированы

вофшорах, в иностранных юрисдикциях. Вывоз капитала за границу стал страховкой от всяких внутренних неожиданностей.

«Неожиданности» были связаны с внутренней клановой борьбой, в которой «правила чести» соблюдались крайне редко. Но главное заключалось в том, что вся политика основной массы властной элиты не была «национальной» в том смысле, что не была направлена на развитие страны. Она была направлена на получение прибыли, которую как можно скорее нужно было вывезти из страны в любой форме. И дело здесь не только

в«выгодности» или «невыгодности» вложений в Россию – дело

вхищническом отношении к тем ресурсам, которыми пользовалась данная часть элиты, в том числе и к людям, полезным ископаемым, государственным средствам, которые получались под разными предлогами и др.

Вторая группа – пока еще слабая группа национального бизнеса, по необходимости также связанная с международным капиталом, но не допущенная в клановые группы неономенклатуры или оказавшаяся в ней на второстепенных ролях. Это

140