Вечные образы мировой литературы (110

Гамлете до трагизма, так принцип энтузиазма – в Дон-Кихоте до комизма, а в жизни вполне комическое и вполне трагическое встречается редко.

< > И Гамлет, и Дон-Кихот умирают трогательно; но как различна кончина обоих! Прекрасны последние слова Гамлета. Он смиряется, утихает, приказывает Горацию жить, подает свой предсмертный голос в пользу молодого Фортинбраса, ничем не запятнанного представителя права наследства... но взор Гамлета не обращается вперед... «Остальное... молчание», – говорит умирающий скептик – и действительно умолкает навеки. Смерть Дон-Кихота навевает на душу несказанное умиление. В это мгновение всё великое значение этого лица становится доступным каждому. Когда бывший его оруженосец, желая его утешить, говорит ему, что они скоро снова отправятся на рыцарские похождения: «Нет, – отвечает умирающий, – всё это навсегда прошло, и я прошу у всех прощения; я уже не Дон-Кихот, я снова Алонзо добрый, как меня некогда называли, – Alonso el Bueno». Это слово удивительно; упоминовение этого прозвища, в первый и последний раз – потрясает читателя. Да, одно это слово имеет еще значение перед лицом смерти. Всё пройдет, всё исчезнет, высочайший сан, власть, всеобъемлющий гений, всё рассыплется прахом...

Вопросы

1.Как И.С. Тургенев мотивирует обращение именно к этим двум вечным образам мировой культуры? Что лежит в основе его сопоставления? Какие «уровни» и критерии этого сравнения можно выделить?

2.В чём русский писатель видит «ядро» характеров, образов и психологических типов, обозначенных фигурами Дон Кихота и Гамлета?

3.Как он обосновывает универсальное, философское двуединство обоих героев? В чём он видит диалектику соотношения образов?

4.Какие обобщения по поводу мировоззрения и творчества двух классиков (Шекспира и Сервантеса) делает И.С. Тургенев?

ТЕМА 2. ТРАКТОВКА ОБРАЗА ДОН ЖУАНА В РУССКОЙ КРИТИКЕ И В ПОЭЗИИ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА

К. Д. Бальмонт. ТИП ДОН ЖУАНА В МИРОВОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

(1903)

Есть вопросы, которых разрешить нельзя, которым можно дать лишь частичное и временное разрешение, хотя именно о них, и только о них постоянно думают люди в самые напряженные моменты своей жизни. Это вечные вопросы о смысле жизни, о цели жизни, о Боге, о личности, о смерти, о любви. То, что велико, и то, что действительно ценно, всегда ускользает от нас. < > И мы снова и снова будем ставить всё те же волнующие нас вопро-

11

сы, и без конца будем давать их частичное разрешение, чтобы завтра опрокинуть наши собственные сооруженья и приняться за новые построения.

Из таких вечных вопросов один из двух или трех самых жгучих – вопрос о любви.

Мы понимаем, что такое любовь, только тогда, когда мы любим. Мы утрачиваем понимание этого чувства, когда сами перестаем любить. Отсюда наши вечные разговоры о любви и наше вечное ее непонимание. Но так как жажда любви живет в нас всегда, и так как смутное воспоминание о том, как мы любили, неразрывно с нами связано, ни один из типов мировой поэзии не приобрел такой славы и не имел стольких творческих истолкователей, как тип человека, который всю свою жизнь построил на чувстве любви и трагически оттенил это вечное чувство жестокой насмешкой и собственной гибелью.

В самом деле, существуют великие мировые типы, неизменно приковывающие наше внимание. Похититель небесного огня Прометей, обративший свою неземную душу к земножителям; волшебник и чернокнижник Фауст, вступивший в договор с Дьяволом; несчастный отец неблагодарных детей король Лир; смешной и трагичный рыцарь мечты Дон Кихот; гений сомнения Гамлет; царственный себялюбец и убийца Макбет; демонический Ричард Третий, полный разрушительного сарказма; злой дух обмана Яго, этот дьявол в образе человека; красивый соблазнитель женщин Дон Жуан – это призраки, более живучие, чем миллионы так называемых живых людей, нераздельно слиты с нашею душой, они составляют ее часть и влияют на наши чувства и наши поступки.

Но мы знаем лишь единичную разработку Лира, Дон Кихота и Гамлета. Мы только в Мефистофеле видим родного брата и двойника Яго. Мы любим Ричарда Третьего главным образом за тот демонизм, который частично повторяется в Яго и в Севильском обольстителе. И лишь один Дон Жуан нашел целую толпу высокоталантливых художников, которой он овладел, как смеющийся и страшный атаман владеет шайкой разбойников. Ну, конечно, это не совсем так. Мы знаем, что Прометей и Фауст тоже не раз приковывали к себе внимание талантливых и гениальных поэтов. Кроме искаженной волею случая трилогии Эсхила, есть христианские разработки типа Прометея, принадлежащие Кальдерону. Есть сильный и заносчивый Прометей Гёте. Есть Прометей Байрона и великолепный, отмеченный печатью сверхчеловеческой красоты, Прометей Шелли. Фауст нашел еще больше почитателей. Современник Шекспира, Кристофер Марло изобразил его в своей «Трагической истории доктора Фауста». Мы видим испанского Фауста в драме Кальдерона «El mаgico prodigioso» («Волшебный маг»). Весь мир знает «Фауста» Гёте. Есть малоизвестный, но превосходный «Фауст» Ленау. Есть и другие, менее значительные, вариации типов Прометея и Фауста. Но Дон Жуан превосходит всех, он владычествует над более об-

12

ширной толпой, он входит в блестящий зал, где общее внимание уже сосредоточилось на двух-трех лицах, и внезапно все взоры обращаются к нему. И не потому ли главным образом так нравится нам и Фауст, что в нем, кроме алхимика идей, скрывается еще и волшебник любовных чувств? Мы неизмеримо меньше любили бы этого чернокнижника, если бы он не был братом Дон Жуана, если бы он не изменил книгам ради Гретхен и не изменил Гретхен ради новой свободы и новых любовей.

Среди многочисленных поэтических разработок Дон Жуана наиболее интересными и оригинальными являются следующие: первая по времени драматическая его разработка, принадлежащая одному из самых замечательных испанских и мировых поэтов, Тирсо де Молина, «El burlador de Sevilla y convidado de piedra» («Севильский обольститель, или Каменный гость»); повесть знаменитого автора «Кармен» Проспера Мериме «Les ames du Purgatoire» («Души Чистилища»), превосходная поэма самого мелодичного из испанских поэтов Хосе Эспронседы «El estudiante de Salamanca» («Саламанкский студент»); и, наконец, две современные вариации данного образа, роман Д’Аннунцио «Il piacere» («Наслаждение») и роман Пшибы-

шевского «Homo sapiens».

В чем же основная черта типа Дон Жуана? При каких условиях он возник? Несколько ликов у Дон Жуана или один? Жив Дон Жуан или умер?

Слишком часто забывается, что Дон Жуан не только мировой тип, но и испанский. Цветок, выросший на особой почве, в особой стране, исполнен причудливой красоты и экзотической чрезмерности. Дон Жуан родился красивым, в стране, которая красива, в атмосфере, насыщенной романтическими мечтаниями, отсветами католического искусства и перезвонами монастырских колоколов, в пленительном городе красавиц, в роскошном саду, за стенами которого – темный фон средневекового Чистилища и Ада. Последний представитель старой расы, с детства соприкасаясь с элементами власти и красоты, он, естественно, должен до необузданности жаждать счастья и господства, любви и завладеванья, очарований мгновенья без мысли о последствиях, ибо он чувствует себя избранником и потому, что в его жилах течет горячая кровь, не только горячая, но и умная, слишком умная кровь его предков… Дон Жуан живет в той стране, где мужчины молятся женщине – и презирают ее, где они жертвуют для нее жизнью – и запирают ее на ключ. < > Отсюда только один шаг до взгляда на женщину как на бессловесную рабыню, неодушевленный источник удовольствий и напряженных настроений завоевателя, господина. Позорный взгляд, слишком укоренившийся именно в тех странах, которые более всего притязают на утонченность: во Франции, в Италии и в Испании, и по иронии судьбы донельзя умаляющий именно то, что он хотел бы расширить, – наслаждение любви, превращающий любовь в плоскую, скучную, бессодержательную игру. Дон Жуан окружен атмосферой издевательства, лжи и сознательного обмана. Он

13

прежде всего не влюбленный, а соблазнитель, издевающийся обольститель, обманщик. Женщина для него естественный враг. < > Однако и в войне существуют правила. < > Как ни проклинают романтического Дон Жуана обманутые отцы и мужья, они, как бы сами того не сознавая, глубоко преклоняются перед ним. Их ослепляет то, что он покорил столько женщин. < > Мы же, видя человека, который всю жизнь свою построил на этом, не можем ничего испытывать, кроме отвращения и презрительной усмешки.

Старый, романтический Дон Жуан безвозвратно умер, как умерли временные условия, создавшие его жизненный и литературный тип. В современной обстановке тип Дон Жуана не имеет даже того местного случайноисторического очарования, каким он был окутан в романтическую эпоху, его создавшую. Как ни украшают его современные художники исключительными качествами, делающими его избранником среди несносных плебеев, он уже не может завладеть нашими симпатиями, как Дон Жуан старых дней.

Не то отталкивает нас в Дон Жуане, что он любил многих женщин, а то, что он смешал любовь с обманом.

Однако все ли в этом и действительно ли умер Дон Жуан? Почему наша мысль так упорно возвращается к этому образу? На этот вопрос легко ответить.

Есть явный романтический, общепонятный Дон Жуан, который умер, и есть символический лик Дон Жуана, есть Дон Жуан, который никогда не умрет. В сложном явлении много сторон, и в сложной душе Дон Жуана много скрытых ликов. Не забудем, что Дон Жуан легенды неукротим в своей смелости, что он во всем доходит до последней грани, что он не боится смерти, и что к нему приходят с мистическими предостережениями обитатели запредельного, этим самым показывая, что у него бессмертная душа, о которой заботится Вечный Дух, правящий бурями Хаоса. Прекрасно говорит о Дон Жуане немецкий фантаст Гофман: «Природа наделила Дон Жуана как любимое свое чадо всем, что приближает человека к божественному, возвышая его над обычной толпой, над этими дюжинными произведениями фабричной работы, которые, подобно нулям, имеют цену лишь тогда, когда перед ними стоит какая-нибудь цифра. Он был предназначен к тому, чтобы побеждать и господствовать. У него прекрасное сильное тело, в душе его вспыхивает искра, зажигающая предчувствия высшего мира, он глубоко чувствует, у него быстро воспринимающий ум. Он ищет счастья в женской любви и постоянно обманывается. Беспрерывно проходя от прекрасной женщины к другой, более прекрасной, до опьянения, до пресыщенья, но вечно думая, что он ошибся в выборе, и надеясь достичь удовлетворяющего идеального, Дон Жуан должен был наконец почувствовать, что вся земная жизнь бледна и мелка. Отсюда презрение к людям, у которых даже лучшее недостаточно хорошо. Наслаждение женщиной сделалось для Дон Жуана

14

уже не утолением его души, а дерзким издевательством над Природой и над Богом» («Фантазии в манере Калло»). Дон Жуан – мститель и искатель. < > Дон Жуан полон горячей завоевательной жадности, и ему вечно чудятся роскошные, непознанные и, быть может, единственно совершенные миры в тех душах, которые скользят перед его глазами и могут безвозвратно ускользнуть. < > Дон Жуан разнообразен, он неисчерпаем, как наша душа < >. Наше влечение к Дон Жуану коренится в самой технологии любви. Любовь есть драгоценнейший наш талисман, который дал нам лучшие наслажденья и самые страшные страдания… Мы вечно глядим на этот талисман, но мы никогда не можем его разгадать < >. Если б я дерзко и неразумно захотел определить то, что навсегда неопределимо, я сказал бы, что любовь есть желанье красоты, таинственно совпадающей с нашей душой. Когда мы достигаем желанного, красота, которой мы так хотели, или исчезает, как цветочные лепестки или цветочный аромат, подчиняясь неумолимому закону мироздательной Природы, или скрывается от наших глаз покровом ежедневности. По странному психологически-оптическому закону мы перестаем видеть то, на что мы слишком долго смотрели. Красота, если она и не погасла от нашего прикосновения, делается для нас не тем, чем она была. Мы хотим небесного в любви, хотя бы наши желания были, по-видимому, совсем земными. Мы хотим небесного и достигаем всегда только земного – небесное скрывается перед земным прикосновением. И потому мы всегда хотим новой красоты и новой любви. В каждом из нас в большей или меньшей степени есть то тревожное неутоленное беспокойство, которое сделало из Дон Жуана Вечного Жида любви. Мы отрицаем это, но это так. Мы ненавидим и лелеем скрывающегося в нашей душе Дон Жуана. Лелеем, потому что душа наша, прикасаясь к любви, не насыщается ею и вечно хочет любви. И ненавидим, потому что смутно чувствуем, что в этом влечении, разрушающем пределы земного, кроется трагическая сила и что, если

мы предадимся ему всецело, мы неизбежно должны погибнуть.

Вопросы

1.Как К. Д. Бальмонт определяет понятие «вечный образ»? Какие модели вечных образов он приводит, на какие произведения мировой литературы указывает и почему?

2.Почему К. Бальмонт считает образ Дон Жуана более значительным, чем другие? Как он определяет «ядро» образа?

3.Какова концепция любви и реализация её в образе Дон Жуана – в интерпретации К. Бальмонта. Что можно сказать о собственных эстетических предпочтениях и мировоззренческих константах русского поэта, основываясь на его рассуждениях о вечном образе и вечной теме?

15

В. Брюсов

ДОН-ЖУАН

Да, я – моряк! Искатель островов, Скиталец дерзкий в неоглядном море. Я жажду новых стран, иных цветов, Наречий странных, чуждых плоскогорий.

И женщины идут на страстный зов, Покорные, с одной мольбой во взоре! Спадает с душ мучительный покров, Все отдают они – восторг и горе.

В любви душа вскрывается до дна, Яснеет в ней святая глубина, Где все единственно и неслучайно.

Да! Я гублю! пью жизни, как вампир! Но каждая душа – то новый мир, И манит вновь своей безвестной тайной.

1900 г.

Н. Гумилёв

ДОН-ЖУАН

Моя мечта надменна и проста: Схватить весло, поставить ногу в стремя И обмануть медлительное время, Всегда лобзая новые уста.

А в старости принять завет Христа, Потупить взор, посыпать пеплом темя

Ивзять на грудь спасающее бремя Тяжелого железного креста!

Илишь когда средь оргии победной

Явдруг опомнюсь, как лунатик бледный, Испуганный в тиши своих путей,

Явспоминаю, что, ненужный атом,

Яне имел от женщины детей

И никогда не звал мужчину братом.

1910 г.

16

Вопросы

1.Какова трактовка образа Дон Жуана у двух поэтов?

2.Какие ключевые мотивы, образы, символы, детали присутствуют в обоих стихотворениях?

3.В чём различия стиля, художественного языка и образности в стихотворениях поэтов? В чём общность?

ТЕМА 3. ОБРАЗ ФАУСТА В РУССКОЙ ПОЭЗИИ XX ВЕКА

А. Ахматова

И очертанья Фауста вдали Как города, где много черных башен,

Иколоколен с гулкими часами,

Иполночей, наполненных грозою,

Истаричков с негётевской судьбою,

Шарманщиков, менял и букинистов, Кто вызвал черта, кто с ним вел торговлю

Иобманул его, а нам в наследство Оставил эту сделку…

Ивыли трубы, зазывая смерть, Пред смертию смычки благоговели, Когда какой-то странный инструмент Предупредил, и женский голос сразу Ответствовал, и я тогда проснулась.

1945 г.

И. Бродский ДВА ЧАСА В РЕЗЕРВУАРЕ

Мне скучно, бес...

А. С. Пушкин

I

Я есть антифашист и антифауст. Их либе жизнь и обожаю хаос. Их бин хотеть, геноссе официрен,

дем цайт цум Фауст коротко шпацирен.

II

Но подчиняясь польской пропаганде, он в Кракове грустил о фатерланде, мечтал о философском диаманте

17

и сомневался в собственном таланте. Он поднимал платочки женщин с пола. Он горячился по вопросам пола. Играл в команде факультета в поло.

Он изучал картежный катехизис и познавал картезианства сладость.

Потом полез в артезианский кладезь эгоцентризма. Боевая хитрость, которой отличался Клаузевиц, была ему, должно быть, незнакома, поскольку фатер был краснодеревец.

Цумбайшпиль, бушевала глаукома, чума, холера унд туберкулезен. Он защищался шварце папиросен. Его влекли цыгане или мавры. Потом он был помазан в бакалавры. Потом снискал лиценциата лавры

и пел студентам: "Кембрий... динозавры..."

Немецкий человек. Немецкий ум. Тем более, когито эрго сум. Германия, конечно, юбер аллес.

(В ушах звучит знакомый венский вальс.) Он с Краковом простился без надрыва и покатил на дрожках торопливо за кафедрой и честной кружкой пива.

III

Сверкает в тучах месяц-молодчина. Огромный фолиант. Над ним − мужчина. Чернеет меж густых бровей морщина.

Вглазах − арабских кружев чертовщина.

Вруке дрожит кордовский черный грифель, в углу − его рассматривает в профиль арабский представитель Меф-ибн-Стофель.

Пылают свечи. Мышь скребет под шкафом. "Герр доктор, полночь". "Яволь, шлафен, шлафен". Две черных пасти произносят: "мяу".

Неслышно с кухни входит идиш фрау.

18

В руках ее шипит омлет со шпеком. Герр доктор чертит адрес на конверте:

"Готт штрафе Ингланд, Лондон, Франсис Бекон".

Приходят и уходят мысли, черти. Приходят и уходят гости, годы...

Потом не вспомнить платья, слов, погоды. Так проходили годы шито-крыто.

Он знал арабский, но не знал санскрита. И с опозданьем, гей, была открыта им айне кляйне фройляйн Маргарита.

Тогда он написал в Каир депешу, в которой отказал он черту душу. Приехал Меф, и он переоделся.

Он в зеркало взглянул и убедился, что навсегда теперь переродился. Он взял букет и в будуар девицы отправился. Унд вени, види, вици.

IV

Их либе ясность. Я. Их либе точность.

Их бин просить не видеть здесь порочность. Ви намекайт, что он любил цветочниц.

Их понимайт, что даст ист ганце срочность. Но эта сделка махт дер гроссе минус.

Ди тойчно шпрахе, махт дер гроссе синус: душа и сердце найн гехапт на вынос.

От человека, аллес, ждать напрасно: "Остановись, мгновенье, ты прекрасно". Меж нами дьявол бродит ежечасно и поминутно этой фразы ждет. Однако, человек, майн либе геррен,

настолько в сильных чувствах неуверен, что поминутно лжет, как сивый мерин, но, словно Гете, маху не дает.

Унд гроссер дихтер Гете дал описку, чем весь сюжет подверг а ганце риску. И Томас Манн сгубил свою подписку, а шер Гуно смутил свою артистку.

19

Искусство есть искусство есть искусство...

Но лучше петь в раю, чем врать в концерте. Ди Кунст гехапт потребность в правде чувства.

В конце концов, он мог бояться смерти. Он точно знал, откуда взялись черти. Он съел дер дог в Ибн-Сине и в Галене. Он мог дас вассер осушить в колене. И возраст мог он указать в полене. Он знал, куда уходят звезд дороги.

Но доктор Фауст нихц не знал о Боге.

V

Есть мистика. Есть вера. Есть Господь. Есть разница меж них. И есть единство. Одним вредит, других спасает плоть.

Неверье − слепота, а чаще − свинство.

Бог смотрит вниз. А люди смотрят вверх. Однако, интерес у всех различен.

Бог органичен. Да. А человек?

А человек, должно быть, ограничен.

У человека есть свой потолок, держащийся вообще не слишком твердо. Но в сердце льстец отыщет уголок, и жизнь уже видна не дальше черта.

Таков был доктор Фауст. Таковы Марло и Гете, Томас Манн и масса певцов, интеллигентов унд, увы, читателей в среде другого класса.

Один поток сметает их следы, их колбы − доннерветтер! − мысли, узы...

И дай им Бог успеть спросить: «Куды?!» − и услыхать, что вслед им крикнут Музы.

А честный немец сам дер вег цурюк, не станет ждать, когда его попросят. Он вальтер достает из теплых брюк и навсегда уходит в вальтер-клозет.

20